Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он
— Вот она, старая кордонная наука, — вышел из себя фельдмаршал. — Согнать неприятеля с какой-либо территории и считать, что ты — победитель! А враг — целехонек. Он тебя, своего противника, сердешно благодарит за то, что ты его живым-здоровым отпустил. Теперь-то он, оглядевшись и перестав дрожать от страха, отъестся, пополнит поредевшие полки — и на тебя в том месте и тогда, где и когда ты его не ждешь! И — по второму разу зачнется сражение, которое ты, наступавший, еще по первому разу мог кончить викторией. Но для сей виктории тогда нужна была малость — гнать и рубить врага, пока от него ничего не останется.;
«Прав, прав был князь Петр, когда в Милане мне говорил: боятся австрийцы штыка и сквозной атаки. Посему сию науку следует им преподать — научить еще до боя, на плацу, — вспомнил теперь Суворов. — А ну-ка я ему отпишу». И он, схватив перо, быстро набросал на листке записку, которую велел тотчас доставить по назначению.
«Князь Петр Иванович! — значилось в записке. — Графа Бельгарда войска из Тироля придут под Алессандрию необученные, чуждые действия штыка и сабли. Ваше сиятельство, как прибудете в Асти, повидайтесь со мною и отправьтесь немедля к Алессандрии, где вы таинство побиения неприятеля холодным оружием Бельгардовым войскам откроете и их к сей победительной атаке прилежно направите. Для обучения всех частей довольно 2–3-х раз, и, коли время будет, могут больше сами учиться, а от ратирад отучите».
Войска стремительно шли вперед. Австрийские генералы, и особенно члены этого чудища, как называл про себя Суворов гофкригсрат, хватались за голову: у русских ни в бою, ни на марше — никаких правил. Удивлялись: в Санкт-Петербурге — строгий регламент в каждом батальоне и каждом полку. Строгая дисциплина. Строгая форма, за малейшее отступление от коей — наказание. Здесь же, в Италии, выживший из ума старик все враз поломал! Мало того что исчезли косы и букли, алебарды у офицеров, поменялись штиблеты на сапоги, так он, этот тронутый головою фельдмаршал, поменял местами в сутках день и ночь!
А и в самом деле, он спал днем, ночью же бодрствовал. По такому регламенту в походе, между боями, жила и вся его армия, преимущественно, конечно, русские полки. Потому они совершали длинные и быстрые переходы, приходя к пункту назначения, нисколько не выбившись из сил. Фельдмаршал отправлял кашеваров в полночь. Через три часа за ними поднимались в поход солдаты. Они шли так: через каждые семь верст — отдых по часу. А в восемь утра, после двадцати пяти, а то и тридцати верст, — обед, приготовленный высланным загодя вперед десантом кашеваров.
После обеда — спать. Как и их фельдмаршал. И только к вечеру — подготовка к новому броску. Опять — кашевары вперед! Вперед палаточники и все те, от кого зависит обустройство лагеря. Чтобы пришел солдат на место — у него и брезент над головою, и в котелке — сытное варево. А в Италии в мае, не говоря уже о разгаре лета, — несусветная жара, пекло! Сколько людей потерял бы Суворов на своих стремительных переходах! Разве не стоило для этого забыть о глупых павловских уставах и наставлениях, тем более что и сам император, отправляя фельдмаршала на войну, махнул рукою: поступай там как сам знаешь и умеешь…
Май месяц стал истинно победным. Пала Валенца. Вскоре суворовские войска вступили в столицу Пьемонта — Турин. И в тот же день, пятнадцатого числа, была освобождена Алессандрия. Моро был загнан за Апеннины, и, по существу, вся Северная Италия оказалась освобожденной.
Но в том-то и дело, что по суворовской военной науке война не могла считаться законченной, пока армии противника не были до конца разбиты. А Моро как бы притаился, запрятался за скалами, выжидая лишь момента, чтобы, оклемавшись, вновь броситься на обидчика. В помощь же ему движется со своею Неаполитанскою армиею Макдональд.
Расчет французов прост: зажать союзные войска между молотом и наковальнею и враз их размозжить, оставив лишь мокрое место. Для этого у неприятеля имеются все возможности. Только под началом одного Макдональда тридцать шесть тысяч штыков и сабель. Под рукою же Суворова из его восьмидесяти — лишь двадцать восемь тысяч. Все остальные силы по строжайшему повелению гофкригсрата распылены заняты осадою шести крепостей. На крепости же теперь не следовало бы тратить силы: они сдадутся и без боя, если главные французские армии окажутся разбитыми.
