Р. Грейвз - Золотое руно
Заспорили: отложить ли отплытие, пока эти двое не вернуться. Гилас сообщил присутствующим, что по дороге в Пагасы в запряженной быками повозке он был остановлен отрядом дворцовой стражи, растянувшимися примерно на милю от города, они подняли покрывало с лица Геркулеса, но быстро вернули его на место, узнав великана и объяснив, что ими получен строгий приказ не пускать царевича Акаста на борт "Арго". Так аргонавты поняли, что дело о рабыне и управляющем было только предлогом, под которым Пелий помешал сыну отплыть.
Идас, брат зоркого Линкея, сказал:
- Акаст вполне может быть так же виноват, как и его отец. Полагаю, он в душе трус. Но я не думал, что мирмидонец Пелей удерет от нас столь постыдно, хотя, воистину, он - самый неумелый метатель дротиков, какого я когда-либо видел, и во всех поступках скользок, словно жирный угорь.
Старый Навплий подхватил:
- И все-таки, думаю, лучше, когда на корабле - горстка гребцов-добровольцев, чем команда трусов.
Некоторые из его товарищей что-то неуверенно пробормотали в знак согласия.
Перевалило за полдень. Молодежь принялась шутить и рассказывать остроумные и непристойные байки - обычное дело на пирушке, когда все подвыпили. Но Ясон хранил молчание, завернувшись в плащ, не отвечая даже улыбкой на всеобщее веселье. Идас потянулся за спину Гиласу, наполнил кубок неразбавленным вином, опрокинул его себе в глотку, и еще дважды проделал тот же номер. И пустился в пьяный боевой танец. Встав в позу и указывая на Ясона сбоку большим пальцем, он начал декламировать какие-то нескладные стихи, которые звучали примерно так:
Ясон, Эсона сын, скажи мне, друг,
Да что с тобою приключилось вдруг?
В своих сознайся мыслях, не молчи,
Шепнуть не можешь - так вовсю кричи!
Ты что, стыдишься стать вождем у нас,
У лучших в сей стране, в сей славный час?
Храбрейший Идас - и удача с ним, -
Не Зевсом, а копьем своим храним! (И грозно потряс копьем)
Воспрянь же, трус, осуществи мечты
И голову под мышкой не прячь ты! (И передразнил Ясона)
Сам Идас - слышишь? - в воинстве твоем,
А он владеет лучше всех копьем,
Он - победитель всех своих врагов,
Он не надеется на мощь богов,
И Аполлон герою не указ:
Украсть Марпессу вздумал как-то раз,
Но я не упущу добро мое:
Помчался я воинственно к жрецам…
[Здесь и далее стихи в переводе Г. Усовой.]
В этот миг вмешались Идмон и Мопс, Идмон схватил Идаса за ноги и опрокинул, а Мопс вырвал у него копье. Другие пытались удержать его, пока Идмон отчитывал его примерно следующим образом:
- Наглый хвастун, ты накликаешь беду. Я вижу по твоей чаше, что ты пил неразбавленное вино, но что-то еще ввергло тебя в безумие и заставило оскорблять Светлого Бога, у которого мы нынче в гостях. Вспомни только, что случилось однажды с двумя вождями Алоадами! Они отказались признать права Аполлона над мусическими нимфами Кобылы с горы Геликон, ссылаясь на то, что те обитали на Геликоне как служанки Триединой Музы задолго до Аполлона. Они пригрозили войной всем олимпийцам сразу, если Аполлон попытается сделать Геликон своим владением, и в безумии говорили, что взгромоздят Пелион на Оссу, если потребуется достичь вершины Олимпа и стащить Отца Зевса с его трона. Но я изрек пророчество, и даже прежде, чем мой отец Аполлон прислал своих лучников, двое хвастунов были мертвы. Они поссорились из-за оленя, которого преследовали и о котором каждый твердил, что это он убил его, они изрубили друг друга в куски мечами.
Идас сдавленно рассмеялся, ибо на груди у него сидел кулачный боец Поллукс.
- Что же, Аргивская Лягушка, - сказал он, - напророчь что-нибудь и против меня, если посмеешь, как напророчил против Алоадов, посмотрим, что случится. Ты окажешься лжепророком, напыщенный ты мошенник, ибо уверяю тебя, твой труп будет лежать и гнить тут, на берегу в Пагасах, а не на каком-нибудь далеком цветущем лугу, как ты воображаешь, а корабль отплывет без тебя.
Ссора закончилась бы кровопролитием, ибо Линкей с мечом в руке уже бросился на помощь своему брату Идасу, если бы не ропот струн, удары и звон, внезапно раздавшиеся позади алтаря - кто-то играл на четырехструнной лире, с непревзойденным мастерством. При этом звуке те, что боролись с Идасом, ослабили хватку. Они поднялись и принялись танцевать в такт музыке. Идас тоже поднялся и присоединился к танцу, забыв про свой гнев, ибо у пьяных память коротка, а Линкей с радостью вложил меч в ножны и тоже заплясал. За ним и Ясон вышел из своего транса и загарцевал вокруг, подняв руки и щелкая пальцами, ибо Хирон был строгим и опытным учителем танцев. Наконец Геркулес затопал в кругу, потом вскочил на свою повозку и затопал, выдерживая такт, пока не показалось, что вот-вот сломается ось. Рядом с ним извивалась вереница плясунов, сплетаясь в священную восьмерку.
