Валентин Пикуль - Богатство
Вместе с упряжкой, сливаясь воедино с ее напряжением, траппер целиком отдался впечатлениям и опасностям дороги.
Он пересекал Камчатку с востока на запад! От самого Тихого океана до берегов Охотского моря.
Исполатов добровольно взял на себя самый трудный маршрут — этот человек умел не щадить себя.
Настоящие каюры редко присаживаются на нарты.
Настоящие каюры чаще бегут рядом с нартами.
Никто ведь не знает, какой это труд — «ездить» на собаках, часами пробегая вровень с упряжкой. После дороги лицо каюра станет серым, будто обсыпанное пылью, — суровый отпечаток непомерной усталости, след неимоверного напряжения.
Спасибо Патлаку! Если траппер ошибался в верном направлении или подавал ошибочную команду, вожак поворачивал голову, глядя на хозяина почти с презрением, и сам избирал верный путь. Собачьи языки давно свисали вбок, словно мокрые красные тряпки. Изредка заскочив на концы полозьев, Исполатов с удовольствием наблюдал, как собаки бегут в нерушимом и слаженном цуге, ритмично помахивая баранками бодро закрученных хвостов…
На вторые сутки он был уже в Большерецке, а это селение немалое, в стародавние времена здесь был острог, отсюда начальство управляло Камчаткой. Созвав у церкви народ, Исполатов вручал мужикам новенькие берданки и запас патронов.
— О каждом появлении японцев, — наказал он им, — сразу же извещайте Петропавловск. В бой вступайте только в том случае, если уверены в его успехе. Ну, а стрелять учить вас не стану — этому вас учили с детства…
Следующая деревня — Голыгино; здешние мужики жили с промыслов и огородов, они взбивали вкусное масло, а сливки со сметаной текли у голыгинцев рекою. Но здесь было меньше охотников, и потому Исполатов прочел целую лекцию, показывая наглядно, как продергивать затвор, как поступать в случае заедания патрона… Пошел уже пятый день пути. Собаки устали — это так, но зато уменьшился груз на нартах, и трапперу удавалось выдерживать прежнюю скорость передвижения, с какой и начинал свой путь, когда бежал с полной нагрузкой. Глаза уже слипались от многосуточного недосыпа, но Исполатову предстояло заехать еще в Явино, что лежало на юге Камчатки.
Поздно вечером он затормозил у дома явинского старосты. Сказал, что будить людей, глядя на ночь, не следует. За чаем они разговорились о войне с Японией…
— А у нас в Явино с осени япончик живет.
— Откуда он взялся? — удивился траппер.
— Вроде бы со шхуны, которые тута частенько на камнях калечатся.
— Где он сейчас? — спросил Исполатов.
— Дрыхнет небось. Чего ж ему делать-то?
Староста немного помялся, потом сказал:
— История тут такая… У нас год назад почтальон пропал. Баба у него осталась. Ну, повыла малость, как и положено бабе, потом притихла. А тут и японец откель ни возьмись. Не гнать же его! Посуди сам, мил человек… Японец ласковый. Ожился у нас и домой ни в какую не собирается. Глядишь, он дрова колет. За скотиной пригляд имеет. Хозяйственный! Вот и причалил ко вдове почтальонной. Зимою священник его в православие обратил. Повенчал с бабой. Вот история-то какая…
Исполатов угостил старосту папиросой.
— А по-русски он говорит?
— Да леший его разберет. Так вроде бы ни бэ, ни мэ, ни кукареку. А иной раз по глазам вижу, что нашу речь понимает.
Исполатов посидел, подумал. Конечно, близ бурного моря случаются всякие трагедии. Ничего удивительного, если японского рыбака с острова Шумшу прибило к русскому берегу. Всякий человек с моря идет на свет огня — к человеку! Пришел и этот японец в русскую деревню. Кто его знает? Может, и нашел здесь простое человеческое счастье…
У Исполатова не возникло никаких подозрений.
— Но я не хочу, — сказал он старосте, — чтобы ваш японец знал о том, что я привез оружие и инструкции. Теперь задумался и староста:
— Куда ж я его подеваю? Не топить же его!
— Топить не надо. Я сложу оружие у тебя в сенях. Сам и раздай мужикам берданки. Помни, отец, что твоя деревня Явино ближе всего к острову Шумшу, где самураи давно высиживают змеиные яйца. На совете в Петропавловске относительно вас решили так: если японцы появятся, сразу же отводи людей в лес или в горы, а нам шли гонца… Тебе все ясно?
— Ясно, голубь.
Задерживаться в Явино траппер не хотел и решил убраться отсюда, чтобы его даже не видели. Но случилось не совсем так, как он задумал. Был еще ранний час, когда Исполатов начал выезжать из деревни. На околице стоял коровник, из него вдруг вышел молодой японец с вилами, на которые была поддета большая куча парного навоза.
