Юрий Торубаров - Далекий след императора
Усталый и разбитый, с тяжёлыми думами: выходить драться или просить... пощады, он шёл домой. Просить пощады не очень хотелось, узнав, что на помощь идут псковитяне, да и северные земли собрали недюженную рать: «Может... рискнуть? Проучить этих московитян... да и я вырасту в глазах горожан».
Вот посадник дошёл до угла ограды. Несколько шагов — и он... дома. Посадник оглянулся и отпустил стражу. Но не успел сделать и нескольких шагов, как из-за могучего дерева навстречу ему шагнула человеческая фигура. Это было так неожиданно, что посадник встал как вкопанный и на какое-то время лишился дара речи. Он пугливо оглянулся назад. На улице было пустынно.
— Тебе чево? — он старался в то же время рассмотреть в фигуре черты знакомого человека, — спросил грубовато посадник, хватаясь за рукоять меча.
— Ты правильно сделал, — заговорил незнакомец, — что не послал помощь Торжку несмотря на их просьбы.
Посадник усмехнулся: «Не послал-то не потому, что не хотел или чего-то испугался, а просто под рукой не было воинов. Их надо было собирать, а на это требовалось какое-то время». Но он промолчал. А дух начатого разговора смягчил настороженность Фёдора, и он убрал руку с рукояти меча. Этого не мог не заметить незнакомец и усмехнулся. Посадник показывал всем своим видом, что он ждёт продолжения разговора. Посмотрев по сторонам и убедившись, что они по-прежнему одни, незнакомец вновь заговорил:
— Я хочу с тобой поговорить...
— Это о чём жить? — расслабленно усмехнулся посадник, поняв, что тот пока не хочет на него нападать.
— Да о твоей жизни, если она тебе дорога.
Посадник качнул головой:
— Чё ето ты о моей жизни заботу проявляешь?
— Да просто не хочу кровь русскую понапрасну лить.
— Мд-а-а... а кто хочет?
— Да ты же, посадник, — ответил незнакомец, не спуская с него острых глаз, и добавил — ты тут голова.
— Ну… я, — согласился тот, — но у нас ещё есть вече. Оно всё решает.
— Не хитри, боярин, оно будет только радо, узнав, что дело может обойтись без крови. Да, кстати, ты мощь Московии видел. Я стоял недалеко от тебя и наблюдал, как широко раскрылись твои глаза. Испужался?
Посадник ответил не сразу. Потом сказал:
— Да... нет. Скажи лучше, кто ты будешь?
— Я? Да... московский князь.
От этих слов Фёдор сделал шаг назад.
— Князь?
— Да, князь.
— Э, князь, — он подошёл к нему и взял его за пряжку, — вот сейчас крикну своих, они тя схватят и повесят на этом суку, — кивнул он на дерево.
— Не успеют.
Посадник не успел договорить, как нож упёрся ему в живот. Боярин посмотрел на нож. Сталь тускло блестела в лунном свете.
— Не балуй, — отводя руку, проговорил князь.
— Я тебя понял. Скажу честно, ты прав. Я и сам, идя домой, об этом задумался. А пойдёт ли на мир твой князь, когда мы откроем ворота?
— Я, думаю, пойдёт. Только... — он поднял его голову за подбородок, — хорошо надо моего князя просить. Он у нас гордый.
Князь отнял руку, повернулся и решительным шагом направился было прочь. Но его окликнул посадник.
— Эй, а как я?
Пожарский понял вопрос. Вернулся и сказал полушёпотом, но выразительно:
— Наш князь таких людей не забывает! — последнее слово он сказал по слогам.
Домой Фёдор вернулся совсем сумрачным: «Что же ему делать?»
— Как там? — он не слышал, как вошла жена.
— А! Отстань! — снимая рубаху, рыкнул тот.
Раздевшись, он рухнул на лежак и тотчас захрапел.
Но поспать ему не дал вечевой колокол.
— Федя! Федя! — трясла жена за плечо.
— А? А? — сквозь сон замычал он. — Не слышишь? Кто зовёт?
— Народ! — ответила она и пошла к себе.
Его сознание подсказало ему, что надо прислушаться к словам жены. И до него дошло, что тревожно на площади, его зовут...
Бояре и купцы стояли отдельно. Причём бояре разделились на две группы. Они что-то меж собой порой горячо обсуждали, посматривая друг на друга не очень добрыми взглядами. Купчины тоже перешёптывались, но делиться пока они не собирались.
— Идёт! Идёт! — пронёсся возглас по толпе.
Завертелись головы, и многие увидели, как широким шагом к ним приближался посадник. За ним следили не только из толпы, но и из приоткрытого окна дома владыки.
— Чё, посадник, делать будем? Аль мир с Москвой, аль на битву позовёшь? — встретила такими возгласами площадь.
Посадник остановился, посматривая то на одну, то на другую сторону.
