Джей Уильямс - Пламя грядущего
– Итак, я пошлю вам песню, чтобы напомнить о себе.
– Нам это не нужно, – решительно запротестовал Артур. – О, прошу прощения, я совсем не то имел в виду, Дени. Я хотел сказать, что мы не забудем вас и без ваших напоминаний. Удачи вам, и да хранит вас Господь.
На том они и расстались, и Дени перевез свои немногочисленные пожитки в Вестминстер, где ему отвели уголок в дальней части Старого дворца. В тот вечер король подозвал его к верхнему столу и попросил спеть для всего общества. После того, как он исполнил просьбу и был вознагражден громкими аплодисментами, Ричард отпустил всех, приказав Дени остаться. Они ушли в ту часть зала, где были возведены подмостки, задрапированную роскошными малиновыми занавесями. Ричард, отбросив мантию, упал в кресло и вытянул свои длинные ноги.
– Ну, Дени, – сказал он, – будем друзьями, давай познакомимся поближе. Расскажи мне о себе.
– Что же, милорд… – начал Дени.
– О, пожалуйста, никаких титулов между нами, – прервал его Ричард. – Ты не принадлежишь к числу моих высокородных вассалов, ты – поэт. Только с такими людьми, как ты и Арнаут Даниэль, Пейре Видаль и так далее, я могу чувствовать себя воистину свободно. Ты не знаешь, что за тяжкое бремя – быть королем! Если бы я только мог остаться графом де Пуату, если бы я мог содержать двор в Пуатье, как мой прадед, окружив себя труверами и музыкантами… Тебе известно, что я сочинил несколько песен? – спросил он довольно застенчиво, покусывая кончик усов. Его голова слегка покачивалась, от чего создавалось впечатление, будто он умоляет Дени сказать «да».
– Нет, я не знал, – ответил Дени.
– Пожалуйста, называй меня Блондел[108], – попросил Ричард. – Под этим именем я писал стихи. Ты знаком с Пейре Видалем?
– Да, ми… Блондел, я был его учеником и благодаря ему впервые узнал тайны поэтического художества.
– Он чудесный человек, не правда ли? Безумен, как мартовский заяц[109], конечно. Ты помнишь, как он обыкновенно носил с собой повсюду огромный шатер и заявлял, что ему его подарил король Арагона в знак уважения к его крови? Он говорил, что каждая встретившаяся ему женщина без памяти влюбляется в него и что ему приходится пробиваться сквозь толпу охваченных безумным желанием девиц, едва он высунет нос на улицу.
– Да, помню, однажды… – начал Дени.
– Как-то раз он прибежал, – с веселым смехом перебил Ричард, – тяжело дыша, весь исцарапанный, громко жалуясь, что не успел он пропеть всего две строчки из новой песни, как тотчас одна за другой все женщины, находившиеся в пределах слышимости, попытались его поймать и затащить в постель. Это случилось, когда я жил при дворе моей матери в Пуату. И, как мне помнится, Мария де Шампань потребовала, чтобы он спел для нее песнь целиком, дабы проверить, сможет ли она противостоять его чарам.
– И как же он вышел из положения? – полюбопытствовал Дени, которого весьма позабавила история. Досадовать на то, что король перебивает его, он не посмел.
– Ох уж этот мошенник! Он поступил умно: начал петь и притворился, что лишился голоса. Он сказал, что охрип, пока звал на помощь. После этого моя мать велела выставить его за дверь, ибо, сказала она, он лжец и хвастун, и, кроме того, всякий мужчина, который зовет на помощь, когда женщина пытается его поцеловать, в высшей степени неучтив, а посему она не может его выносить. Подойди и сядь рядом со мной.
Дени исполнил приказ, и Ричард дотронулся до его руки.
– Не хочешь ли послушать одну из моих песен? Но если я спою ее тебе, ты скажешь мне, что ты думаешь, с полным откровением, как если бы я был одним из твоих приятелей?
– Конечно, Блондел. Я всегда честен с другими труверами.
– Хорошо, я назову тебя Райньер, как раньше называл Пейре.
– «Прежде Поклявшийся»? – Дени вскинул брови.
– Он тоже обещал сказать мне правду о моих песнях. Когда я пел ему, он притворялся, что лишается чувств от удовольствия, которое слишком велико, чтобы его можно было вынести, а после говорил, будто он слишком обессилен и слаб, чтобы высказывать какое-либо суждение. Он был ужасным лжецом. Ты давно с ним виделся?
– Давно, Блондел.
– Никогда не лги мне. Терпеть не могу лжецов.
Он откинулся назад в кресле, и в этой расслабленной позе напоминал громадную кошку, прирученную лишь отчасти; его глаза были полуприкрыты тяжелыми веками, одной рукой он перебирал свою короткую бороду, и сквозь золотисто-рыжие пряди поблескивало золотое кольцо.
