Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев
Писал и представлял себе, как вытянется завтра рожа у шведского резидента Томаса Книпперкрона при прочтении этих строк. Даже посмеивался. И уж совершенно не предполагал, что именно в это время, 8 августа, его надежный союзник и вдохновитель датский король Фридрих IV подписывал в Травендале позорную капитуляцию перед восемнадцатилетним Карлом XII, что Северный антишведский союз, едва родившись, трещит по всем швам.
Как хорошо, что почты тогда ходили неспешно, и Петр узнал об этом уже на полпути к Нарве, когда запустил свою военную машину на полный ход.
Но само совпадение таких разных и значительных событий в один день что-то же знаменовало. Но что?
Глава вторая
ПЕРВАЯ КОНФУЗИЯ
На десятки верст растянулась русская армия на узких лесных дорогах, двигаясь в сторону неблизкой Нарвы. Двигалась медленно, потому как везла с собой пушки, запасы пороха, ядер, продовольствия, фуража на тысячах телег, оглашавших окрестности скрипом колес и неисчерпаемым матом срамословов-возчиков.
Конные драгунские полки перемежались пехотными, за теми волочились пушки, далее следовали сотни донских казаков, отряды калмыков, башкир, за ними опять пехота, пушки, драгуны.
Первые полки выступили из Москвы 22 августа. А под Нарву последние отряды пришли лишь в начале октября, когда вовсю полоскали холодные дожди, а дороги стали непролазными из-за великих грязей.
Сам Петр с Преображенским полком прибыл под Нарву 23 сентября. Вместе с саксонским инженером Галлартом и герцогом де Круи царь объехал вокруг крепости, определяя, где лучше поставить пушки, которые пока еще были в пути.
Тридцатипятитысячная армия обложила с суши Нарву, растянувшись на семь верст гигантской дугой.
Дня через три Петр собрал в шатре военный совет, на котором Кормчин сообщил, что в крепости гарнизону всего тысяча двести солдат, примерно двести конников и четыреста жителей, могущих принять участие в сопротивлении.
— Как видите, господа, гарнизон невелик, — заговорил Петр. — И я надеюсь на успех предприятия. Прошу всех господ генералов и полковников неукоснительно исполнять приказы главнокомандующего герцога де Круи, которому я вручаю свою армию. Есть сведения, что шведский король собирается идти на помощь Нарве, поэтому желательно до его прихода овладеть крепостью.
— Мы ее расщелкаем как орех, — заявил на ломаном русском языке герцог.
— Ну дай Бог, дай Бог… — сказал Петр. — Борис Петрович, — обратился царь к Шереметеву, — тебе надлежит немедленно выступить навстречу шведскому сикурсу {129} и, встретя, чинить над ним промысел. Твой корволант [5] будет состоять из пяти тысяч сабель нерегулярной конницы. Изволь исполнять.
— Слушаюсь, государь.
— Яков Велимович, вы с генерал-фельдцейхмейстером Александром Аргиловичем отвечаете за артиллерию.
— Государь, но у нас мало запасу и пороху и ядер, — сказал Брюс. — Для хорошей стрельбы и на три дни не хватит.
— Я отправлюсь во Псков и потороплю с припасами. Это я обещаю.
Имеретинский царевич Александр Аргилович вздохнул:
— Да и пушки, государь, качеством неважны.
— С чего ты взял, Александр?
— Да недавно разорвало одну, прислугу почти всю побило и покалечило.
— Узнай, где была отлита. Найдем виновного, накажем. А ныне и новые пушки подвезем.
Первое огорчение под Нарвой ждало царя оттуда, откуда он и помыслить не мог. Когда были подвезены и установлены наличные пушки, однажды утром к нему в шатер влетел бомбардир-преображенец:
— Государь, капитан Гуммерт бежал в Нарву.
— Как?! — вскричал Петр. — Не может быть! Он же преображенец. Данилыч, ты слышал?