Музыка завершилась ударом по резонатору, столь же внезапно, сколь и началась. Мопс, Идмон и еще несколько человек со сверкающими глазами бросились обнимать изможденного фракийца с татуированным лицом и в белом полотняном одеянии, вмешательство которого так своевременно предотвратило кровопролитие.
- Орфей! - вскричали они. - Орфей! Ты снова вернулся к нам из свих странствий по Египту и добровольного изгнания в край жестоких киклопов?
Орфей ответил:
- Я получил во сне указание плыть с вами. Давайте взойдем на борт.
С прибытием Орфея пир продолжился до вечера, и отплывать было уже поздно. Тогда Ясон распорядился нарезать травы и разбросать ее на берегу, чтобы сделать ложа, после чего он и его товарищи ели и пили, пока луна не засияла высоко в небе, а Орфей веселил их своей музыкой. Он пел песнь за песнью о добрых старых временах Тесея и Перифоя, а слушатели требовали еще и еще. Около полуночи все они уснули один за другим. Но слуги их стояли на страже, чтобы предотвратить чье-нибудь вероломное нападение. Ночь прошла спокойно, и занялась заря - ясная и чистая.
Они позавтракали холодным мясом и хлебнули немного вина, и Ясон с радостью двинулся впереди всех к "Арго", экипаж взобрался на борт и занял выпавшие им по жребию места. Явились слуги с вещами, которые валялись на берегу, и господа торопливо запихали все в рундуки под скамьями. Им не терпелось в путь, теперь, когда Орфей играл торжественную и медленную песнь гребцов: "Скользи по волнам, священный челн" - с тех пор прославленную, но тогда услышанную впервые. Когда Геркулес великодушно вызвался взяться за весло по правому борту на скамье, ближайшей к кормчему, Ясон отдал приказ вести Аргуса, чтобы мужчина потяжелее из каждой пары гребцов сел по левому борту, дабы уравновесить силу таких жутких толчков. Дул порывистый южный ветер.
Тифий занял свое высокое сиденье на корме, а Ясон крикнул толпящимся на берегу, чтобы отвязали перлини от якорных камней. Они повиновались и бросили концы веревок на борт, чтобы Ясон их поймал. Но Аргус стал корить Ясона за желание бросить камни, над которыми так долго трудились каменщики, сверля их и придавая им форму. Невзирая на нетерпеливый ропот со скамей, камни были подняты с берега и по длиной доске занесены на корабль.
Наконец Ясон подал знак к отплытию. Геркулес погрузил свое весло в воду и приналег. Прочие гребцы проделали то же самое, и после неровного толчка прекрасный корабль заскользил по заливу, весла ритмично опускались и поднимались. Тут все увидели, что сбылось пророчество Аполлона о появлении истинного Ясона. Ибо с самого начала на борту "Арго" Ясон не был целителем, несмотря на свое имя, но Орфей, призванный, чтобы улаживать непрекращающиеся ссоры ревнивого и беспокойного экипажа, оказался истинным Ясоном.
Ясон, заметив тройной солнечный блик на отполированной меди со стороны Метоны - он ожидал этот знак - сказал Тифию:
- Правь к Метоне. Там я надеюсь пополнить команду.
Тифий так и сделал, и вскоре эхо еле долетало по ветру с пагасейского берега.
Когда Иолк остался далеко за кормой, Линкей, бросив взгляд через левое плечо, прервал музыку.
- Я кое-что вижу, товарищи! - вскричал он. - Двое мужчин и женщина мчаться со всех ног с Пелиона к Метоне, их фигуры полускрыты дубовыми чашами. Мужчину все вы знаете: это Акаст, сын Пелия, и Пелей Мирмидонец, его друг. Многие из вас знают и женщину, она перепрыгивает через кусты, взлетая, точно олень, а увидав ее косы, короткую тунику и лук, любой сказал бы, что это - дева - охотница богини Артемиды.
- О, Линкей, Линкей, скажи мне, какой цвет ее туники? - в нетерпении спросил его напарник Мелеагр Калидонский. - Не шафрановый?
- Шафрановый, - ответил Линкей. - И на шее у нее ожерелье из медвежьих когтей. Не стану держать тебя в неведении, Мелеагр. Это - женщина, которую ты любишь больше жизни, Аталанта Калидонская.
Анкей Большой раздраженно вскричал:
- Лучше бы ей не ступать на наш корабль. Ни одному кораблю нет удачи, если на борту - женщина.
