Василий Ян - На крыльях мужества
— Тебя ожидает удар кинжалом, — сурово сказал Тимур-Мелик. — Путь предательства тебе давно знаком.
Кара-Кончар, положив руку на меч, приблизился к торговцу.
— На твоих руках кровь невинных: не ты ли по приказу злобной царицы утопил в реке двадцать восемь детей хорезмских ханов, которые воспитывались во дворце Туркан-Хатун?
Один из воинов воскликнул:
— Тогда погиб мой маленький брат! Ты его убийца! Я сам задушу тебя! — И он бросился к торговцу, но его задержал Тимур-Мелик:
— К чему нам пачкать светлые мечи его грязной кровью? Сбросим его с горы. — Тимур-Мелик выхватил меч, занес его над головой Бен-Салиха и угрожающе сказал: — Прыгай сейчас в пропасть, и пусть тебя спасает твой покровитель, злобный Иблис!
Бен-Салих подошел к краю обрыва, взглянул вниз и прыгнул. Но, видно, его час еще не настал. На склоне обрыва он вцепился в фисташковое дерево, и оно его задержало. Там же чернела расщелина. Бен-Салих встал на ноги и крикнул:
— Я не забываю и не прощаю ничего! Я вам отомщу!.. И более всех пострадает султан Джелаль-эд-Дин. Берегись меня!.. — И Бен-Салих скрылся в расщелине скалы.
Несмотря на окружающие со всех сторон опасности, на монгольские отряды, замеченные на горных тропах в поисках Джелаль-эд-Дина, он был так же весел, как всегда. Потребовав себе кувшин с рубиновым вином и усевшись в кругу нескольких лиц, он заговорил о вечности, о любви, о будущей судьбе народов, о высших задачах, предназначенных человеку.
— Что ж я не слышу песен? — сказал султан.
— Разве можно петь сейчас, когда голос певца могут услышать наши враги?
— Бент-Занкиджа, спой мою любимую песню!
Девушка тихо сидела в общем кругу позади Мухаммеда Несави.
— Хорошо, бадавлет, я спою, только вполголоса. Мне так страшно, что опять подберутся враги.
И в тихом вечернем воздухе полились мелодичные звуки песни:
Улетает джигит…Пусть аллах сохранитМоего молодого орлаОт чужого копья,От паденья коня,От скользнувшего набок седла.
Мой джигит молодой,Лучше дома со мнойБудем милых лелеять детей!Молодой мой джигит,Если ты не убит,Возвращайся ко мне поскорей!
Джелаль-эд-Дин, сжав себе руками голову, отвернулся в сторону и долго сидел, глубоко задумавшись. О чем он думал? О том ли, что променял спокойствие и счастье семейной жизни на бесконечные боевые скитания? Что для него радость иметь детей уже почти потеряна, а впереди предстоят новые тревоги и смертельные опасности? О том, что потрачено так много сил и так мало еще сделано?..
Сидевший рядом Тимур-Мелик положил руку на плечо Джелаль-эд-Дину и сказал:
— Незачем горевать, незачем думать о смерти, когда мы здоровы, полны сил и наверное еще увидим счастливые дни удачи…
Составитель книги о жизни и походах Джелаль-эд-Дина — Мухаммед Несави, желая отвлечь султана от мрачных мыслей, обратился к нему с такими словами:
— Я уже видел много твоих подвигов… Я слышал твои речи к воинам, твои боевые приказы, и я бы хотел узнать еще кое-что, если только ты не обидишься и дашь искренний ответ.
— Говори, мой дорогой друг. Я на все отвечу тебе с открытой душой.
— Ты видишь, султан, что сейчас черное крыло смерти часто веет над всеми нами. Мы не знаем, проживем ли мы много лет или этот день для нас последний? А между тем жизнь течет, дети подрастают, старики торопятся узнать все о борьбе последних лет против монголов… Теперь — прости, если я буду очень резок, — я прошу тебя, чтобы ты говорил со мной, как будто писал свое завещание. Я бы хотел запечатлеть в моей книге для нашего подрастающего поколения твои заветные мечты и пожелания, в надежде, что они будут выполнены. Эти твои слова сохранятся вечно, и никакие монгольские зверства и преследования не смогут их вытравить из памяти народа.
