Карл Шпиндлер - Царь Сиона
— Все эти пожертвования были незначительны… Некоторые не дошли до меня… Потом, конечно, нужда заставила меня…
— Помилуй Бог! — продолжала Аделаида кротким тоном. — Я и не думаю напомнить тебе все это с какой-нибудь целью. Меня учили признавать, что имущество должно делиться между всеми людьми по справедливости. Что же говорить о детях и родителях! Может ли мать жалеть что-нибудь для своего ребенка? Это не только любовь, но и священное право детей. И если я обратилась к тебе, то, разумеется, только потому, что нужда меня совершенно принизила. И я нисколько не сердилась, когда ты отказал мне в помощи и наконец даже перестал отвечать. Я знаю, ты слишком благочестив и начитан в Священном Писании для того, чтобы оттолкнуть просящего, кто бы это ни был, родная мать или нуждающийся ближний, если бы у тебя не были связаны руки.
Ян молчал, терзаемый укорами совести, в ответ на повторенный Микей вопрос: «Правда ли то, что говорит эта женщина?»
Герд принес между тем вино и, подавая его старухе, сказал сострадательным тоном:
— Отведайте, матушка: это — прекрасный напиток; он разгоняет тоску и мрачные мысли.
Аделаида отпила немного вина и продолжала:
— Мои несчастья начались главным образом, когда состоялось последнее решение суда и у меня отняли остававшийся у меня по завещанию вдовий дом. Яков поступил в ученье в Гарлем к сапожному мастеру, который принял его из милости даром, а мне почтенный Шомакер посоветовал идти сюда и просить помощи у моих детей Ах, мне так мало нужно было? Я надеялась получить только самую незначительную сумму денег которая дала бы мне возможность добраться до моей родины. Я надеялась, что там мне не даст погибнуть барон, у которого меня откупил твой покойный отец: он, наверное, принял бы меня снова и дал бы мне уголок. Все же мне приятнее было бы, по крайней мере, умереть среди людей, которые знали меня с детства, среди моих земляков, чем здесь, в чужой земле, где на меня смотрят как на дармоеда, не взирая на прошедшие многие годы.
— Стой, стой! Держи! Обман!..
— Не пускайте его!
— Бейте его, бейте! Отсеките ему руку, этому вору!
— Дайте-ка я отмечу ему, этому негодяю, лицо крестом.
— Карты на стол!.. Не трогать деньги, погодите!..
Шум за перегородкой все возрастал, а затем последовали и удары. Раздавались проклятия тех, кто считал себя обманутым, брань, жалобы невинно пострадавших во время этой схватки. И вся эта буря приняла такие размеры, что грозила привлечь людей с улицы.
— Поди, усмири их! — сказала Микя мужу.
Ян охотно последовал этому совету, радуясь случаю уклониться от продолжения разговора с матерью. Он вмешался в среду спорщиков, между тем как Герд встал у выхода на улицу с тем, чтобы помешать войти в дом ночному обходу, если бы он появился, привлеченный шумом. Микя воспользовалась этим временем, чтобы подойти к замолчавшей Аделаиде и протянуть ей руку.
— Я вас обидела; простите мне мою необдуманность. Я не знала, как много горя вы перенесли. Я сегодня обошлась с вами нехорошо, но вы должны простить мне, потому что Ян меня обманул. Это плохо с его стороны, да простит ему Бог его злость!
— Ян не злой! — возразила Аделаида суровым тоном. — Ян призван совершить великие дела, и Отец Небесный не послал бы ему этого назначения свыше, если бы он был дурным сыном! Нет! А вот злые — это Маргитта, дочь моя, испорченная и погрязшая в мирских грехах, да вы, тщеславная и жадная женщина! Вы прогнали меня из этого дома, и я не пришла бы к вам: я здесь теперь только ради сына, в гостях у него, а не у вас: и я хочу говорить только с ним.
Микя молчала, пораженная такой непримиримой ненавистью.
Ян вернулся, водворив спокойствие при помощи Ротгера, который выбросил одного из товарищей за дверь, и спросил мать с дерзким видом:
— Ну, что ж, говорите, продолжайте, коли уж нельзя иначе! Вы хотите на родину? Прекрасно сделаете. Когда же вы тронетесь в путь? Наши дороги идут в разные стороны. Я вам сказал это еще тогда, в Гравенгагене, когда мы прощались с вами в последний раз. Теперь я здесь, гражданин этого города, отец и супруг; и на моих руках ответственное дело. Писание говорит: «Оставь отца и мать и прилепись к жене, ибо муж и жена одно тело». В конце концов, чего же вы хотите от меня? Хотите ли вы есть и пить? То и другое стоит перед вами. Нужен ли вам кров? Я не имею права держать вас у себя в доме, так как не смею ослушаться приказа бургомистра; к тому же у нас и тесно в доме. Нужно вам денег? На мне лежит забота о жене и детях, у меня долги, и я до сих пор много израсходовал и еще пока ничего не вернул. Вы очень дурно поступили, поссорившись с вашей дочерью, Маргиттой. Каким образом случилось это? Скажите, так как все на свете должно иметь свои причины.
