Анита Диамант - День после ночи
– Это ты с Тирцей на кухне работаешь?
– Да. Как раз туда иду.
– Тогда я с тобой. Я смотрю, ты с той высокой блондинкой водишься? А еще вон с той хорошенькой француженкой? О-ля-ля. Не замолвишь за меня словечко? Только не подумай, что я не вижу, какая ты красавица. Еще как вижу! Ты ведь не замужем?
Натан был старше и гораздо грубее большинства волонтеров, приезжавших в Атлит. Шендл заметила, что по дороге на кухню он, не переставая молоть всякий вздор, на глаз прикидывает высоту зданий и расстояние между ними, как настоящий профессионал. Оказавшись внутри, он разом оставил свою дурашливую манеру и повернулся к Шендл спиной.
– Рад тебя видеть, – сказал он Тирце и увел ее в дальний угол помещения.
Шендл пыталась подслушать их разговор, снуя между столовой и кухней и накрывая столы к обеду. Она была уверена, что они что-то замышляют. В какой-то момент прозвучало ее имя.
– Это вы про меня? – вмешалась Шендл. – А что такое?
– Узнаешь, когда надо будет, – отрезала Тирца.
– Вот как? – И Шендл, в сердцах хлопнув дверью, присоединилась к подругам в столовой.
– Что случилось? – спросила Леони.
– Не спрашивай. – И Шендл принялась мрачно крошить кусок хлеба.
В эту минуту к ним подсел Францек, хмурый, неприветливый венгр. Он оперся на стол и объявил:
– Всех мужчин переводят из барака G. Некоторых поместят в D, остальных – в F. – Он в упор посмотрел на Шендл: – Что это значит?
– Наверное, привезут новую группу, – пожала плечами она.
– Привет, ребятишки, – взревел Натан, протискиваясь между Леони и Шендл. – Самый красивый девушка, – объявил он на ломаном французском и ухватил Леони за талию.
– А ты – тупой павиан. Весь в шерсти с головы до пят. А еще павианы воняют хуже свиней. – Леони взяла свою тарелку и ретировалась.
– Что она сказала? – подтолкнул он Шендл. – Я ей понравился?
– Что ты знаешь о новой группе арестантов? – перебил его Францек.
– Не надо так волноваться, – ухмыльнулся Натан. – Лучше думай о хорошеньких девушках. Ишув все уладит. Твоя задача – готовиться к жизни в Палестине, окрепнуть и выучить иврит. Кстати, вам крупно повезло. Я ведь не только лучший учитель физкультуры во всей Палестине, я еще и лучший учитель иврита. Спорим, что на ваших нудных занятиях вы самых нужных слов не проходили? Знаете, как на иврите будет «член»? А «буфера»? Один урок со мной – и не надо никаких журналов.
Вокруг Натана собралась толпа мужчин и мальчишек, а Шендл, собрав грязные тарелки, вернулась на кухню. Там возле раковины околачивалась Леони.
– Все они павианы, – сказала она, когда Шендл потянулась за фартуком.
– Если бы он только понял, что ты ему ответила...
– То решил бы, что это очень мило, – усмехнулась Леони. – Верь мне, такие никого не слышат, кроме себя. Все здешние мужчины надутые, как павианы, и гордятся этим.
Шендл кивнула:
– Это еще раз доказывает, что они отличаются от...
– От евреев? – спросила Леони, яростно отскребая вековую грязь со дна кастрюли. Французы считали еврейских мужчин женоподобными и слабыми, но при этом ненасытными в сексуальном плане. Немцы были уверены, что евреи – финансовые гении с тайниками, полными золота, но в то же время слишком скаредные, чтобы купить себе приличную одежду. Хилые и дикие, шикарные и ограниченные. И грязные. Неизменно грязные.
На кухню ворвался Францек:
– Они заколачивают окна в бараке!
Шендл и Леони выбежали следом за ним на улицу, где Натан тут же подхватил обеих под локотки.
– Давайте чуток прогуляемся и поглядим, что происходит, идет? А ты, старина, – обратился он к Францеку, – не суетись. Бывает, думаешь: что за напасть? А это, оказывается, подарок судьбы.
– Терпеть не могу, когда загадками говорят, – пробурчал Францек.
– Ты, наверное, венгр. Как мой дедушка. Его тоже хлебом не корми, дай поволноваться.
К тому времени, когда они добрались до барака G в северной части лагеря, рабочие заканчивали прибивать к окнам двойную металлическую сетку, а в дверь уже врезали новый замок. Чуть поодаль стояли британские солдаты. Обитатели Атлита выкрикивали в их адрес оскорбления, в том числе смачные ругательства на иврите, явно позаимствованные у Натана.
– Это добром не кончится, – с тревогой сказала Шендл.
Натан пожал плечами:
– Ничего, пускай пар выпустят.
