Михаил Загоскин - Юрий Милославский, или Русские в 1612 году
– Жаль, брат Омляш, жаль, что ты был в отлучке! Без тебя знатная была работа: купчина богатый, а клади-то в повозках, клади! Да и серебреца нашлось довольно. Мне сказывали, ты опять в дорогу?
– Да, черт побери!.. – отвечал кто-то сиповатым басом. – Не дадут соснуть порядком. Я думал, что недельки на две отделался, – не тут-то было! Боярин посылает меня в ночь на нижегородскую дорогу, верст за сорок.
– Зачем?
– А вот изволишь видеть… – Тут несколько слов было сказано так тихо, что Кирша не мог ничего разобрать, потом сиповатый голос продолжал: – Он было сначала велел мне за ним только присматривать, да, видно, после обеда передумал. Ты знаешь, чай, верстах в десяти от Нижнего овражек в лесу?
– Как не знать!
– Туда передом четырех молодцов уж отправили, а я взялся поставить им милого дружка!.. понимаешь?
– Разумею. Дал раза, да и концы в воду. За все про все отвечай нижегородцы: их дело, да и все тут!
– Не вовсе так, любезный! С слугой-то торговаться не станем, а господина велено живьем захватить.
– Да кто этот Милославский?
– Какой-то боярский сынок. Он, слышь ты, приехал из Москвы от Гонсевского, да что-то под лад не дается. Детина бойкий! Говорят, будто б он сегодня за обедом чуть-чуть не подрался с боярином.
– С боярином?.. Ну, брат, видно же, сорвиголова!
– Видно, так! И правду-матку сказать, если он живой в руки не дастся…
– Так что ж? Рука, что ль, дрогнет?
– Не то чтоб дрогнула… да пора честь знать, Прокофьич!
– Полно, брат Омляш, прикидывайся с другими! Не он первый, не он последний…
– А что ты думаешь! И то сказать: одним меньше, одним больше – куда ни шло! Вот о спожинках стану говеть, так за один прием все выскажу на исповеди; а там может статься…
– В монахи, что ль пойдешь?..
– В монахи не в монахи, а пудовую свечу поставлю. Не все грешить, Прокофьич; душа надобна.
Тут голоса замолкли. Кирша заметил в плетне небольшое отверстие, сквозь которое можно было рассмотреть все, что происходило на соседнем дворе; он поспешил воспользоваться этим открытием и увидел двух человек, входящих в избу. Один из них показался ему огромного роста, но он не успел рассмотреть его в лицо; а в другом с первого взгляда узнал земского ярыжку, с которым в прошедшую ночь повстречался на постоялом дворе. Открыв столь нечаянным образом, что Юрий должен отправиться по нижегородской дороге, и желая предупредить его о грозящей ему опасности, Кирша решился пуститься наудачу и во что б ни стало отыскать Юрия или Алексея. Но едва он вышел за ворота, как вооруженный дубиною крестьянин заступил ему дорогу.
– Пусти-ка, товарищ! – сказал Кирша, стараясь пройти.
– Не велено пускать, – отвечал крестьянин.
– Не велено! Как так?
– Да так-ста! Не приказано, вот и все тут!
– Не приказано, так не пускай! – сказал Кирша, возвращаясь во двор.
– Да не пройдешь и в задние ворота, – закричал ему вслед крестьянин, – и там приставлен караул.
– Так я здесь в западне! Ах, черт побери! Эй, слушай-ка, дядя, пусти. Мне только пройтись по улице.
– Я те толком говорю, слышь ты: заказано.
– Да кто заказал?
– Приказчик.
– Зачем?
– А лукавый его знает; вон спроси у него самого.
– Э, дорогой гость!.. куда? – закричал приказчик, показавшись в дверях избы. – Скоренько проснуться изволил.
– Господин приказчик, – сказал весьма важно Кирша. – Ради чего ты вздумал меня держать у себя под караулом? Разве я мошенник какой?
– Не погневайся! Я приставил караул, пока спал, а теперь тотчас сниму. Эй ты, Терешка! Ступай домой!
– Я у тебя в гостях, хозяин, а не в полону и волен идти куда хочу.
– Вот то-то и есть, что нет, любезный! Боярин строго наказал не выпускать тебя на волю.
– Да неужто в самом деле он хочет задержать меня насильно?
– От него приказано, чтоб я угощал тебя и сегодня и завтра; а послезавтра, хоть чем свет, возьми деньги да коня и ступай себе с богом на все четыре стороны.
– Ну, было из чего караул приставлять! Да я и сам хотел еще денек отдохнуть. На кой черт мне торопиться? Ведь не везде даром кормить станут!
– Тимофею Федоровичу не угодно, чтоб ты показывался его гостям.
– Так вот что! Он опасается, чтоб я не проболтался кому-нибудь из поляков, что невеста пана Гонсевского была испорчена.
