Лен Дейтон - Бомбардировщик
– Портреты коммунистов?
– Да, миссис Ламберт. Портрет Сталина! Полагаю, вы согласитесь, что это портрет коммуниста?
– Но портрет Сталина нарисован не на самолете моего мужа. Это на самолете сержанта Картера, сэр.
– Мне лучше знать мои самолеты, миссис Ламберт! Вы не можете не согласиться, что я лучше знаю их, чем вы. – Он улыбнулся, сожалея о ее женской ограниченности.
– Поэтому вы меня и вызвали, сэр?
– Нет, не поэтому, капрал. Я вызвал вас, чтобы вместе докопаться до причин, по которым с вашим мужем происходит что-то непонятное, миссис Ламберт. Он, кажется, полон решимости бросить вызов начальству. А на этом аэродроме… – Полковник улыбнулся. – Э-э, на этом аэродроме начальство – это я.
– Бросить вызов вам, сэр?
Полковник откинулся на спинку стула. Он, видимо, не совсем представлял себе, как продолжать разговор. Когда он вновь заговорил, в его голосе появились такие нотки, будто он решил по неожиданному побуждению раскрыть ей все.
– Может быть, вам известно, миссис Ламберт, что я являюсь членом различных комитетов. Ничего не поделаешь, я всегда это любил и буду любить. И если на свете существует такой комитет, в котором я состою с особым удовольствием, так это крикетный. Игра в крикет несколько напоминает боевой вылет. Я люблю это сравнение: за томительно долгим свободным временем вдруг наступают мгновения, когда парни сталкиваются лицом к лицу со стремительно поданным мячом. Вы понимаете меня, миссис Ламберт?
– Боюсь, что нет, сэр.
– В субботу крикетный матч. Уорли-Фен против Литл-Бестериджа. Я хочу, чтобы команда Уорли-Фена победила. Ведь это вполне естественно, правда?
Рут улыбнулась. Все разговоры и заботы об этой игре казались ей ребячеством.
– И вы хотите, чтобы мой муж был в команде? – спросила она.
– Вы просто видите меня насквозь, миссис Ламберт! Как сказала однажды моя мать: «На свете нет такой женщины, которая не смогла бы разгадать тебя». – Полковник засмеялся и попыхал своей трубкой.
– Вы льстите мне, предполагая, что я могу повлиять на своего мужа, сэр. Но, если бы даже и смогла, я отнюдь не уверена, что это было бы разумно.
– Ну что вы, что вы, миссис Ламберт! Не настолько уж я наивен, да и вы тоже. Помогать друг другу и уступать друг другу – вот что характерно для людей в военно-воздушных силах. Вы скрываете, что живете здесь со своим мужем, так как это противоречит существующим положениям, а ваш непосредственный начальник командир секции Холройд и я не хотим быть неоправданно строгими по отношению к вам…
Рут осмотрелась вокруг, словно прикидывая, как бы ей уйти из кабинета.
– Единственное, о чем я прошу вас, капрал, это неофициально сообщить вашему мужу о состоявшемся между нами разговоре. – Он вытряхнул пепел из трубки и продолжал: – А ведь я даже подумываю о том, чтобы отстранить его от полетов. – Медленно выговаривая слова, полковник внимательно наблюдал за Рут, но никаких перемен в выражении ее лица не заметил. Эта глупая девчонка становилась невыносимой, и он начинал терять терпение. Преданная и умная жена сразу поняла бы, что ее мужу угрожает неприятность. -Вам известно, миссис Ламберт, что означает отстранение от полетов, что за этим последует?
Рут старалась не повышать тона, но все же не смогла скрыть охватившего ее гнева:
– Я знаю, что за этим последует, сэр. Это самое строгое наказание в военно-воздушных силах. Но меня оно не пугает. Как, по-вашему, я себя чувствую, когда его самолет взлетает ночью? Я лежу с открытыми глазами, несмотря на множество принятых снотворных таблеток, и жду, что вот-вот у двери раздастся звонок вместо привычного поворота ключа в замке. Отстраняйте его от полетов, если вы так решили, у меня тогда будет муж, который доживет до того, чтобы увидеть конец войны.
Полковник сделал вид, будто ищет какой-то документ на столе.
– Мне кажется, вы плохо понимаете, какой это позор, если он будет отстранен от полетов…
Рут собрала всю свою волю, чтобы вновь не повысить голоса.
– Этот позор существует только для мужчин. Приберегите слова об этом для ваших школ и клубов или до того момента, когда вы проиграете матч в крикет.
Полковник исподлобья посмотрел на нее.
– Вы что же, миссис Ламберт, так и детей своих будете воспитывать? Без чувства гордости и собственного достоинства? – Он сказал это таким тоном, будто был совершенно уверен в том, что дети будут воспитываться именно так.
