Александр Звягинцев - На веки вечные. Свидание с привкусом разлуки
– Ну, в какой-то степени это возможность заработать.
– А для вас это важно?
– Вы, наверное, думаете, раз княжна, значит как сыр в масле катается? – грустно улыбнулась Ирина. – Мой папа до смерти работал таксистом – он и умер за рулем. А мама долгие годы была прислугой… У очень разных людей. Нам часто было просто нечего есть… А здесь предложили действительно неплохие деньги. И потом, я вдруг почувствовала, что мне надо уехать из Парижа, из Франции…
– Почему?
– Вы знаете, что такое «горизонтальный коллаборационизм»?
Денис покачал головой.
– Мне кажется, вся Франция сошла с ума. Там сейчас травят женщин, которые сожительствовали с немцами… Проституток и просто тех, кто таким образом пытался выжить. Их стригут наголо, раздевают догола и гоняют по улицам, избивая и оплевывая… Представляете, мальчишки избивают жен и матерей на глазах мужчин… Ужасно! Страна измывается над своими беззащитными женщинами… Некоторые не выдерживают, сходят с ума или кончают жизнь самоубийством.
– Но зачем?
– Мне кажется, они таким образом смывают грех предательства с себя. Ведь не так много французов ушли в «маки», в партизаны, бежали к генералу де Голлю. Было же и немало таких, кто служил немцам, сотрудничал с ними, тихо жил… А теперь им тоже хочется почувствовать себя героями и победителями, которые сражались с врагом. Я не могла больше это видеть. Поэтому когда мне предложили, я сразу согласилась. Все-таки людей, владеющих русским, французским, английским и немецким оказалось не так много. Но я не думала, что здесь будет так тяжело.
– Вы слышали про Ольгу Чехову?
– Актрису, которую любил Гитлер? Про нее сейчас ходит так много странных слухов…
– Да, слухов много, но я не об этом. Так вот она боялась, что немцы после войны все поголовно станут антифашистами и не простят ей прошлого – пребывания рядом с Гитлером. А оказалось, немцы не могут простить ей настоящего. Ей плюют в лицо и называют предательницей…
Особенно сильный на пустом пространстве стадиона порыв ветра заставил их повернуться к нему спиной и чуть ли не прижаться друг к другу.
– Кстати, а что там за молодой человек сидит с вами в комнате? – спросил Ребров, когда ветер так же внезапно, как и налетел, стих. – Он смотрел на меня, я бы так сказал, с неприязнью. Если не сказать хуже.
– Это барон Павел Розен. Он тоже переводчик.
– Розен? Он что – немец?
– Да какой там немец! Павлик православный уже в третьем поколении, совершенно русский человек, хотя и из остзейцев. Но…
– Что?
– Он ненавидит Советский Союз. Называет только Совдепией. Говорит, что там и сейчас, после войны с Гитлером, ничего не изменилось… Его отца после революции расстреляли пьяные матросы в каком-то вокзальном туалете. Мать и сестры умерли от тифа, все имущество конфисковали… В общем, обычная для нашего круга история. После победы над Гитлером у нас многие изменили свое мнение о нынешней России, но только не он.
– Вы давно с ним знакомы?
– С детства. Мы росли вместе. Мама буквально подобрала его на улице в Крыму, его родители погибли… Павлик долго жил у нас, потом нашлись какие-то дальние родственники и забрали его к себе.
– Значит, имеет место быть детско-юношеская влюбленность… Я прав?
– Ну, в какой-то степени… Но…
Ирина запнулась, словно не решаясь сказать что-то важное. Ребров напряженно ждал.
– Честно говоря, это существует только с одной стороны, – наконец, решилась сказать Ирина.
– Надеюсь, с его?
Ответить Ирина не успела – им вдруг преградили путь двое невесть откуда возникших мужиков в темных пальто с поднятыми воротниками и надвинутых на глаза кепках. Намерения у них были явно нехорошие. Ирина испуганно вцепилась в руку Реброва. Он с трудом разжал ее судорожно сжатые пальцы, высвободил руку и тихо сказал:
– Спрячься за мной.
Когда Ирина оказалась за его спиной, спросил по-немецки:
– Was ist los?
– Вас-вас, пидарас! – загоготал один из мужиков и достал нож. – Думаешь, сука краснопузая, я тебя сразу не признал? Я вас, коммуняк, за версту чую. Что тебе дома-то не сидится? В своей эсесерии? Что ты сюда, к американцам, приперся?.. Сейчас мы тебя, большевичок, тут положим с распоротым брюхом, а девку твою с собой возьмем – побалуемся. Она вон какая гладенькая…
– Вас тут только мне и не хватало для полного счастья, – усмехнулся Ребров. Но про себя подумал, что пистолет в данной ситуации совсем не помешал бы. Однако придется обходиться без него. За себя он не боялся. Справиться с двумя громилами, пусть и с ножами, не самая трудная задача. Тем более, судя по всему, никакими специальными навыками эти двое не обладали и не представляли себе, какую подготовку в свое время прошел он.
