Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Вячеславович Конофальский
Глава 12
Вилли вышел на нужную дистанцию и начал стрелять. Видно, что у офицеров было время, чтобы поучить новобранцев. Люди его выходили на позицию стрельбы по двадцать человек, а не всем скопом, как это было принято. Они старались стрелять линиями. Солдаты слушали команды, целились и стреляли, когда Вилли кричал: «Огонь».
Резко фыркая, аркебузы выбрасывали короткие и быстрые струи огня и большие белые клубы дыма, отстрелявшиеся тут же уходили назад, а их место занимали новые стрелки.
Аркебуза… Да, это совсем не мушкет. Залп! И из строя врага вышел один человек. Враги наклоняются из ровного ряда, смотрят друг на друга, проверяют, многие ли побиты. Нет, немногие. Стоят дальше. Ещё залп.
Ещё один горец хватается за руку и, отдав ближайшему товарищу пику, начинает пробираться сквозь ряды назад, в тыл. И только с третьего залпа был первый убитый. Невысокий, но коренастый и мощный горец просто плашмя рухнул вперёд, а его алебарда лишь звякнула о мостовую.
Три залпа, шесть десятков человек выстрелили, два раненых и один убитый, ну, может, три раненых. И это при том, что люди Вилли стреляли с пятидесяти шагов. Арбалетчиков нет, никто им не мешал. Да, всё-таки аркебузы — это и близко не мушкеты. Стреляй его люди из мушкетов, так пятерых или шестерых горцев товарищи уносили бы уже мёртвыми, а ещё десяток или дюжина уползали бы сами.
Но в поведении горцев генерала кое-что удивило. Славящиеся своим напором, неотразимым ударом своих великолепных, монолитных баталий, горцы терпеливо стояли под огнём. И смотрели, как на линию огня выходит четвёртая двадцатка людей капитана Вилли.
Справа сплошные бревенчатые стены больших амбаров, слева крепкие заборы. Их баталия перекрывает всю дорогу, ни справа, ни слева их не обойти.
— Отчего же они не атакуют? — сам у себя тихо спрашивает генерал, он-то на их месте обязательно пошёл бы вперёд.
А тут за спинами горцев появляется всадник. Он ездит за спинами своих людей, начинает указывать что-то кому-то. Не иначе, офицер. Хотя офицеры горцев обычно руководят боем пешие, а этот на коне. Мало того, он ещё и со щитом. Это тот самый небольшой щит из железа, который не берут аркебузные пули даже в упор.
Вилли выводит на позицию огня четвёртую двадцатку стрелков.
Солдаты стреляют. Офицер поднимает свой щит к лицу, закрывается, мало ли… Резкие хлопки, пламя, облака дыма и…
И ничего, ни один из врагов не упал и не покинул строй. Горцы, кажется, смеются уже. Волков морщится, словно только что у него заболела нога, хотя болит она у него уже как час. Смотрит через дым на смеющихся врагов и вдруг понимает. Он понимает, почему эти свирепые воины не идут в атаку. Да, эти ублюдки ждут.
— Чего? — снова сам у себя спрашивает генерал. — Чего они ждут?
— Что, кавалер? — не расслышал Максимилиан.
Волков отмахивается. Он лихорадочно думает, чего может ждать враг. И ответов несколько. Конечно же, подмоги, или пока ещё один отряд, пройдя по городу, не выйдет ему в тыл, или пока на крышах ближайших амбаров не появятся арбалетчики. От этих догадок ему становится не по себе. Всё ясно как день, ему никак нельзя терять время, никак!
— Вилли! Вилли! — орёт генерал, — отводите своих людей.
— Ещё один залп, — кричит ему капитан, — они уже снаряжены.
Волков трогает шпорами коня, подъезжает к Фильсбибургу:
— Попробуйте их сдвинуть, капитан.
— Да, господин генерал.
— Но на резерв не рассчитывайте.
— Понятно, господин генерал.
Фильсбибург слезает с коня, бежит к своим людям, что ждут его:
— Барабанщик! Играй «готовься» и «приставной шаг».
Последний залп аркебузиров был самым удачным. Три врага в первом ряду получают ранения. Это хорошо, первый ряд — это самые ценные бойцы.
А барабан, отгремев дробь «готовься», начинает выстукивать мерный «приставной шаг». Сержанты, срывая глотки, орут: «Левой». Баталия колыхнулась и в такт барабану, разом, с одной ноги пошла на врага.
Никаких, никаких иллюзий генерал не испытывал. Он знал, что эти двести сорок солдат не то что не смогут опрокинуть, они и с места не смогут сдвинуть сто восемьдесят оставшихся в строю горцев.
Но надо было пробовать, ведь время было не на его стороне. С самого вчерашнего вечера.
Барабан застучал «пики». Все, кто был в солдатах, хоть арбалетчик ты, хоть стрелок — все его отличают от других сигналов, даже если он тебя и не касается, да что там говорить, даже в кавалерии знают этот сигнал.
«Пики опустить, пики к бою. Пики опустить, пики к бою», — так и вылетает из-под палочек барабанщика.
Всё, что стучал барабан до этого, было только приготовление к делу. А вот когда он начинает выбивать прерывистую, ритмичную, узнаваемую всеми дробь — дело и начинается.
Волков неотрывно смотрит на то, как сближаются две баталии, пики в три человеческих роста уже опущены, шаг, ещё шаг, и вот наконечники одних пик уже почти касаются наконечников встречных пик. Барабан смолк. Дело затеялось.
Глухие удары железа о кирасы, о шлемы, удары, отсюда почти неслышные и совсем, кажется, не страшные. Но не прошло и пяти минут, как два солдата тащат уже первого мертвеца с проткнутым горлом. Кладут его к забору, где лежит один мёртвый стрелок с торчащим из груди болтом, и ещё один стрелок умирающий. Но Волкову не до мертвецов. Этим уже ничего, кроме могилы да молитвы, не нужно. Он смотрит, как его люди пытаются навалиться на горцев.
Если стоять в стороне, то всё происходит не так уж и громко. Казалось бы, столько людей, столько железа, столько злобы, столько усердия, а до генерала доносились в основном резкие крики сержантов да монотонный гул. А ещё кавалер следит за офицером врага, тот так и мотается вдоль своего последнего ряда туда-сюда. Ни на минуту не остановится.
Кавалер прекрасно понимает, толку никакого в этой атаке нет. Разве что проверить своих людей да чуть-чуть пустить крови горцам. Вот и всё. А что ещё он может сделать?
Уже несут ещё одного к забору. Тоже не жилец, пробили ему шлем, крепко пробили. Из-под подшлемника ручьём течёт почти чёрная кровь. Нет, не жилец. И тут сквозь гул сражения, как елей на истерзанную душу, хороший такой залп мушкетов. Кажется, все сто сразу ахнули. Брюнхвальд и Роха делают своё дело.
Тащат ещё одного к забору, уже мёртв, в груди дыра маленькая, четырёхгранная. Это алебарда. Опасная, зараза,