– Спросите вдов ваших погибших летчиков, как они объясняют гордость своим детям, оставшимся без отцов… Или сборщику квартирной платы.
Рут покрутила свое обручальное кольцо и посмотрела полковнику прямо в глаза, пытаясь увидеть, какой эффект произвели на него ее слова. «Разве он может понять это? – подумала она. – У него нет ни жены, ни детей, ни своего дома…»
– Хорошо, капрал. Постарайтесь сделать так, чтобы ваш муж знал, что ему угрожает.
– Не беспокойтесь, сэр. По-моему, любой у нас на базе знает, что ему угрожает. Мы все – игроки в вашем крикетном матче! Так ведь, сэр? Хотелось бы мне знать, какой счет будет у вашей команды сегодня в Крефельде? И еще хотелось бы мне знать, вернется ли сегодня мой муж?
– Я полагаю, это все, капрал, – сказал полковник. – Мы сделаем так, чтобы ваше положение соответствовало тому, что вы состоите в браке с Ламбертом.
– Вы вправе сделать выбор между тем, чтобы сделать очень несчастной меня или моего мужа, сэр. Но знайте: один из нас будет вполне удовлетворен.
– Вы уволены со службы, капрал.
Рут медленно встала и с надменной четкостью отдала полковнику честь.
Когда она вышла, он нервно нажал кнопку звонка на столе.
– Мне надо поговорить с командиром секции мисс Холройд. Пусть она зайдет ко мне утром, – сказал он вошедшему секретарю.
Эта невозможная девица ведет себя совершенно недостойно! Позволять себе этакое как раз в тот момент, когда его храбрые ребята рискуют своей жизнью! Нет, он не может допустить это…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В мирное время такая радиолокационная навигационно-бомбардировочная система, как «Обоу», пробыла бы еще месяцев шесть на испытательном стенде плюс четыре или пять месяцев как опытный образец и прошло бы не меньше года, прежде чем ее пустили бы в серийное производство и стали бы использовать на самолетах. Но сейчас шла война, поэтому «Обоу» пустили в производство. За ней пришлось тщательно ухаживать почти на всем пути до цели, но даже и после этого старший лейтенант не удивился, когда за двадцать пять миль до Крефельда станция вдруг отказала начисто.
– Нам ни за что не найти цель при неработающей «Обоу», – сказал он своему наблюдателю и неожиданно развернул «москито» на обратный курс в Англию. Никакого смысла продолжать полет не было.
Отряд из трех самолетов, которым предстояло обозначить цель для самых первых бомбардировщиков, уменьшился теперь до двух: один летел в десяти минутах за Другим.
Летчик и штурман на ведущем самолете сделали все в соответствии с наставлением. Они не имели ни малейшего представления о том, что сопровождавший их «москито» повернул на обратный курс, поскольку у него вышла из строя радиолокационная установка «Обоу». Не знали они также и о том, что теперь их сопровождал немецкий самолет, поскольку они летели почти в стратосфере. Это был специально оборудованный «Юнкерс-88», на котором в нагнетатели впрыскивалась закись азота, в результате чего технические характеристики самолета повышались почти на двадцать процентов, хотя продолжительность полета таких самолетов измерялась минутами.
– Бомбы на «взрыв», – доложил штурман «москито».
При скорости, с которой они летели, до Крефельда оставалось две минуты пути. В этот момент неожиданно раздался глухой звук удара и штурвал вырвался из рук летчика. Приборную панель погнуло и разорвало, во все стороны полетели стекла от приборов. Когда удары прекратились, двигатели загудели на октаву выше обычного. «Москито» резко накренился, на какой-то момент выровнялся, но затем задрал нос вверх и начал сваливаться.
Из левого двигателя вырывалось синее пламя, вылетали оранжевые искры. Штурман дернул за находящуюся рядом с ним ручку аварийного сброса бомб. Самолет тряхнуло – две двухсотнятидесятифунтовые бомбы, каждая величиной почти с человека, выскочили из бомбового отсека. Штурману показалось, что он возился с ручкой несколько часов, прежде чем бомбовый отсек оставили еще две бомбы. Освобожденный от бомбового груза, самолет стал более послушным. Летчик направил нос машины вниз и отчаянно пытался войти в находившуюся под ним гряду облаков, но до нее еще оставалось около двух тысяч футов. В это время «Юнкерс-88» атаковал снова. Пушечные снаряды пробили деревянный корпус «москито» в нескольких местах, от самолета отделились куски крыльев.
На «юнкерсе» вспыхнули сигналы, предупреждавшие, что горючее на исходе. Он сделал свое дело: закись азота была использована блестяще. «Юнкерс» отвернул от «москито». Немецкий летчик был преисполнен уверенности, что задача им решена.