Джелаль-эд-Дин подумал и ответил:
— Я бы мог сказать много, очень много. Но чем больше я буду говорить, тем скорее все будет перезабыто… И я вспоминаю такой случай. Несколько лет назад, в бурю, я нашел приют в бедной юрте-шалаше пастуха в степном кочевье. Он перед этим откопал в земле древний кумган, очень тяжелый, и просил меня этот кумган вскрыть. Я сумел это сделать. Внутри, в кумгане, лежала записка — завещание знаменитого в народных сказаниях Хана Баяндера своим детям и внукам. Часть завещания я переписал и всегда ношу с собой. Вот что написано в этом свитке… — И он вынул из серебряной коробочки на своем поясе свернутый листок. — «Оставляю завещание моим внукам и правнукам. Им я не передаю золота и богатства. Я хочу, чтобы они сами, своими руками, своим трудом поставили себе юрту благоденствия и радости. К вам я обращаюсь, мои потомки великого племени. Храните пять драгоценностей, которые всегда создадут вам славу, безопасность, довольство и сделают непобедимыми. Эти драгоценности: мужество, трудолюбие, верность данному слову, уважение к женщине и почитание и прославление аллаха единого, покоряющего и милосердного.
Хан Баяндер».
В это время по тропинкам с двух сторон стремительно промчались два джигита. Озираясь, они торопливо говорили:
— Бадавлет! Сюда направляются три монгольских отряда. Они, конечно, разыскивают тебя. Ты должен немедленно уходить отсюда и временно укрыться в горных трущобах. А всему нашему отряду, вероятно, придется мечами проложить себе дорогу в леса Азербайджана.
— Этот переход будет особенно опасен, — сказал Джелаль-эд-Дин, — здесь монголы попытаются наконец захватить меня в свои лапы.
— Разреши нам следовать с тобою! — воскликнули Несави и Бент-Занкиджа. — Мы не покинем тебя, даже если бы нам грозила гибель.
Джелаль-эд-Дин встал, расспросил, где показались монголы, поручил Тимур-Мелику начальствование над оставшимися воинами, приказал следовать за собою Кара-Кончару, Несави и Бент-Занкидже и еще нескольким джигитам. Обняв друзей, он пожелал им счастья, сел на коня и быстро направился к северу через горный перевал.
XXIV. ГНЕЗДО БЕРКУТА
Гроза бушевала над скалистыми хребтами Курдских гор. Казалось, злые духи слетались со всех концов вселенной и бились в небесах, нагромождая серые, дымчатые тучи над глубокими ущельями, и обрушивались потоками ливня, которые водопадами стекал по диким кручам, смывая искривленные стволы арчи и фисташек, швыряя камни, летевшие в пропасти бешеными прыжками.
Группа всадников упорно пробиралась горной тропинкой, проложенной вдоль хребта высоко над обрывом. Видно, важная причина гнала их по крутизнам, где отовсюду грозили обвалы и гибель, так как размытая почва не давала возможности коню поставить прочно копыто на скользкой тропинке. Иногда всадники, спешившись, осторожно шли под косым ливнем, прижимаясь к скале, ведя за собой усталых, намокших коней.
Среди шедших впереди, вслед за старым проводником в высокой барашковой шапке, выделялся один, в стальном шлеме, закутанный в короткий синий с желтой каймою плащ. Он вел под уздцы дивного вороного жеребца, который, изгибая лебединую шею, пытался на ходу схватить стебли горных трав.
— Где же тобою обещанное селение? Все ты врешь, лживый курд! Куда ты нас ведешь? Хочешь, чтобы мы свалились в пропасть? Дорога становится все труднее! Помни, что я тебя не отпущу живым: ты полетишь вместе с нами в преисподнюю, показывая нам дорогу в вечный огонь.
Проводник остановился и сложил руки на груди.
— Да проклянет меня аллах и да поразит громом, если я говорю неправду! Я веду тебя в самое высокое горное селение — Гнездо беркута. За ним начинается перевал. Оттуда ты сможешь перебраться на другую сторону хребта. Дорога там легче, и ты свободно уйдешь на север. Ты сам говорил, что кругом рыщут монгольские отряды и ты боишься встречаться с ними.
— Ты лжешь, старик! Я никогда их не боялся! Я снова жду встречи с этими шакалами. Но мне нужно пройти на север, в Азербайджан, кратчайшим путем. Там ждет меня мое новое войско.
Проводник протянул руку:
— Видишь ли ты впереди, в просвете между облаками, селение? Луч солнца, пробившись сквозь тучи, осветил крыши. Это мой дом. Это мое селение Гнездо беркута. Теперь мы уже близко.
— Гнездо беркута? — воскликнул воин в стальном шлеме, смуглый, стройный, с черными проницательными глазами. — Старуха гадалка когда-то мне предсказала: «Берегись гнезда беркута!»
— Я хозяин — ты мой гость! И я отвечаю своей головой за твое благополучие.
— А кто старшина этого разбойничьего гнезда?
— Я же — старшина селения и наблюдаю за порядком. Приезжай спокойно, мой хан. У меня ты отдохнешь, как в доме друга.