Аделаида устремила на жестокого человека мрачный взгляд и сказала медленно, с особенным выражением:
— Маргитта злая, но тебя я считала добрым. Маргитта стала злой через своего мужа, старого грешника; тебя же сделала таким твоя жена. Вот и все! Ты прав, все на свете имеет свои причины.
— Нет, я не в силах все это слушать, — со слезами проговорила Микя, колеблясь между чувством жалости и гнева.
Ян, сохраняя невозмутимое спокойствие и не меняясь в лице, посоветовал ей удержать слезы и, обращаясь к матери, сказал:
— Вы клевещете на жену мою и на меня!
— Так пусть же Господь не даст мне никогда узреть лик Свой, если я не убеждена в том, что я говорю! — возвысив голос, торжественно произнесла Аделаида. — Докажи мне, что это не так, и я охотно готова буду признать себя неправой. Говори со мной как добрый сын, заступись за меня так, как я вправе ожидать от тебя, и я готова целовать твои ноги.
— Но, мать… твое поведение… Смотри… гости уже обращают внимание, вы огорчаете меня. Господь видит мое сердце.
— О, Ян! Сын мой, обними меня, дай мне обнять тебя! Ты возвысишься когда-нибудь над всеми, ты станешь выше твоей несчастной матери; но никогда голова твоя не будет покоиться на более верной груди.
Вдова перешла от гнева к прежнему своему кроткому тону. Она продолжала обнимать своего Яна, не догадываясь о том ожесточении, которое овладевало все более сыном.
Кутившие за перегородкой, один за другим стали появляться оттуда, привлеченные торжественной речью вдовы; с любопытством слушая ее, смеясь и издеваясь, они подходили, шатаясь, все ближе к тому месту у камина, где происходила описанная сцена.
— Пора наконец кончить, выпроводи ее! Эта женщина причиняет мне страдания и делает тебя смешным, — прошептала Микя на ухо мужу.
Герд, как бы предчувствуя жестокую развязку, дергал возбужденную старуху за платье и тихонько убеждал ее уйти.
— Соберитесь с духом и удалитесь отсюда. Он рассержен; и вы видите, чужие люди собираются вокруг вас.
В самом деле Ян не мог долее сдерживаться и дал полную волю своему раздражению.
— Вы с ума сошли, мать, и не видите, что делаете смешным и себя, и меня. Что делать мне с вами? Идите туда, откуда пришли, и не навлекайте на себя гнева властей. Здесь нет места для вас, и вам пора идти, так как городской колокол уже прозвонил вечерние часы. Если вы отправитесь сейчас же в путь, наш слуга проводит вас в гостиницу у городских ворот, я заплачу за ночлег ваш и необходимые расходы. Но, свидетель Бог, это все что могу для вас сделать! Если же вы будете медлить я вынужден буду выпроводить вас на улицу и запереть за вами дверь, хотя бы сердце у меня обливалось кровью, пустите же меня, оставьте, и решайтесь — слишком долго уже продолжается слезливая комедия.
— Комедия?! — воскликнула со стоном Аделаида, отпрянув от него. — Да сжалится Господь надо мной и над тобой! Я вижу, что мое материнское сердце слишком долго заблуждалось.
Буйный легкомысленный смех огласил в это время трактир. Рейтер и несколько других его безбожных товарищей затащили сюда с улицы нескольких женщин, которые сами смеялись и взвизгивали и оргия началась снова, несмотря на не особенно, впрочем, строгие увещевания. Как саранча, опустились все эти ночные бражники на скамьи, обмениваясь шутками с девицами и оттачивая свои ножи на тот случай, если бы городская стража вздумала помешать им, и поглощая самым неумеренным образом вино и пиво.
— Что могу я сделать с этой дикой ордой? — сказал Ян хладнокровно. И, обратившись к матери, он снова сказал:
— Уходите отсюда, говорю я вам; здесь не место для почтенной женщины.
Вдова подняла обе руки, как бы призывая Небо в свидетели своих слов и заговорила:
— О, поистине, говорю вам: я вижу в откровении моем, какое несчастье, какая гибель ждет нас, и исполнится страшное проклятие над этим домом. О, Ян, Ян, несчастный сын мой, какую участь готовишь ты себе!.. Горе, горе дому твоему, палач своей матери!
Последние слова ее замерли уже за порогом дома, в ночной темноте, в которую ринулась старуха, спеша предупредить последнюю ужасную угрозу сына и не дать ему возможности совершить новое злодеяние. Но едва она скрылась, как другая фигура показалась на пороге дома; и неожиданный гость силой проник в комнату, несмотря на сопротивление Яна, простершего руки, чтобы удержать его.