– Видно, что так.
– Стану я толковать об этом! Да из меня дубиною слова не вышибешь!.. Что это, хозяин, никак на барском дворе песни поют? Поглядел бы я, как бояре-то веселятся!
– Что ты, брат! Неравно Тимофей Федорович тебя увидит – сохрани боже… беда!
– Так господь с ними! Пусть они веселятся себе на боярском дворе, а мы, хозяин, попируем у тебя… Да, кстати, вон и гости опять идут.
– Как же, любезный! И сегодня и завтра целый день все бражничают у меня.
Толпа родственников, перед которою важно выступал волостной дьяк, подошла к приказчику; молодые вышли их встречать на крыльцо; и через минуту изба снова наполнилась гостьми, а стол покрылся кушаньем и различными напитками.
Тем из читателей наших, которым не удалось постоянно жить в деревне и видеть своими глазами, как наши низовые крестьяне угощают друг друга, без сомнения покажется невероятным огромное количество браги и съестных припасов, которые может поместить в себе желудок русского человека, когда он знает, что пьет и ест даром. Но всего страннее, что тот же самый человек, который съест за один прием то, чего какой-нибудь итальянец не скушает в целую неделю, в случае нужды готов удовольствоваться куском черного хлеба или небольшим сухарем и не поморщится, запивая его плохой колодезной водою. В храмовые праздники церковный причет обходит обыкновенно все домы своего селения; не зайти в какую-нибудь избу – значит обидеть хозяина; зайти и не поесть – обидеть хозяйку; а чтоб не обидеть ни того, ни другого, иному церковному старосте или дьячку придется раз двадцать сряду пообедать. Это невероятно, однако ж справедливо, и мы должны были сделать это небольшое отступление для того, чтоб заметить нашим читателям, что нимало не погрешаем против истины, заставив гостей приказчика почти беспрерывно целый день пить, есть и веселиться.
Но не все гости веселились. На сердце запорожца лежал тяжелый камень: он начинал терять надежду спасти Юрия. Напрасно старался он казаться веселым: рассеянные ответы, беспокойные взгляды, нетерпение, задумчивость – все изобличало необыкновенное волнение души его. К счастью, прежде чем хозяин мог это заметить, одна счастливая мысль оживила его надежду; взоры его прояснились, он взглянул веселее и, обращаясь к приказчику, сказал:
– Знаешь ли что, хозяин? Если мне нельзя побывать на боярском дворе, то не можно ли заглянуть на конюшню?
– Нельзя, любезный! Я должен быть при тебе неотлучно; а ты видишь, у меня гости. Да что тебе вздумалось?
– А вот что: помнишь, ты говорил мне о вороном персидском аргамаке? Меня раздумье берет. Хоть я и люблю удалых коней, ну да если он в самом деле такой зверь, что с ним и ладу нет?
– Да, брат, больно лих.
– Вот то-то, чтоб маху не дать. Если мне самому нельзя идти на конюшню, то хоть его вели сюда привести.
Приказчик задумался.
– Привести-то можно, – сказал он, наконец, – но уговор лучше денег: любуйся им как хочешь, но верхом не садись.
– Да как же я узнаю: годится ли он для меня, или нет? Позволь на нем по улице проехать.
– Нет, дорогой гость, нельзя.
– Нельзя так нельзя, вели хоть так привести.
– Андрюшка! – сказал приказчик одному молодому парню, который прислуживал за столом. – Сбегай, брат, на конный двор да вели конюхам привести сюда вороного персидского жеребца.
Кирша, поговорив еще несколько времени с хозяином и гостьми, встал потихоньку из-за стола; он тотчас заметил, что хотя караул был снят от ворот, но зато у самых дверей сидел широкоплечий крестьянин, мимо которого прокрасться было невозможно. Запорожец отыскал свою саблю, прицепил ее к поясу, надел через плечо нагайку, спрятал за пазуху кинжал и, подойдя опять к столу, сел по-прежнему между приказчиком и дьяком. Помолчав несколько времени, он спросил первого: весело ли ему будет называться дедушкою?
– Как же! – отвечал приказчик. – Я и сплю и вижу, чтоб завестись внучатами. Пора – шестой десяток доживаю.
– А что бы ты хотел для первой радости, – продолжал запорожец, – внука или внучку?
– Вестимо, внука! Девка – товар продажный: не успеет подрасти, ан, глядишь, и сбывай с рук.
– А я, прошу не погневаться, – сказал дьяк, – хочу не внука, а внучку.
– А почему так? – спросил хозяин.
– Да так! Скоро ли от внука-то детей дождешься? Дедом быть весело, а прадедом еще веселее.
– Не успел дочери выдать, да уж о правнуках думаешь! Пустое, сват: дай господи внука!
– Пошли господи внучку!
– Так не будет же по-твоему!
– Ан будет! и если святые угодники услышат грешные мои молитвы…