И все же Суворов, несмотря на явный перевес неприятеля, решил его атаковать. Иначе говоря, разбить по частям. И сначала — самого грозного, еще не потрепанного противника — армию Макдональда, спешащего с юга.
У Жака Стефана Макдональда, тридцатичетырехлетнего генерала, сделавшего карьеру в армии Наполеона Бонапарта, не было сомнения в том, что он без особого труда опрокинет неприятеля.
В самом начале июня его войска подошли к реке По и, двигаясь вдоль нее, прямо с ходу выбили из Пьяченцы малочисленный австрийский отряд. Путь далее был открыт. И полки французов, не встречая препятствий, подошли к новому водному рубежу — реке Требии — и спокойно переправились через него.
Уверенность в успехе была настолько прочной, что сам главнокомандующий даже счел возможным пока что не идти во главе армии. У него разболелись раны, и он счел за благо отдохнуть и подлечиться в Пьяченце — первом городе, который они взяли. На всякий случай Жак Макдональд формально передал командование генералу Виктору, дивизия которого подошла к нему по приказу Моро. Однако и Виктор, не предвидя опасности, самонадеянно отнесся к поручению и тоже остался в городе. Так что полки и дивизии Неаполитанской армии двигались вперед как бы сами по себе, без единого управления.
Меж тем попавшие под удар австрийцы пришли в себя. К тому же к ним поспешили и свежие батальоны под водительством самого командующего австрийскою частью союзной армии барона Меласа.
Пока не подойдут основные силы во главе с Суворовым, барон Мелас должен был остановить и задержать наступающих. Для этого у деревни Сармато была выставлена батарея из восьми орудий. Как только показалась головная французская колонна, батарея осыпала ее картечью.
Наступающие дрогнули. Первым рассыпался строй дивизии Шарпентье. Казалось, начнется всеобщее замешательство. Но шедшая следом дивизия генерала Рюска, и особенно батальоны польских стрелков из дивизии Домбровского бросились вперед, увлекая за собою тех, кого поначалу охватила паника.
Австрийская батарея была взята. Французская и польская кавалерия лихой атакой прорвала цепи обороняющихся и вместе с пехотою стала теснить полки Меласа.
Весть о том, что Мелас едва держится, Суворов получил в тот момент, когда начал свой марш. Но теперь было ясно, что он не успеет поддержать уже вступившие в бой австрийские войска, даже если станет двигаться ускоренным порядком.
Выход был один: бросить вперед кавалерию. Пехоте же приказать следовать форсированным маршем, готовясь к встрече не только с авангардом французов, но и со всею армиею Макдональда.
Но как разделить командование, если Суворов уже отдал приказ: он сам вместе с князем Багратионом поведет четыре казачьих полка и полк австрийских драгун. Кому поручить пехоту? И тогда фельдмаршал, быстро глянув на князя Петра, подъехал к великому князю Константину Павловичу:
— Вверяю вам, ваше императорское высочество, главные силы моей армии. Не сомневаюсь в том, что войска под вашим командованием вовремя и в полном боевом порядке поспеют на театр войны. С Богом! — и, поворотив коня, вновь всмотрелся в лицо князя Петра.
«Ну как, князь Петр, по-твоему я поступил? Доверие и вправду, брат, окрыляет. Даже из самого плохого, нерадивого солдата доверие начальства может сделать героя. А что, совсем уж у сына императора нет разума и сердца, чтобы почувствовать то, что чувствует солдат, когда на поле боя офицер ему говорит: «От тебя, братец, теперь все зависит, ежели поднимешься из окопа, подползешь невидимо и снимешь вон того часового. А уж мы — следом за тобою — все разом…»
Багратион сам подъехал к Суворову и чуть слышно произнес:
— Спасибо, ваше сиятельство. Преобразили человека — враз другим станет. А польза — и ему и войску.
— Будет, будет тебе… Знаешь, цыплят по осени… А тут — целый индюк! — И — уже теплее: — Отличится — первым прилюдно отмечу и в донесении отцу его найду достойные слова…
С теми конниками, что привел Суворов, нечего было и думать одержать победу. Но фельдмаршал на такой исход и не надеялся. Расчет был на то, чтобы выиграть время.
Прискакав к позициям Меласа, Суворов послал на левый фланг Горчакова с двумя казачьими полками, а на правый — Багратиона, дав ему тоже два казачьих и один полк австрийских драгун. Момент был выбран отменный: французские драгуны увлеклись преследованием теснимых ими солдат Меласа, потеряли строй и не смогли выдержать атаки Багратиона. Смятые ударом, они в панике бросились врассыпную в собственный тыл и врезались с маху в ряды польских стрелков.
