Раффи - Самвел
С глубоким чувством грусти принял благородный юноша меч своих предков.
— Я считаю себя самым несчастным в нашем роду, беря в руки этот меч. Мои предки сражались этим мечом против чужеземцев, а я принужден поднять его на своих близких. Неприятельские войска ведет мой дядя.
Но, да будет благословенна воля всевышнего, да придаст он силу моей руке, и поможет мне этим мечом очистить наш славный род от позора, которым собирается его покрыть мой родич…
До этой минуты лицо Самвела сияло от радости, но, услышав последние слова, он помрачнел. Намеки Мушега относились к его отцу. Саак заметил волнение несчастного юноши и, обратившись к нему, спросил:
— Разве ты не сделал бы того же, что Мушег?
— Сделал бы и сделаю больше, — ответил Самвел с горечью.
— Итак, все решено, — сказал Саак, — теперь приступим к делу.
Благородный Партев окинул взором сообщников и продолжал:
— Самвел прав, мы должны действовать от имени армянской царицы и, по ее велению, двинуть нахараров и народ. Имея в виду, что это необходимо, я еще до своего приезда в Тарон повидался с царицею в Вагаршапате. Она более, чем мы все, горит желанием спасти Армению. Она дала нам право располагать всей царской казной, ее собственным имуществом и даже своими драгоценностями. Царица вручила мне свой перстень для наложения печати на приказах.
Он достал из-за пазухи перстень армянской царицы и положил его на стол, говоря:
— Временное верховное управление, которое предложил основать Самвел, и с чем мы все согласны, с этой минуты нужно считать утвержденным. Бог Трдата и отца нашего Просветителя да укрепит наше предприятие! Защита веры, народа и отчизны и жертвы для их спасения — пусть станут отныне нашим боевым девизом. Я убежден, что если победа окажется не за нами, мы сумеем погибнуть с честью!
Он остановился и после минутного молчания продолжал:
— Я выеду отсюда утром вместе с Месропом. Ночь еще глубока, времени хватит. Пусть Месроп займется необходимыми указами, которые следует разослать влиятельным нахарарам. На этих указах будут печати царицы и наши печати. А где мы сосредоточим наши главные силы, об этом ты, Мушег, подумай. Ты более сведущ в ратных делах.
— В замке Артагерс, — ответил Мушег.
— Я того же мнения, — сказал Партев. — Арарат — сердце Армении — должен быть защищен. Потеряв его, Армения потеряет и жизнь… Пиши, Месроп, — обратился он к секретарю и стал диктовать имена наиболее знатных нахараров.
Месроп взял перо и пергамент.
В эту ночь в замке не спали не только в палатах Мушега Мамиконяна. Княгиня Тачатуи сидела в своей комнате на высоком сиденье, а у ее ног на полу съежился какой-то маленький человек. Он держал лист пергамента на коленях и писал; время от времени он поворачивал свое сухое лицо с узкими глазами к госпоже с вопросом:
— Что писать дальше?
Окончив два письма, он положил их перед княгиней со словами:
— Вот это письмо к князю Меружану, а это к господину моему, князю Вагану.
Княгиня собственноручно перевязала письмо к супругу.
XVII. Совет женщины
На другое утро, несмотря на дождливую погоду, Саак Партев и Месроп рано выехали из замка Вогакан, простившись предварительно с княгинею Тачатуи. Просьба княгини, даже ее слезы не в состоянии были удержать хотя бы на день упрямых гостей и дать ей возможность проявить свою глубокую «дружбу» и «гостеприимство».
Самвел поехал проводить гостей до ближайшего места отдыха. Вечером он должен был вернуться обратно.
После отъезда гостей князь Мушег, оставшись один, решил привести в порядок домашние дела ввиду того, что и ему скоро предстояло выехать из замка. Предавшись со всей энергией, всеми помыслами, делам родины, он забыл о доме. Лишь теперь в нем проснулась эта забота. В нем, спарапете и полководце, боролось чувство долга перед родиной с чувствами мужа и отца. Он должен уехать. Кто знает: быть может, он никогда не вернется. Каково тогда будет положение его беззащитной семьи? Кому ее поручить? На чье попечение оставить? Он должен был сразиться с врагом, но ведь главный враг находится у него же дома. Он не сомневался, что как только начнется пожар войны, мать Самвела выдаст его детей и его жену персам, и их уведут в качестве заложников для того, чтобы сломить отца.
Будущее со всеми ужасами предстало перед ним. Ему было понятно хитрое распоряжение персидского двора: пленить семьи видных нахараров Армении и содержать их в особых крепостях. И это будет осуществляться руками Меружана и отца Самвела. Цель была ясна. Они хорошо рассчитали, что отцы будут находиться в войсках, а семьи останутся дома. Захватив семьи, они укротят нахараров, дав им почувствовать, что всякое неповиновение может подвергнуть опасности жизнь их детей и жен.
