Похвала Сергию - Дмитрий Михайлович Балашов
Пименовы русичи бродили по ипподрому, когда Федор, пропыленный насквозь и измученный донельзя, сползал с мула во дворе Студитского монастыря. Киприан, узрев костистый лик Сергиева племянника, его провалившиеся, обведенные чернотою глаза, вздрогнул, еще ничего не ведая. Доковыляв до кельи, Федор свалился на лавку, произнеся сурово:
– Мучил меня! В Кафе! На дыбу вздымал и обобрал дочиста… Дозволь, владыка, сниму рубаху и покажу тебе язвы те, их же приях от мучителя своего!
Он тотчас, недоговорив, начал заваливаться вбок, и Киприан, подхватив падающего Федора, крикнул служку, повелев звать врача и кого ни то из патриарших синклитиков, дабы засвидетельствовать следы нового Пименова злодеяния.
На престоле духовного главы Московской Руси сидел убийца и, быть может, не совсем нормальный человек, который мог, дай ему волю, подорвать все церковное строительство Руси Владимирской.
«Как князь не узрел сего?» – впервые по-настоящему ужаснулся Киприан, втайне удоволенный смертью великого князя Дмитрия, при котором, он уже понял это твердо, путь на Москву ему был заказан навсегда.
Пока лекарь-грек колдовал над Федором, Киприан торопливо обмысливал новое послание патриарху Антонию с новыми укоризнами и зазнобами противу Пимена.
Глава двадцать третья
Пимен высадился сперва на турецком берегу и с помощью серебра заручился покровительством турок. В начале июля он переправился на греческую сторону, но в город не вошел, остановясь на территории, принадлежащей генуэзцам, и оттуда послал разузнать, что творится в патриархии.
Посланные им русичи в пятницу были приняты патриархом Антонием. Внешне прием проходил очень пристойно. В намерения нового патриарха отнюдь не входило затевать какую-либо прю или нелюбие с русичами, тем паче с далеким, но всесильным великим князем владимирским. Поэтому в грамоте, составленной два месяца спустя, покойного князя Дмитрия всячески обеляли и оправдывали.
Прибывшим синклитикам, Игнатию и двоим чернецам, были предложены кресла. Говорили по-гречески. Собственно, от русичей говорил один Игнатий, Пименов чернец Михайло мог только понимать греческую молвь, а азаковский чернец не понимал и того и сидел нахохлившись, как старый ворон в осеннюю пору.
Русичи украдкою оглядывали довольно тесную и темную каменную хоромину, на их вкус мало подходящую для патриарших приемов. Игнатий, потея и путаясь, старался объяснить, почему Пимен сам не явился к патриарху. По правде сказать, он и сам этого толком не понимал.
Не ведал он и того, что как раз теперь меж Пименом и его спутниками, Михайлой Смоленским и архимандритом Сергием Азаковым, началась роковая тяжба. Тот и другой требовали свидания Пимена со святейшим патриархом Антонием. Пимен же шипел, ярился и не шел ни на какие уступки. В конце концов, так и не побывав у патриарха и удостоверясь, что его враг, епископ Федор, в городе, Пимен отбыл опять на турецкую сторону, откуда начал бесконечную тяжбу с патриархией, растянувшуюся на два месяца.
Остановился он в том же монастырьке, затерянном в горной распадине, где некогда останавливался вместе с Федором. Не надеялся ли Пимен этим выбором помочь счастливому исходу своей миссии? В воспаленном мозгу русского митрополита могла возникнуть и такая надежда.
…Они сидели за трапезой. Пимен торопливо жевал, остро и подозрительно взглядывая на спутников своих. («Предают, предают мя!» – лихорадочно думал он.)
– Не смеют! Не смеют! – бормотал он почти про себя. – Это все Киприан, Киприан! И Федор… («Жаль, не домучил я ево!» – подумалось.)
Пимен опасливо глянул на Михайлу Смоленского. Тот безразлично жевал, отрезая ножом с костяной рукоятью кусочки вареного осьминога и кладя их двоезубою вилкою в рот, и глядел куда-то мимо лица Пимена спокойным старческим взглядом, время от времени отряхивая крошки пшеничного хлеба со своей широкой белой бороды. Он иногда кивал Пимену, думая про себя меж тем: «Чего ж теперь? Уходил бы ты куда в монастырь, пока в затвор, как в Чухломе, не посадили!»
Михайле было ясно, что после смерти великого князя Пимену на престоле не усидеть, а твердо усвоенная раз и навсегда философия подсказывала смоленскому епископу никогда не противостоять велениям времени и судьбы. Пока Пимен был в силе, следовало по крайности не спорить с ним. Теперь же, после смерти Дмитрия Иваныча, Пимен должен был уйти, не споря и не прекословя. Жадности в собирании богатств, в цеплянии за должности и чины у мниха, коему нет нужды оставлять что-либо жене и детям на прожиток, Михайло вовсе не понимал. Сам он и жил, и ел просто, не переменив своих привычек, с тех пор как сделался из инока Симонова монастыря епископом града Смоленского, отнюдь не малого среди градов русских. Он не одобрял торопливости Федора, как не одобрял сейчас Пименова упорства. Все должно идти своим порядком, и долг человека – не споря подчинять себя Господнему повелению.
– Молчишь! Ты все молчишь! Не я ли тебя рукоположил во епископа? – ярился Пимен, отбрасывая прочь рушник, коим вытирал пальцы. – Референдарию дано! Иконому дано! Хартофилакту дано! Какая власть у их противу серебра русского?
Михайло, хитровато щурясь, глянул ему в глаза, смолчал. Баять владыке про Господний промысел не имело смысла.
– И Киприан, и Федор вороги мне! Зубами выи их сокрушу! – выкрикнул Пимен. – На суд вызову! – Выпученным, полубезумным взглядом он обвел лица сотрапезников: спокойное Михайлы и тревожно-сердитое Сергия Азакова. – Сокрушу! – повторил. – Грамоту ты повезешь! – ткнул он перстом в сторону Михайлы.
Тот готовно покивал, вытер губы малым убрусцем, вопросил:
– Нынче ехать?
– Завтра… – остывая, проговорил Пимен. – И не сблодить штоб! Голову оторву!
К ругани митрополита все давно привыкли, и Михайло только молча склонил голову, домолвив, подымаясь:
– Приготовь грамоту, владыко! А я не умедлю.
Сергий Азаков поглядел на него растерянно и завистливо. Самому хотелось съехать от Пимена и более не возвращаться сюда. Уныл был монастырек, зажатый меж гор, не нравились турки, гордившиеся своей религией до того, что не понимали, как это весь остальной мир, познакомясь с исламом, не спешит воспринять единственно верное учение Магомета. Не нравилось само сидение тут, безнадежное, судя по всему. Уж лучше было ехать туда, в великий город, окунуться в гущу событий, спорить и требовать, подкупать и судиться, стараясь склонить на свою сторону патриарха Антония! Что Пимен высидит здесь? Что может высидеть? С турками пойдет войной на Царьград?! Он, в свою очередь, решительно встал из-за стола. Наши там сейчас ходят
