Крестоносец - Бен Кейн
В парадную дверь постучали, громко и настойчиво.
Мы посмотрели на короля, запретившего пускать кого-либо без его разрешения. Узнав, что это гонец Филиппа, он распорядился отослать его прочь.
Я с тревогой посмотрел на де Бетюна, в чьих глазах отразилось то же чувство. Филипп никому из нас не нравился, но он был союзником. Разжигание ссоры не принесло бы добра никому и не помогло бы достичь главной цели — взять Иерусалим.
Но Ричарду мы ничего не сказали. Он все еще пребывал в воинственном настроении.
Прошло немного времени, и в дверь постучали снова.
Прибежал караульный.
— Обязан доложить, государь, что снаружи стоит этот самый Гуго, герцог Бургундский, — сообщил он. — Говорит, что не уйдет, пока не поговорит с вами.
Король по-заговорщицки улыбнулся мне: «Ну, что я тебе говорил?»
— Впустите его, — сказал он.
Гуго был хорошо знаком всем нам, в особенности Ричарду. Склонный вторгаться в Аквитанию при любой возможности, герцог в прежние времена водил дружбу с Молодым Королем и докучливым Раймундом Тулузским.
Круглолицый и дородный Гуго, отдуваясь, шел по коридору. Когда жандарм объявил о прибытии герцога, тот протиснулся мимо него, направившись к Ричарду.
— Сир.
Он согнул колено, но пола не коснулся.
— Поздновато для частных визитов, герцог Гуго, — заметил Ричард.
— Ну, первый посланец ведь не смог вручить письмо, сир.
— Как я уже сказал, поздновато для подобных вещей, — ответил король, не поведя бровью. — Что-то стряслось?
— Я прибыл от короля Филиппа, сир.
— Вот как? — Ричард изобразил удивление. — Настолько важное дело, что оно не терпит до нашей завтрашней встречи?
Лицо Гуго, и без того красное, побагровело.
— Ва… ваши флаги, сир, — выпалил герцог. — Они реют над главными воротами, а вот знамен моего господина нигде не видно.
Ричард недоумевающе посмотрел на него:
— На предыдущем совещании Филипп наотрез отказался участвовать в происходящем. Ни один из его воинов не помогал в подавлении беспорядков. Если честно, ходят даже слухи, что сегодня его люди препятствовали входу моих кораблей в гавань.
— Это все неправда, сир.
— У меня нет ни времени, ни желания разбираться. Я не вижу также причины, по которой знамена Филиппа должны висеть на стенах.
— Но он ведь ваш сюзерен, сир, в глазах Божьих и человеческих.
Гуго напомнил о вассальной клятве, принесенной Филиппу Ричардом за континентальные владения: Нормандию, Бретань, Аквитанию и прочее. Подчинение чисто наружное, — по сути, Ричард был куда могущественнее французского короля.
— Так и есть, я люблю его и почитаю.
Голос Ричарда звучал искренне, но все присутствующие знали, что он лжет.
— Если вы признаете верховенство короля, сир, его знамена должны сменить ваши на стенах.
— Он отказался принимать участие в сражении. Не предоставил ломбардцам защиты, хотя те умоляли о ней. И сейчас заявляет права на победу?
— Король Филипп хочет, чтобы его требования были немедленно удовлетворены, — ровным тоном произнес Гуго.
— Само предположение об этом бредово. — Ответ Ричарда прозвучал резко. — Мессина моя. Моя, ты слышишь?
Гуго струсил под гневным напором Ричарда, но признавать поражение не спешил.
— В Везле, сир, вы с Филиппом поклялись делить всю добычу поровну.
— Ту, которую мы захватим совместно.
— Любую, сир.
— С таким же успехом можешь пойти и стукнуться башкой о ту стену. — Ричард указал пальцем. — Мои флаги останутся на месте. Там, где висят по праву. А теперь, если тебе нечего больше сказать…
Расстроенный, но бессильный, Гуго пробормотал слова прощания и отправился восвояси.
— Эх, хотел бы я хоть вполглаза поглядеть на Филиппа, когда он это услышит, — сказал Ричард, не потрудившись понизить голос.
Я любил и почитал короля, но он бывал подвержен приступам губительной гордыни, как в этом случае. Я понял, что де Бетюн разделяет мое мнение, и, посмотрев на каменное лицо Шовиньи, заподозрил в этом и его. Эти двое, впрочем, искусно скрывали свои переживания. А вот чтобы прочитать мои, Ричарду хватило одного взгляда. Он поманил меня пальцем.
— Сир?
Я побрел скрепя сердце по мозаичному полу.
— Ты полагаешь, я поступаю безрассудно?
В тоне его безошибочно угадывалась воинственность.
Я выругался про себя. Ну почему по мне всегда видно, что я думаю? Убедительного ответа найти не удавалось.
— Это не так, сир.
Он фыркнул:
— Когда герцог Гуго уходил, вид у тебя был прямо-таки несчастный.
— Он проявил неуважение к вам, сир, — сказал я, стараясь уклониться от сути разговора. — Мне это не понравилось.
— Ты меня совсем за олуха держишь? Выкладывай все как на духу.
— Король Филипп ошибается, сир.
— Верно. Сюзерен или нет, он не вправе требовать, чтобы его стяги повесили вместо моих.
— Не вправе, сир, — согласился я.
— Но что? — с вызовом спросил Ричард.
— Филипп ведь ваш союзник, сир.
Мой намек был прозрачен.
— Божьи ноги!
Все еще в запале, король разразился гневной тирадой в адрес французского монарха. Отказ помочь в подавлении беспорядков. Многочисленные козни против Ричарда. Как пить дать, здесь, в Сицилии, он замышляет недоброе вместе с Танкредом. Филипп — подлец и обманщик, заявил король, и заключит сделку с самим дьяволом, если она покажется ему выгодной.
— Все, что вы говорите, сир, — чистая правда, но…
На этом я остановился, давая понять, что Филипп и Ричард поклялись не разрывать союза.
— Мошенник не имеет права ни на какую часть богатств Мессины!
Король выдал еще одну речь, но уже не такую долгую. Гнев его, как обычно, быстро прошел, на чем и строился мой расчет.
С минарета на близлежащей мечети раздался призыв муэдзина к молитве: «Хаййа ‘аля с-салях! Аллаху акбар! Ля иляха илля Ллах!»[12]
Ричарда сделался задумчивым.
— Люди в Утремере, внимающие этому призыву, — вот истинные наши враги.
— Именно так, сир, — сказал я, приободрившись. — И чтобы победить их, нам потребуются все силы.
Король весело хохотнул.
Я посмотрел на него.
— Мы скорее побьем Саладина, если бок о бок со мной будет сражаться Филипп, — объявил государь.
Наконец-то он приходит в себя, с облегчением подумал я. И верно, вскоре его гнев улегся, сменившись более благодушным настроением.
— Я злился на Филиппа и до сих пор злюсь, но это не причина обращаться с ним как с мерзавцем, — сказал Ричард. — У него есть-таки право требовать половину всей добычи, взятой нами в Мессине у этой мартышки Танкреда. Так и скажу ему поутру. Вот только сомневаюсь, что Филипп этим удовольствуется: он слишком горд и капризен. Внешние приличия для него — все.
— Он будет по-прежнему возмущаться тем, что его штандарты не висят над главными воротами, сир, — согласился я. — Если есть способ потрафить его тщеславию,