И, конечно, прежде всего они устремят свое внимание на семью Мушега, спарапета Армении!
Такими невеселыми думами был занят Мушег, когда, отворилась дверь и вошла его молодая жена. Служанка несла за нею толстенького мальчика.
— Па, па… — послышался лепет ребенка, протянувшего маленькие ручонки к отцу.
Отец подошел, взял ребенка из рук няни и прижал к своей груди.
Проводя всю ночь с Сааком, Месропом и Самвелом, он со вчерашнего дня не видел жену. Она пришла проведать его.
Держа ребенка, князь сел в кресло, а жена стала перед ним, с глубокой радостью наблюдая за игрой отца и сына. Отец прикасался пальцем к пухленьким щечкам малыша, а тот при этом весело смеялся, открывая свой маленький ротик.
— Со вчерашнего дня он кой-чему научился, — весело сообщила мать.
— У моего ягненочка всегда какие-нибудь новости! — сказал отец, лаская светлые волосы сына. — Чему же он научился?
Мать обратилась к служанке, которая стала на колени перед маленьким Мушегом и стала показывать его новые шалости. Она наклонила голову и, закрыв глаза, сказала:
— Мушег, бай-бай!
Малыш тоже закрыл глаза, положил головку на грудь отца и притворился спящим. Но ему быстро надоела эта игра. Он открыл глазки и засмеялся.
— Ах, бесенок, — сказал отец, сжимая его в объятьях, — она обманывает тебя, а ты — ее?
Мальчик, точно обидевшись на замечание отца, ловко перевернулся и протянул ручонки к матери.
Мать взяла ребенка и сказала с усмешкой:
— Ты не умеешь играть с ребенком.
— Я ему надоел, — сказал отец, и на его веселом лице промелькнула грусть.
Жена это заметила.
Но живой ребенок вскоре заскучал на руках у матери и стал тянуться в сторону няни. Мать передала ей ребенка, сказав:
— Унеси его!
Малыш теперь успокоился, он был в привычных руках. Из передней послышался его голосок — последнее «аю, аю», детский прощальный привет, вызвавший вздох отца, лицо которого стало еще более грустным.
Когда супруги остались одни, жена с любовью посмотрела на мужа и спросила:
— Ты сегодня очень бледен, Мушег; верно, не спал всю ночь?
— Откуда ты знаешь, что я не спал? — спросил князь.
— Я несколько раз ночью выходила смотреть на твои окна: всю ночь у тебя был свет. А ведь ты не привык спать при свете.
— Значит, и ты не спала?
Нежная улыбка была ему ответом. Эта улыбка обожгла его сердце. Только на одну ночь он оставил дорогую жену, и она уже беспокоилась, не могла заснуть. А что будет, если придется расстаться с ней надолго?
Сатеник села возле мужа, взяла его за руку и обратилась к нему с тем же вопросом, ответ на который ее не успокоил.
— Что случилось? Почему ты так печален?
Как ей объяснить, что случилось? Случилось многое. Но самое главное еще впереди… Разве слабое сердце женщины способно вынести то, что ей предстоит услышать?
Мушег начал мягко:
— Видишь ли, Сатеник, только на одну ночь я расстался с тобою, и ты уже встревожена. А что, если бы нам пришлось расстаться надолго?
— Я буду страдать еще сильнее, — ответила жена.
— А ты могла бы перенести разлуку?
— Я научилась бы терпеть, если бы разлука была необходима.
— Что ты считаешь необходимым?
— Если бы случилось, например, так, как это было не раз, если бы ты уехал воевать.
— Да, скоро я должен буду уехать.
Жена не ожидала такого ответа. Она была готова взять свои слова обратно, но было уже поздно. Она дала свое согласие, не зная заранее о намерениях мужа. И точно потеряв что-то, склонив голову, она со слезами на глазах стала разглядывать разостланные на полу роскошные ковры, хотя и была далека от надежды найти потерянное. Ее смущение сильно подействовало на мужа, которому впервые приходилось испытывать ее душевную твердость. Он обратился к ней со словами:
— Сатеник, вот ты уже и приуныла! Я не думал, что ты так малодушна.
— Я не малодушна, — ответила она рыдая, — но что мне делать… не прошло еще трех лет, как мы женаты, и с того момента, как я вступила в этот дом, я ни одного дня не видела тебя спокойным. Ты всегда стрелами отирал пот со своего лба… вечные войны… вечная кровь, вечные битвы… Когда же наступит конец этим кровопролитиям?