Мужчина с ножом, смачно харкнув, устрашающе махнул им перед лицом Реброва. Чуть отшатнувшись назад, Денис стремительно перехватил руку противника и одним движением вывернул ее так, что тот сам налетел животом на собственный нож, который вошел в него по самую рукоятку. Мужик охнул, согнулся в три погибели и стал мотать головой, что-то сипя и прижимая руки к животу. Ребров оттолкнул его от себя ногой и, повернувшись ко второму, которого ни на мгновение не упускал из виду, решительно пошел на него. Увидев как его дружок, по-бабьи приседая, корчится и сучит ногами, он взвизгнул и бросился наутек.
Ребров повернулся к Ирине, замершей в ужасе, обнял ее за плечи и повел прочь.
Уже в машине Ирина спросила:
– Кто это был?
– Наверное, полицаи, бежавшие с немцами, – пожал плечами Ребров.
– А нас все время пугают отрядами эсэсовцев, которые бродят вокруг. В страшном сне не могла представить, что пострадаю за Советскую власть, – натянуто улыбнулась Ирина.
Ребров с отсутствующим видом шел по коридору Дворца, когда его нагнал чем-то встревоженный Гаврик.
– Давай пройдемся немного.
– Куда? – не понял Ребров.
– Да просто погуляем, пока светло, – потянул его за руку Гаврик.
Они вышли из Дворца, как раз в тот момент, когда происходила смена караула. Дежурили наши – рослые, сильные ребята с медалями и орденами, желтыми и красными нашивками за ранение в боях, в руках карабины с примкнутыми штыками. Несколько вездесущих американских туристов с фотоаппаратами зааплодировали, когда наши разошлись с подчеркнутым щегольством.
Чуть дальше мялись несколько немецких шуцманов – вновь набранных полицейских в темно-синей униформе. Увидев Гаврика в мундире, шуцманы сразу вытянулись – руки по швам, носки врозь.
Ребров и Гаврик молча дошли до реки Пегниц, старинный мост через которую каким-то чудом остался цел, до обломков собора, среди которых странно высились две поврежденные башни.
– Ну, и что за тайну ты решил мне доверить? – решил прервать затянувшееся молчание Ребров, давно понявший, что вовсе не для прогулок Гаврик вытащил его из Дворца.
– Я тебя, Ребров, предупредить хочу, – серьезно ответил Гаврик. – И очень серьезно предупредить. Как друг.
– Даже так. И о чем же?
Ребров улыбнулся, но на самом деле он уже знал, о чем будет говорить Гаврик. И разговор этот был ему неприятен.
– Смотри, чтобы у тебя не было неприятностей из-за этой княжны…
– При чем тут княжна? – глупо спросил Ребров. Сам понимая, как глупо звучит его вопрос.
– А при том! – упрямо гнул свое Гаврик. – Я что – не вижу, как ты на нее смотришь?
– Не говори ерунду…
– Я тебя как друг предупреждаю. Ты не представляешь, какие тут строгости. Старлей из взвода наружной охраны пару раз встретился с такой же переводчицей-француженкой, так его тут же убрали из Нюрнберга. И больше его никто никогда не видел и даже не слышал о нем… Им категорически запрещено общаться с членами других делегаций и местным населением.
– Ну, это же охрана! – пожал плечами Ребров. – Понятно, что за ними следят в четыре глаза. Извини, но я по другому ведомству.
– Ты, я вижу, совсем голову потерял, – вздохнул Гаврик. – Я тоже не из охраны. Ко мне во время приема подошла англичанка-переводчица. Спросила, откуда я родом, не скучаю ли по дому. Мы с ней говорили-то минут пять, не больше… А на следующий день меня вызвали куда надо и стали спрашивать, о чем была беседа. Я говорю: «Да ни о чем, так, ерунда какая-то!» А мне дяденька в погонах полковника, Косачев его фамилия, и говорит: «Запомните, товарищ Гаврик, я вызываю человека к себе два раза. Первый раз – вот как теперь вас, предупредить. А второй раз – уже последний. Если до второго раза дойдет, то мама будет вас потом очень долго искать…»
– Грубо.
– А ты думал тут все иначе? Тут еще строже – следят, чтобы мы не попали под влияние американцев. Так что будь с этой княжной поосторожнее. Ей-то ничего не будет, а нам с тобой такие встречи не простят…
– Слушай, Гаврюха, а ты не слишком перепугался этого самого Косачева? – разозлился Ребров. – Я знаешь, не старлей из охраны!
– Слушай, Ребров, – передразнил его Гаврик. – Ты с этим Косачевым еще не сталкивался, а он…
