Борис Тумасов - Мстислав
Улёгся на полати, затих. Марыся присела рядом, провела кончиками пальцев по его лицу. Рука у неё горячая и голос нежный, успокаивает:
- Ты будешь великим князем, будешь…
Близилась к концу первая половина 6523-го лета… Отцвели сады, и налилась соком перезимовавшая под снегом рожь, по оврагам и перелескам буйно росла трава, а реки, вдосталь напоенные вешней талой водой, ещё не обмелели под жарким солнцем.
Сельцо Берестово избами прилепилось к холму, на котором возвышается обнесённый изгородью старый княжеский до»? с постройками. При доме не менее старый, неухоженный сад. Но князь Владимир любит это маленькое сельцо. Здесь прошло детство, Берестово напоминает ему о матери, рабыне Малуше. Княгиня Ольга сослала сюда свою ключницу за то, что она осмелилась стать женой князя Святослава.
Оттого что в жилах Владимира текла кровь раба, киевские бояре долго не хотели признавать его своим князем. Оружием он сломил их упрямство. А когда полоцкая княжна Рогнеда бросила ему дерзко: «Не хочу разуть робичича»[73]. Владимир не простил ей такого. Идя из Новгорода на Киев, он взял на щит Полоцк и, убив её отца и братьев, силой сделал Рогнеду своей женой.
Ныне в Полоцке княжит внук Рогнеды и Владимира, молодой князь Брячислав.
Приложив руку к стволу ветвистой яблони, князь Владимир разглядывал сельцо. Многие избы пришли в негодность, покосились, солома на крышах потемнела, сползла, оголив стропила.
Редко доводится бывать здесь Владимиру, недосуг, бот и дорога тоже зарастает, не видно на ней колёсного следа.
Владимир прищурился, напряг зрение.
- Кому это быть? - не поворачивая головы, спросил у стоявшего за спиной отрока. - Видишь, никак, едет кто-то!
У отрока глаза молодые, зоркие, ответил бойко:
- Не иначе возок архиерея Анастаса!
- Неужели Анастас жалует? К чему бы? Видать, неспроста, - удивился Владимир. - В таком разе неси скамьи.
Пока возок ехал, отрок притащил две скамьи.
Владимир махнул рукой:
- Теперь поди прочь.
Возок подкатил к воротам, ездовые остановили лошадей. Поддерживаемый дюжим монахом, архиерей подошёл к князю, уселся, долго отдыхал, прикрыв веки. Владимир не мешал ему. Наконец Анастас открыл глаза, тяжело вздохнул.
- Дорога-то не близкая, и мы с тобой, Анастас, не молодцы. Так чего трясся сюда, сказывай?
- Верно речёшь, князь, душа моя стареет. Стар ты, князь, и скоро ответ держать будешь перед Богом…
- А нам вместе с тобой перед ним стоять, - насмешливо перебил его Владимир и затеребил белую бороду.
Анастас недовольно встряхнул головой:
- Всяк за свои вины на Господнем суде ответчик. Не хочу, чтоб ты, князь, отягощал их.
- Чем же?
- За что Святополк муки терпит?
- Всяк своему стаду пастырь, архиерей, - оборвал Анастаса Владимир.
- Освободи безвинного Святополка, вороти в Туров. Не держи гнева, и Господь простит те твои прегрешения.
- Моим прегрешениям я первый судья. Что же до Святополка безвинного, как ты, архиерей, сказываешь, то ведомо ли те, что его тесть, Болеслав, мыслил Червень порушить?
- О том слышал, но Святополка не виню. Не по его наущению ходил Болеслав на Русь.
- Про то дознаюсь. Со Святополком же сам говорил. Злобствует он, подобно гаду ползучему, и нет у меня к нему веры.
- Без веры в ближнего как жить можно, князь Владимир? - в голосе архиерея строгость и торжественность.
Владимир не успел ответить, как в ворота въехал княжий тиун боярин Никула. Лихо соскочив с коня, кинул повод гридню, заторопился к сидевшему Владимиру.
Никула юркий, маленький, и голос тонкий, пищит, ровно комар. Отвесив поклоны Владимиру и архиерею, выпалил одним духом:
- Недобрая весть, княже, новгородцы дань платить отказались.
- Что? - гневно спросил Владимир, и седые, косматые брови сошлись на переносице. - Ведомо ли о том Ярославу?
- Вестимо, - склонил голову Никула.
- Сие и разрешило наш с тобой спор, Анастас! - Владимир порывисто поднялся, повернулся к архиерею: - Нет, не будет у меня для Святополка прощения. Вели, Никула, готовить возок, в Киев поеду, поведу рать на Новгород, пусть не мнят себя новгородцы выше Киева. - И, побледнев, покачнулся.