Младшие начали скандировать: «На-цис-ты! На-цис-ты!» – и швырять в англичан камнями. Кому-то попали в голову, и солдаты тотчас направили винтовки на толпу.
Натан перестал улыбаться и, рванувшись вперед, встал между солдатами и арестантами.
– Хватит! – закричал он. – Все послушали меня. Нам пора на вечерние занятия. Будет забег. Победитель получит блок американской жвачки.
Однако подкупить их оказалось нелегко. Натану пришлось изрядно покричать и пустить в ход не одцу пару крепких словечек, чтобы заставить толпу разойтись. В конце концов, собравшиеся все-таки пошли за ним, но урок превратился в жаркие споры о политике и закончился потасовкой.
В тот вечер на кухне Тирца упорно отворачивалась от Шендл. Стена молчания между ними становилась с каждой минутой все массивнее. Перед уходом снимая фартук, Шендл уже не находила себе места от гнева и обиды. Что она сделала не так? Тирца перестала ей доверять после той непонятной сцены с Брайсом? Или Натан чего-то наговорил?
Но только она собралась выйти за дверь, как Тирца остановила ее:
– Подожди минутку, пожалуйста.
Шендл не могла припомнить, чтобы когда-нибудь слышала от нее «пожалуйста». Тирца жестом пригласила ее присесть рядом на ступеньки. Зажгла сигарету и предложила Шендл, но та покачала головой.
– Как хочешь. – Тирца закурила.
Шендл ждала, сердясь и одновременно изнемогая от любопытства. Она глядела через колючую проволоку на сжатое поле, тускло-золотое в косых лучах заката. Небо было все в фиолетовых полосах и низких оранжевых облаках – точь-в-точь как на раскрашенной открытке с надписью вроде «Осенние красоты Палестины».
Наконец Тирца встала, раздавила окурок и связала:
– Идем со мной.
Она повела Шендл к бывшему складу, превращенному в спальни для сотрудников. Отперев дверь, Тирца потянула за цепочку, и под потолком зажглась лампочка. Помещение напоминало раздувшуюся кладовку, оснащенную раскладушкой, табуретом и столиком. Стены и пол в каморке были выкрашены в синевато-серый цвет.
– Миленько, правда? – заметила Тирца.
– Симпатичное одеяло, – сказала Шендл, указывая на красную перину – единственное яркое пятно в комнате. Стены были голыми, за исключением студийной фотографии в рамке: белокурый ребенок в коротеньких штанишках и с чучелом ягненка. – Прелестный малыш. – Шендл замолчала, ожидая, когда же ей скажут, зачем они сюда пришли.
Тирца закрыла дверь и уселась на табурет.
– Мы к вам новенькую перевели из барака А. Немку.
– Ту, которая не моется? – простонала Шендл. – Лотту?
Тирца пожала плечами.
– Но она же сумасшедшая. Это невооруженным глазом видно. Ума не приложу, почему вы до сих пор не упекли ее в дурдом.
– Есть причины ее подозревать.
– Я знаю, что она немка. А кто этого не знает? Та, другая немка, за которой вы мне велели шпионить, оказалась обычной еврейкой, как и все остальные.
– У нас здесь были и доносчики, и коллаборационисты из лагерей, – сказала Тирца. – Были такие, которые забивали до смерти братьев-евреев, чтобы спасти собственную шкуру, стукачи, садисты, шпионы, уголовники. Даже кое-кто из гоев. Они думали тут спрятаться от наказания за убийство.
– Только не надо мне рассказывать, на что способны люди, – перебила ее Шендл. – Мы тут все такого повидали, что тебе и не снилось.
Тирца хотела было ответить, но передумала и закусила губу.
Хоть Шендл и претило, когда «бывшие» использовали свои страдания как аргумент в споре, ей было приятно видеть, что Тирца в кои-то веки стушевалась.
– У нас нехорошие сведения об этой женщине, – сказала Тирца, но уже не так напористо. – Ее опознали как Элизабет Бёзе, одну из надзирательниц в Равенсбрюке.
– Если вы уже знаете, кто она, то от меня-то чего хотите?
– Наш осведомитель видел ее только издалека на пристани в Хайфе. Нам надо убедиться.
– Но с какой стати ей приезжать в Палестину?
– Утопающие порой хватаются за соломинку, – сказала Тирца. – И совершают глупости. И потом, она же сумасшедшая, ты сама только что это сказала.
– Хорошо, – сказала Шендл. – Хорошо.
– А еще та полька, – добавила Тирца. – Которая называет себя Эсфирью.
– С маленьким мальчиком? А с ней-то что?
– Не прикидывайся дурочкой. Все, что от тебя требуется, это присмотреть за ней. Она не еврейка.
– А мальчик?
– Я только прошу тебя выяснить, что там за история. И быстро. Ответы мне нужны немедленно.
