Энн Райс - Иисус. Дорога в Кану

Я откинул одеяло.

— Где брачный договор Авигеи?

— Как где? Лежит себе в сундуке. А почему ты спрашиваешь? — удивился Иаков. — Что с тобой?

То был не золоченый сундук с дарами волхвов. То был простой сундук, в котором мы хранили чернила и важные документы.

Я подошел к нему, открыл, вынул брачный договор. Скатал его в тугую трубку, сунул в футляр из мягкой кожи и вышел.

Недавно прошел слабый дождь.

Улицы сверкали. Назарет под светящимися небесами походил на город, сделанный из серебра.

Дверь дома Шемайи была не заперта. Из-под нее струился свет.

Я подошел к двери. Толкнул ее.

Я услышал, как он плачет. Услышал тот ужасный задыхающийся звук, горестный звук, как будто его душила боль.

Он сидел один в безрадостной комнате. Угли давным-давно превратились в золу. Горела одна лампа, стоявшая на полу, маленькая глиняная лампа, заправленная маслом.

Я закрыл дверь, подошел и сел рядом с ним. Он не посмотрел на меня.

Я знал, с чего начать, и сказал ему, как сожалею обо всем, что сделал, обо всем, из-за чего он так несчастен.

— Мне так жаль, Шемайя, — сказал я.

Его рыдания сделались еще громче. Они казались оглушительными в этой маленькой комнате. Но у него не было слов. Он подался вперед. Он стал качаться вперед-назад.

— Шемайя, у меня с собой ее брачный договор, — сказал я. — Все сделано по всем правилам и как следует, она выходит замуж за Рувима из Каны. Вот он, Шемайя, здесь все написано.

Он протянул руку, слегка провел пальцами по пергаменту, легонько оттолкнул его, а потом круто развернулся в мою сторону, и я почувствовал, как его тяжелая рука обхватила мою шею. Он рыдал у меня на плече.

Глава 18

Прошел, наверное, час, прежде чем я ушел от него. Я принес обратно брачный договор и положил его в сундук. Никто ничего не заметил.

У нас в доме были Иасон и рабби — они стояли, как и почти все мои братья, и взволнованно говорили о чем-то.

— Где ты был? — воскликнула мама, и меня со всех сторон окружили сияющие лица.

Послышался шорох пергамента, Иасон потряс меня за плечо.

— Иасон, отпусти меня спать, прошу тебя, — сказал я. — Я валюсь с ног, я не хочу ничего, только добраться до постели. Что бы там ни было, поговорим об этом завтра?

— Но ты должен это услышать, — сказала мама. — Маленькая Мария, ступай, позови Авигею.

Я спросил, что такое я должен услышать, что это — настолько важное, что надо будить и вести сюда Авигею, но они отвечали мне все разом.

— Письма, — сказала мама. — Письма, ты должен это услышать.

— Письма, — сказал рабби, — письма из Капернаума, от вашего брата, Иоанна бар Зеведея, и от твоей сестры, Маленькой Саломеи.

— Гонец только что привез почту, — объявил Иасон. — Я получил письмо. Мой дядя получил письмо. Письма пришли всем, от подножия холма до вершины. Послушай, ты должен это услышать. К завтрашнему дню и через день вся Галилея будет знать это.

Я сел в своем любимом углу.

Иосиф не спал, он сидел, выпрямившись, у стены и с интересом смотрел на остальных.

— Это новости из Иерусалима, — сказал Иасон, — и еще письмо моему дяде, оно пришло из Тверии.

Авигея, заспанная и встревоженная, вошла в комнату и села рядом с Маленькой Марией.

Иаков поднял письмо, чтобы мне было видно.

— От Иоанна бар Зеведея, нашего брата, — сказал он. — Оно для всех нас… и для тебя.

Рабби повернулся и взял письмо из рук Иасона.

— Пожалуйста, Иаков, — сказал он, — позволь прочитать мне, ибо он тот человек, который видел все своими глазами, этот ваш юный родич.

Иаков сейчас же передал ему письмо. Иосий протянул Иакову лампу, и тот высоко поднял ее, чтобы рабби мог читать при ярком свете.

Письмо было написано на греческом. Рабби торопливо прочитал приветственные фразы.

— «Вот что я должен сообщить вам всем, а вы передайте дальше мои слова, в особенности брату моему Иешуа бар Иосифу, и не успокаивайтесь, пока он не услышит.