Гридни подскочили, не дали упасть. Осторожно повели в горницу.
К вечеру князя Владимира не стало. Жизнь покинула его быстро и легко.
В полночь гроб с телом привезли в Киев и установили в Десятинной церкви.[74]
Боярин Горясер хоть и в летах, а всё ещё статный и красивый, прибежал, запыхавшись, к Святополку, нашумел на караульного:
- Почто князя взаперти держите! - И распахнул настежь дверь избы: - Выходи, княже, Владимир преставился!
Святополк с полатей подхватился, от радости куда речь дел ась. Стоит столбом в одних исподних портах и рубахе.
- Поспешай же, княже, боляре ждут тя! - потащил его за руку Горясер…
Затемно в Десятинную церковь народу набилось, гридни стороной держатся, бояре тоже. Пришёл и Святой полк, остановился у гроба. Лежит Владимир что живой. Свечи горят тускло, и кажется Святополку, что вот сейчас откроет Владимир глаза, глянет строго. И от такой мысли Святополка озноб пробирает. Тут ещё за спиной шепчутся:
- Вишь, как Святополк рад. Не ему мыслил князь Владимир киевский стол передать…
- Что верно, то верно, Борису он предназначался. Ин у Святополка прыти боле.
- Не прыти, а боляре ему опора.
- Не все. Кабы был здесь Борис, ино дело.
Святополк не выдержал, оглянулся, но толпа уже молчала. Скорбные лица не на него, на Владимира глядят. Резко повернувшись, Святополк, придерживая накинутый на плечи плащ, выбрался из церкви.
Светало.
У выхода князя поджидали гридни. Один из них подвёл коня, поддержал стремя. Усевшись в седло, Святополк с места взял в рысь, поскакал из города…
В Вышгороде, в хоромах Путали собрались Горясер да Тальц с Еловитом. Бояре как были с дороги в шубах и высоких собольих шапках, так, несмотря на теплынь, и расселись по лавкам, ждали, тревожились. То и дело хозяин прислушивался, наконец сказал:
- Не случилось бы чего. Гора[75], она примет Святополка, но не взропщет ли люд?
Сидевший напротив Еловита Тальц ответил:
- Не люда, дружины опасаюсь.
- Что верно, то верно, - поддержал его Еловит. - Воротится Борис с дружиной, тогда и люд за ним потягнет. Ко всему ежли ещё Александр Попович из Червеня прибудет, жди лиха.
Горясер отмолчался.
За разговорами прозевали приезд Святополка. Увидели его уже входившим в горницу. Святополк хмуро поздоровался, сразу же заговорил о деле:
- Мужи мои старейшие, будете ли вы мне приятели от всего сердца?
Лицо его бледно, борода редкая взлохмачена. Бояре окружили князя, заговорили разом, перебивая один другого:
- Как можешь сомненье держать в нас, княже?
- Готовы за тя и головы положить!
Святополк протянул им руки, заговорил горячо:
- Коли так, то исполните наказ мой. Ты, Путша, и вы, бояре Еловит и Тальц, не говоря никому ни слова, подите и убейте брата моего Бориса. А ты, боярин Горясер, иди со своими людьми в Муром и казни Глеба. Оттуда же воротись в землю древлян и лиши жизни брата Святослава. Не будет мне княжения, покуда живы они. А как покончу с ними, то до Ярослава и Мстислава дойду.
4
Десятые сутки петляет по степи орда Боняка. Десятые сутки висит у неё на хвосте русская дружина. Но Боняк спокоен. Иногда печенежский хан с умыслом задерживает орду, даёт время русским дозорам почти настичь себя, а потом, выждав, когда полки князя Бориса остановятся на ночлег, оторвётся и снова уйдёт далеко вперёд.
Покусывая редкую бородёнку, Боняк хихикает: «Конязь Борис щенок, лающий на луну. И воевода у него никудышный. Ничего не стоит обмануть их».
Зная, что русские будут продолжать преследование, хан Боняк велел брату Булану откочевать с вежами далеко в степь. Туда же тайно увезли добычу и угнали полон.
Сам же Боняк заманивал русскую дружину совсем в иную сторону.
На десятые сутки орда подошла к мелкой степной речке. Боняк съехал в сторону, поглядел на реку, потом перевёл взгляд на орду. И без того узкие глаза насмешливо сощурились. Он подозвал тысячника Челибея:
- Хе, надо послать урусов ловить ветер. Как думаешь?
Тысячник, по-бабьи рыхлый, безбородый печенег, не слезая с седла, отвесил поклон:
- У хана мать - лиса, отец - волк.
