Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного

Всю оставшуюся дорогу Бельский анализировал запутанные отношения и княжеских родов, исстари боровшихся за первенство во власти, и Великого Новгорода с Низом, но более всего продумывал каждый свой будущий шаг, отметая принятое только что, находя взамен новые решения, однако так и не смог найти лучший вариант, в котором не было бы изъяна. Когда подъезжали к главным Новгородским воротам, плюнул на всё.

«Видно будет по ходу дела...»

Воротники, увидевшие собачьи головы на луках[36], расступились пугливо, и вороная сотня на рысях миновала торговые ряды, где было многолюдно, затем проскакала через бывшую вечевую площадь, совершенно пустынную, и вылетела на Волховский мост, нагоняя страх на редких прохожих — новгородцы поспешно прижимались к перилам моста, иные даже кланялись, чтобы, не дай Бог, не осердить своей непочтительностью чёрных гостей, жуткая слава о которых уже расползлась по всей России. В большинстве городов опричники успели наследить знатно, и люди понимали, что появление их здесь не предвещает ничего хорошего.

Богдан спешил. Опасался, как бы не дали знак воротники страже детинца Софийского собора (а ведь такая связь отработана), и не решатся ли стражники затворить ворота? Туго тогда придётся. Что сделаешь, имея всего сотню в руках? Чтоб взять детинец, тысячи нужны будут. К тому же у архиепископа окажется достаточно времени, чтобы избавиться от улики, и это непременно навлечёт на него, Богдана, царскую немилость. По меньшей мере, отдалит он от себя, а если разгневается, то неизвестно, чем всё закончится.

Нет, ворота открыты. Выходит, заговор, если он имеет место, ещё не спустился до ратного низа.

«Если так, привлеку ратников к заставам на дорогах к пятинам».

Весьма разумная мысль. Сотни две добрых мечебитцев и стрельцов — не шуточки. Если, конечно, они согласятся подчиниться ему, минуя воеводу новгородского. Тому, хотя и царём он поставлен, доверять нельзя. Вдруг втянут в заговор, и заодно с верхушкой новгородской? Потому — ни слова ему.

Коней осадили у паперти Софийского собора. Богдан — сотнику:

   — Оставаться в сёдлах. Со мной троих определи. Ещё по десятку — к каждым воротам. Не выпускать ни души.

Спрыгнул с коня и — в храм. Отмахнулся от служки, который испуганно попенял:

   — В шапке-то не гоже.

   — Гоже! Осквернён он давно. Изменой осквернён!

Засеменил служка к начальству своему, а Богдан решительно подошёл к иконостасу. Руку за икону Божьей Матери — есть. Вот оно — письмо! Забарабанило сердце торжествующе. Но не изменил суровости лица своего. Повелел сухо одному из опричников:

   — Передай сотнику: всех служителей Собора — под замок. Не медля. И ещё передай, пусть по внешней стороне детинца конные наряды выставит. Скажи ещё, чтобы всю стражу собрал бы в гридню для моего к ним слова. Я — в палату к архиепископу.

Архиепископ Пимен встретил Бельского в дверях, хотел осенить его крестным знаменем, но Богдан остановил его:

   — Не приму благословения от змеи подколодной! От двоедушника! Заходи в свои палаты, ваше благочиние. Садись и читай!

С насмешкой повеличал архиепископа Богдан, и было видно, что с Пимена медленно, но верно сползает величественное благодушие, а испуг накладывает печать на привычное для него высокомерие.

   — Читай! Я бы мог сам это сделать, но лучше ты потрудись, — и вопрос: — Не под твою ли диктовку писано?!

Архиепископ прочитал первые строчки и воскликнул с ужасом:

   — О, Господи!

Бельский сразу понял, что архиепископ слыхом не слышал о письме, но не отступать же.

   — Читай-читай!

Ещё строчка — и вновь стон ужаса:

   — О, Господи! Кому это с Литвой попутней, чем с Россией?!

Вырвал письмо Богдан из рук архиепископа Пимена от греха подальше и приказал без скидки на высокий его сан:

   — Палаты не покидай без моего позволения! Посчитаешь возможным ослушаться, испытаешь меча!

Вроде бы всё началось очень удачно, а дальше что? А ну, поднимется город, посильно ли будет удержаться сотне? С малым числом стражников детинца. Если, конечно, они согласятся на его предложение.

Почти все согласились. Немного легче стало на душе. И всё же он решил больше ничего не предпринимать. Обезопасив себя по силе возможности со всех сторон, затихнуть мышкой, учуявшей кошку. По расчёту Бельского, недели две нужно переждать. Раньше Иван Грозный не подоспеет.