Наш родственник, Иоанн бар Захария, пришел из пустыни на реку Иордан и теперь движется на север, в сторону Галилейского моря. Он крестит всех, кто приходит к нему. Он одевается в одну только верблюжью шкуру, подпоясанную кожаным ремнем, а в пустыне питался одними лишь акридами и диким медом. И теперь он говорит всем: „Я есть глас вопиющего в пустыне: прямыми сделайте стези Господу“. И еще: „Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное“. И все идут к нему, идут из Иерусалима, и из Иерихона, и из северных городов, и от моря. И он крестит всех в признание их грехов. А вот что сказал Иоанн фарисеям, которые приходили расспрашивать его: „Нет, я не Спаситель. Нет, я не пророк. Я крещу в воде, но Идущий за мной сильнее меня, я недостоин понести обувь Его; он будет крестить вас Духом Святым и огнем. Он среди вас, но вы не знаете Его“. — Рабби выдержал паузу, затем стал читать дальше. — Это видел я своими собственными глазами и прошу вас, родные мои, передать мои слова Иешуа бар Иосифу, ибо я возвращаюсь теперь на Иордан. Иоанн бар Зеведей».

Рабби опустил пергамент, посмотрел на меня, потом на Иосифа и Иасона.

— К нему идут сотнями, — сказал Иасон. — Изо всех селений вверх и вниз по реке, из Святого города и других городов. Священники и фарисеи приходили к нему.

— Но что это значит? — спросил дядя Клеопа. — Что он крестит в признание грехов? Когда и кому позволено так делать? Он крестит как священник, каким был его отец?

— Нет, — сказал рабби. — Сомневаюсь, что он делает это как священник.

Он передал письмо Иакову.

— Послушайте вот это, — сказал Иасон. — Вот что сказал он фарисеям и саддукеям, которые пришли к нему из Иерусалима задавать вопросы.

— «Вы, порождения ехидны, — стал читать он из своего письма, — кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойные плоды покаяния. И не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам. Ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму».

Иасон остановился и посмотрел на меня, на Иосифа, снова на рабби.

Заговорил мой брат Иосий:

— Но что это может значить? Заявляет ли он вместе с ессеями, что Храм нечист, что в нем совершаются греховные жертвоприношения?

— Он теперь направляется на север, в Перею, — сказал Иасон. — Я пойду туда. Хочу своими глазами увидеть эти новшества.

— И ты будешь креститься? Ты пройдешь через этот обряд ради очищения от грехов? — негромко спросил рабби. — Ты станешь это делать?

— Я сделаю это, если мне покажется, что так нужно, — заявил Иасон.

— Но что это может значить, когда один человек крестит другого, может быть, даже женщину? — спросила тетя Есфирь. — Что это значит? Разве не все мы евреи? Разве мы не очищаемся, когда выходим из купальни и входим во дворы Храма? Разве даже прозелиты[4] не совершают омовения ради прощения грехов? Или он говорит всем нам, что мы должны стать прозелитами?

Я поднялся.

— Я иду, — сказал я.

— Мы все идем вместе с тобой, — сказал Иосиф.

И моя мать тотчас повторила его слова. Все мои братья закивали.

Мама протянула мне письмо, пришедшее от сестры, Маленькой Саломеи. Я заметил слова: «из Вифсаиды, из Капернаума».

Заговорила Старая Брурия.

— Я хочу совершить это путешествие. Мы возьмем с собой и это дитя, — прибавила она, обнимая одной рукой Авигею.

— Мы все совершим это путешествие, — сказал Иаков. — Все, без промедления, как только рассветет, соберемся и выйдем, и возьмем с собой еду, как берем на праздники. Мы все пойдем.

— Да, — согласился рабби, — как будто идем в Храм, на праздник, и пойдем все вместе. Да. Я тоже отправляюсь с вами. А теперь идем, Иасон, я должен поговорить со старейшинами.

— Я слышу снаружи голоса, — поднял голову Менахем. — Послушайте. Все говорят об этом.

Он выбежал в темноту, и дверь захлопнулась за ним.

Моя мать наклонила голову и приложила к уху ладонь, словно прислушиваясь к далеким голосам. Я подошел ближе.

Иасон кинулся на улицу. Рабби вышел за ним. Старая Брурия подошла к нам.

— «И Духа Святого исполнится еще от чрева матери Своей, — моя мама вспоминала слова, — и многих из сынов Израилевых обратит к Господу Богу их; и предъидет пред Ним в духе и силе Илии, чтобы возвратить сердца отцов детям, и непокоривым образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный».

— Но кто сказал это? — спросил Маленький Иосиф.

Шаби и Исаак обратились к нам с тем же вопросом.

— Чьи это слова? — спросил Сила.

— Они были сказаны другому, — ответила мама, — но тем, кто являлся и мне.

Она посмотрела на меня. Глаза ее были печальны.

Все засыпали друг друга вопросами, говорили о приготовлениях к путешествию.

— Не бойся, — сказал я маме.

Я привлек ее к себе и поцеловал. Я едва мог сдержать свою радость.