— Брось вилы, иди сюда! — позвал его Исполатов.
Японец послушно исполнил команду.
— Садись. Отвезу тебя в Петропавловск.
Японец издал вежливое шипение, но в глазах его мелькнуло что-то зловещее — было видно, как он насторожился. Держа в руке «бюксфлинт», Исполатов сам подошел к нему вплотную.
— Расскажи, как ты сюда попал и зачем?
— Моя япона русика не понимай.
— Перестань дурить. Я же вижу, что руки у тебя совсем не рыбацкие… Что-о? А ну-ка без разговоров вытяни их!
Японец с улыбкой вытянул руки.
Страшной силы удар хлестнул Исполатова по глазам.
Ослепленный невыносимой болью, траппер одним замахом обрушил перед собой тяжкий, как молот, приклад «бюксфлинта». Но и сам, скрюченный от боли, обмяк телом и опустился на снег.
Когда зрение вернулось к нему, Исполатов увидел, что лежит рядом с японцем, у которого череп раскроен пополам сильнейшим ударом приклада.
Боль была долгой и нестерпимой.
— О-о, — стонал траппер, подвывая. — Ы-ы… Ы-ы-ы… Страшным усилием воли он заставил себя для начала сесть. Потом, опираясь на ружье, поднялся в рост. Быстро огляделся. В домах Явино уже растапливали печи, но, кажется, никто их схватки не видел.
Исполатов волоком дотащил убитого до упряжки и, словно вялый мешок, втянул его на пустые нарты, сверху закинул полостью. Рухнув на передок саней, траппер слегка тронул потяг, хрипло сказав в сторону вожака;
— Патлак… кхо!
Исполатов вернулся в Петропавловск первым, остальные каюры с грузом оружия были еще в пути, развозя берданки и патроны по стойбищам и деревням Камчатки.
Соломин был поражен видом траппера: лицо почти искаженное от невзгод, а глаза — два сплошных синяка.
— Что с вами?
— Было дело под Полтавой… Исполатов тяжело опустился на лавку.
— Вам надо поспать, — сказал ему Соломин.
— Дайте выпить. Чего-либо покрепче.
Андрей Петрович набулькал в стакан чистого спирту, наспех соорудил неказистый бутерброд с икрою.
— Прошу, — поднес все это трапперу.
Жадно выпив, Исполатов стал жевать бутерброд.
— Я все сделал, — мрачно доложил он. — Население прибрежных деревень о возможном нападении извещено. Оружие мужики разобрали охотно. Раздал и кресты ополченцев. А к тем четырем, что лежат на моей совести, припишите и пятого…
Траппер попросил Соломина выйти во двор. Там, откинув с нарт полость, он показал убитого японца.
— Хороший попутчик! Словно знал, что я не из болтливых, и потому всю дорогу молчал как проклятый. Соломина при виде трупа даже зашатало.
— А где же… второй? — неожиданно спросил он.
Вопрос показался трапперу прямо-таки дурацким.
— Я же не молотилка! Или одного вам кажется мало?
Соломину пришлось объяснить, что убитый в деревне Явино японец хорошо знаком ему: год назад на пароходе «Сунгари», вышедшем из Хакодате, его соседями по каюте были два молодых японца — Фурусава и Кабаяси, плывшие на Командорские острова изучать русский язык.
Для меня, — сказал Соломин, — все японцы на одно лицо, и я не могу точно утверждать, кто — это
— Фурусава или Кабаяси. Но зато я твердо уверен, что перед нами один из них.
— В любом случае, — ответил траппер, — кто бы это ни был, но русский язык он изучил теперь досконально. Мне непонятно лишь одно — как же с Командор он угодил в Явино?
Опрокинув нарты; он пинками ноги откатил замерзший труп к самому забору и засыпал его снегом.
— Мне и в самом деле надо выспаться. А вдова явинского почтальона не слишком-то и скучала! Теперь, благодаря моим постоянным услугам, она овдовела вторично… Это меня не огорчает. У нее такой богатый коровник, что она скоро найдет себе третьего дурака!
И пошел спать. Соломин спрашивал Сотенного:
— Миша, что за человек твой приятель?
— С ним не пропадешь — он грамотный.
— Как бы этот грамотный не подвел меня.
— Сашка не выдаст, — заверил его урядник.
ПРОВОКАЦИЯ
К утреннему чаю Исполатов вышел в полуфраке при манишке, не изменив только своим расхристанным торбасам.
— Ради чего это вы так вырядились? — недоуменно спросил Соломин. — Или пожелали эпатировать камчатское общество?
— Точно так же я иногда одевался и на зимовье, где мне совсем некого было эпатировать. Просто надоело шляться в затрапезе, телу необходимо подвигаться свободнее.