Однако недели не прошло, как в Великий Новгород подоспела полная тысяча опричников, и теперь можно было спокойно ожидать прибытия государя. Теперь появилась возможность и посадников свезти в Софийский собор, чтоб не смутили народ.

А Иван Грозный, послав в помощь Богдану Бельскому тысячу, сам не стал спешить в Новгород. Он безжалостно расправлялся с заговорщиками по всему пути в мятежный город. И подвигнул царя к этому Малюта Скуратов. Излагая всё, что узнал во время пыток новгородцев, он как бы между прочим высказал своё сомнение:

   — Гложет меня, раба твоего, одна мысль: как могли невидимо проехать Валдай, Волочок, Тверь и Клин посланные покуситься на твою жизнь? Отчего не остановили вооружённую полусотню, куда и ради какой цели её путь? Ротозеи ли твои воеводы? Или иное что? Во всяком случае, они должны были оповестить Москву о ратниках, едущих в её сторону без путной грамоты. Если, конечно, всё по уму бы. Не пленные ли ляхи и ливонцы воду мутят?

   — Как всегда, твой ум, Малюта, что стрела калёная, метко пущенная. И мои думки об том же были.

   — Тогда, может, в Москву заезжать не станем, а прямиком — в Клин?

Не сказал Малюта Скуратов, что он давно определил этот маршрут, даже Богдану велел слать вестника в Клин, но зачем знать об этом царю Ивану Васильевичу?

До Клина борзо двигался Иван Грозный со своим любезным опричным полком — словно на пожар торопился. Когда же встретился им посланец от Богдана и была послана тысяча в Новгород (тоже спешно), движение замедлилось значительно. А в Клину, по замыслу Малюты Скуратова, и вовсе остановились более чем на неделю; не давая выскользнуть из города ни одной душе, хватали заподозренных в измене, пытали, отправляли на дыбу. Даже до Твери не доползли слухи о расправе Грозного царя над Клином.

А он там, руками Малюты и его подручных, поднял на дыбу всех, на кого хоть чуточку могло пасть подозрение. Начали с того, что дознавались, кто поддался уговору литовцев решиться на измену. Несчастные не знали ни о чём, ничего подобного даже в голове не держали, но Скуратов умел выбить именно то слово, какое уместно преподнести вошедшему в раж царю.

За казнями следом и погромы. Опричникам только дай коготком зацепиться, тогда их когтистую лапу уже ничем не оттолкнёшь: разоряли и сжигали дома не только казнённых — скорее всего, обвинённых напрасно, — но и тех, кто вёл знакомство с казнёнными или служил у них.

Уходил из Клина опричный полк, оставив после себя полуразрушенный и почти начисто разграбленный город.

Тверь же встретила царя за полверсты от главных ворот крестным ходом. Епископ впереди с большим серебряным крестом с позолотой и дорогими каменьями. За ним — настоятели всех церквей, а уж за их спинами — наместник, воевода, бояре и гости знаменитые. Епископ поднял крест, дабы благословить великого гостя, царя всей Руси, но Иван Грозный остановил его.

   — Погоди. Отчего не вижу среди вас Филиппа? От него хочу иметь благословение.

   — Отрешённый от митрополитчьего сана тобой, государь, старец Филипп в затворничестве. Молится о смягчении сердца твоего. Без устали молится.

   — Твоего благословения, епископ, не приму! Смертью не покараю, но и милости не жди. По заслуге и честь. Как в писании: да воздастся каждому по делам его. А вас всех, — обратился Грозный к толпившимся за спинами священников отцам города, — в пыточную! Пока не откроете мне, по чьей воле пропустили через город вооружённых новгородцев для покушения на меня! Бог прикрыл десницей своей помазанника своего, я же, верный раб Господа нашего, исполняю его завет: око за око!

Подождал царь, пока церковный клир оттрусит от обречённых и спокойно бросил слугам безропотным:

   — За вами слово.

Как вороны на желанную добычу кинулись чёрные исполнители воли царя, скрутили руки в мгновение ока, заломив их за спины, и поволокли к городским воротам, а оттуда в детинец, где имелись глухие подземельные камеры и пыточные.

Проводил Иван Грозный конвой суровым взором своим и обратился к Малюте Скуратову:

   — Скачи в Отроча монастырь, в келью Филиппа. Испроси благословения на месть мою заговорщикам, кто готовится Россию растащить по своим вотчинам, по уделам своим.

   — Будет исполнено.

Хмыкнул Иван Грозный. Знал он упрямство иерарха церкви Российской, не поменявшего честь на вольготную жизнь, потому предвидел, чем закончится поездка Малюты.