— А чё вы хотите? — громко спросил он.
— Ты лучи ответь, — выступил Иван Обакумович, боярин, — будет помога аль нет.
— Хм, — посадник усмехнулся, поднял голову вверх.
— Ты чё там глядишь, ты на мня гляди! — завопил Иван.
— Сороку смотру! — с хохотом ответил тот.
Боярин на мгновение растерялся, а потом вплотную подошёл к Фёдору.
— Ты, Фёдор, не крути, — он говорил со злобой, — мы тя подняли, мы тя и скинем. Ишь, сорока ему понадобилась.
— Да он насмехается над нами, — загудели бояре.
Посадник поднял обе руки. Но бояре не унимались. Тогда завопил народ за спиной посадника:
— Чё слово посаднику сказать не даёте?
Толпа угрожающе двинулась на бояр. Почувствовав неладное, посадник повернулся к ним:
— Спокойно, люди добрые! Щас вам всё скажу!
От этих слов толпа остановилась в ожидании, а посадник посмотрел, где бы найти место повыше. Помост снесли на последнем вече. И увидел чью-то телегу. Его взгляд поняли и сразу несколько человек бросились подкатить её. Когда она оказалась рядом, посадник по-молодецки запрыгнул на неё. Он поклонился толпе, кашлянул в кулак, окидывая её испытующим взглядом. Что она таит: мир или войну? Потом заговорит:
— Новгородцы! Вы хотите слышать, будет ить нет помощь?
— Да-а! — дыхнула толпа.
— Я отвечу: на наш посыл литовский князь молчит! Немцев просить будем?
— Не-е-е! — ревёт народ.
— Так чё: биться аль мира просить?
— Мира!!!
— Биться!!!
Толпа начинает делиться. Всё смешалось.
— Сказать хочу! — басит, как из бочки, огромный боярин.
Его животик утюжил толпу. Добравшись до телеги, пляшет около, никак не может взобраться. Наконец ему удалось поднять на телегу ногу. Кто-то толкает под ягодицы так, что он взлетает, как петух на насест. На ногах от такого толчка устоять не мог и на карачках добирается до середины телеги. Слышится хохот. Боярин поднимается с колен, отряхивает кафтан и начинает басить:
— До коль Москва нас грабить будет, люди добрые?! Скоро по миру пойдём, а им всё мало.
Кто-то хохочет:
— Смотри, голодаить! Бедный!
— Да когда, люди добры, мы головы подымим, да дадим им под зад?
Толпа помирает от хохота:
— Под иво зад! Ха! Ха!
— Хватит! — просмеявшись, заорала толпа, — Слазь! Долой иво! — несколько рук вцепились за подол кафтана.
Между тем среди бояр идёт свалка. Кто-то поддерживает толстяка, кто-то против. Трещат не только кафтаны. Дело дошло до бород. У кого-то из носа кровушка побежала.
— Мир!
— Война!
Когда выдохлись, не придя к решению, заорали:
— Пущай посадник скажет!
— Федька, давай! Скажи слово!
Фёдор стоит, выжидает, когда стихнут. Бояре поправляют одежду, тащат из карманов тряпицы, кровь оттирают.
Наконец толпа поутихла. Когда Фёдор убедился, что можно говорить, кашлянув, воскликнул:
— Новгородцы! Ноне ночью вы видали, кака московская мощь! Видали?
— Видали! — орут толпой.
— Сломим, её аль нет? — продолжает Фёдор пытать толпу.
— Шею сломам, — орёт чей-то звонкий голос, — себе.
— Прав! Прав! — несётся могучий голос веча.
— А кто хотит биться? — глядя вокруг, орёт посадник.
Таких не находится.
— Послов! Послов! — толпа знает, что надо в таком случае.
— Кого хотите? — Фёдор глядит вокруг.
— Владыку! Владыку!
Когда расходились по домам, многие бояре ворчали:
— Федька-то предался Симеону.
Владыку Василия великий князь Симеон Иоаннович встретил весьма достойно. Владыка был среднего роста, не молод, мудр, о чём говорили его умные, с добринкой, серые глаза. Окладистая борода и упитанная фигура придавали ему внушительный вид. Одет он был в чёрную, до пола, мантию, с чёрным же клобуком на голове. На груди — внушительный позолоченный крест. Голос басистый, но проникновенный.
Князь вышел к нему навстречу. Склонил голову, поцеловал руку и жестом пригласил пройти вперёд. Опережая, открыл перед ним дверь. В этом внимании владыка не почувствовал раболепия и угодничества. Наоборот, он понял, что, несмотря на княжескую молодость, перед ним твёрдый, последовательный правитель, довольно уверенный в себе. С такими лучше не связываться. Отец Василий знал Калиту и понял, что сын ему не уступит, если не обгонит.
Симеон начал встречу с вопроса: встречался ли он с митрополитом Феогностом?