– Мой отец тоже лгал мне. Видишь ли, он учил меня, что ложь является частью науки, которой необходимо овладеть королю. Ты когда-нибудь встречался с ним?
– Нет.
– Нет… Я подумал, что это могло случиться, когда он топтал вдоль и поперек мои владения. В Пуату и Аквитании, наверное, и ярда не осталось невыжженной земли к тому времени, когда он закончил поход и умер.
Дени неловко поерзал на низкой скамеечке, на которой он сидел подле Ричарда. Он был совсем не убежден, что ему хочется стать доверенным лицом короля, хотя это казалось довольно лестным «назначением». Ричард похлопал его по колену.
– У тебя есть все необходимое? – спросил он. – Не стесняйся, мой Райньер, говори смело, если я что-то могу сделать для тебя. Я обещал, что ты получишь награду. Возможно, ты думаешь, будто у королей короткая память? Нет, я не забыл, что обязан тебе свободой или даже жизнью.
– Что ж, я… м-мм… у меня мало денег, – пробормотал Дени.
– У тебя будут деньги. Напомни мне завтра. Что еще?
– Вы очень добры, – с благодарностью промолвил Дени. – Я очень хотел поговорить с вами об одной даме.
– Как? – Ричард внезапно выпрямился. – О какой даме?
– Ее имя – Мод Фитцлерой. Ее поместье расположено в Сассексе. Она необыкновенно очаровательная девушка и большая приятельница Уильяма Маршала.
– Понятно. Так вот почему Уильям решился представить мне тебя!
– Да. И мое дело довольно простое. Я четвертый сын сенешаля Куртбарба, следовательно, у меня нет надежды на наследство. А кроме того, я влюблен в нее и думаю, что она… совсем не равнодушна ко мне.
– Она находится под моим покровительством? – спросил Ричард.
– О, нет. Ее сеньор – Уильям Хотерив.
– Итак, чего ты хочешь от меня?
– Я думал, что если бы вы поддержали мое ходатайство… если вы не возражаете… – Дени умолк, ибо лицо короля сделалось суровым и холодным.
– Я не возражаю, – спустя мгновение сказал Ричард. Неожиданно он весь засветился сердечной, ослепительной улыбкой. – Дай мне обдумать это дело. Возможно, я сумею помочь тебе. А теперь можешь идти. Я ужасно устал.
– Спасибо, Блондел, – сказал Дени. Он встал и, взяв руку Ричарда, поцеловал ее. Он приподнял угол занавеси балдахина.
Ричард заговорил вновь:
– В любом случае тебе придется забыть об этом на время. Завтра я отправляюсь на север, в Хартфорд и Нортхемптон. И хочу взять тебя с собой.
В его тоне послышалось нечто, внушавшее тревогу, угроза, скорее усиленная, чем смягченная улыбкой, и Дени со смутным беспокойством удалился в свое временное пристанище.
Спустя девять дней его беспокойство превратилось в отчаянье. С королевским кортежем он проделал путь от Вестминстера до Сент-Олбанса, от Сент-Олбанса до Силверстона, от Силверстона до Нортхемптона и оттуда проследовал в поместье Геддингтон. Два фунта, которые Артур дал ему, чтобы поддержать на первых порах, иссякли, потраченные на новую одежду, приличествующую при дворе, новые струны для арфы, на всякие мелкие нужды: на содержание коня в стойле, его прокорм и уход за ним. Король, поглощенный государственными делами и указами, больше не сказал ему ни слова, и никогда его не просили спеть во время трапезы. Арнаут Даниэль удостаивался этой чести несколько раз, а в остальных случаях приглашали простых менестрелей. Еще более неприятный осадок остался после происшествия, случившегося на второй день пребывания в Геддингтоне. Набравшись смелости, Дени дождался, когда король закончит подписывать какие-то документы и покинет зал заседаний, приблизился к нему, поклонился и сказал:
– Милорд, я выучил новую песнь трувера Блондела, не позволите ли вы мне спеть ее для вас вечером?
Ричард рассеянно взглянул на него и ответил:
– Я не знаю трувера по имени Блондел. – И прошествовал мимо.
Дени упорно оставался в Геддингтоне потому, что не знал, что делать дальше. Он склонялся к тому, чтобы вернуться в Сассекс к Артуру, но ему было стыдно так скоро признать свое поражение. Его развлекала мысль о том, что он может отправиться прямо к Мод с предложением выйти за него замуж, но гордость не позволяла ему так поступить. Он с горечью размышлял о непостоянстве королей по дороге в Нортхемптон, где он нашел золотых дел мастера, которому и продал украшенную драгоценными камнями нагрудную цепь – подарок Ричарда – за пятьдесят шиллингов, что составляло лишь часть ее истинной стоимости.