— Слышал, мин херц. Худая примета.
— С чего ты взял?
— С Азова, Петр Алексеевич. Помнишь, там в первый поход Яков Янсен бежал и выдал наши тайны, турки тогда, проникнув в лагерь в послеобеденный сон, побили много наших. Мы ж ушли несолоно хлебавши.
— Но Янсен был простым матросом. А Гуммерт — капитан бомбардирской роты, мой близкий товарищ. Преображенец! Понимаешь, преображенец!
— Это, значит, еще худшая примета, — вздохнул Меншиков.
— Не каркай, Алексаха. Кому ж тогда верить? А? Кому?
— У него ж жена и ребенок в Москве, — напомнил Меншиков. — Может, их… кхек? — провел фаворит ладонью по горлу.
— А при чем баба? Дите? Впрочем… — Петр задумался и вечером, присев к походному столику, написал письмо Ромодановскому:
«Федор Юрьевич, ради предательства капитана Гуммерта, перебежавшего к шведам, вели изготовить его куклу в натуральном образе и повесить ее перед домом супруги евоной. Самою с дитем не трогай, но с содержания уволь. Объяви ей все о муже-предателе. Петр».
Как ни странно, повешенная в Москве кукла Гуммерта напророчила ему именно такой конец. Только повесили его самого уже шведы, предупредив этим его второе предательство.
Конница Шереметева уходила от Нарвы на запад, и поскольку состояла в основном из донских казаков и башкир, то при захвате какой-нибудь мызы {130} или хутора казаки, не испрашивая позволения начальства, грабили жителей, забирая все до последних портков и даже куриц. Любое сопротивление или недовольство населения заканчивалось резней. Казаки обнажали сабли и тогда уж, разгорячась, не щадили ни старых, ни малых. Съестное, фураж выметали до былинки, хорошо если не поджигали строение. Оно и понятно: на чужой территории полагалось кормиться за счет местного населения, мало заботясь, а точнее, совсем не заботясь о нем.
Адъютант Шереметева Петр Савелов не считал за нужное докладывать командиру даже о самых вопиющих фактах насилия и грабежа.
— У него не об этом головушка болит.
И верно, «головушка» воеводы болела о другом: как бы не напороться на шведов. Именно для этого он отправлял вперед в разведку усиленные дозоры во главе с сотниками, строго указуя:
— Прозеваете шведа, шкуры спущу.
Он догадывался, что именно дозорные, как правило, начинали мародерство, часто забывая о главной своей задаче — «дозирать врага».
И вот где-то уже в 120 верстах от Нарвы такой дозор, увлекшись очисткой закромов мызы, прозевал-таки шведов, упавших на казаков ровно с неба.
— Рятуйте, хлопцы! — заорал казак у ворот.
Но в следующее мгновение упал с разрубленной головой, зажав в руке повод, на котором наполоханный конь потащил мертвого хозяина в поле.
Дозорная сотня почти вся была вырублена, ускакали, спаслись лишь двое, у которых кони оказались резвее шведских. Самого сотника Данилу Люльку настигли в полуверсте от мызы и свалили ударом шпаги меж лопаток.
Кони, седла и ранее награбленное тряпье достались шведским воинам.
Два напуганных и бледных казака примчались к отряду, вопя еще на подъезде:
— Шведы-ы!
— Где Люлька, сукин сын? — закричал Шереметев.
— Люльку вбылы. Усих вбылы.
— Сколько их? Чего глаза вылупили? Спрашиваю, сколько шведов?
— Богато.
— Тьфу, дураки. Тыща? Две?
— Ни. Мабудь, сотни две-три.
Воевода, только что думавший «уносить ноги», тут же передумал: «Даже если и пять сотен, нас все равно в десять раз больше».
— Петро! — окликнул адъютанта.
— Я! — отозвался быстро Савелов.
— Скачи ко второму полку, скажи полковнику, пусть обходит справа, потом в четвертый — те пусть слева. Я пойду прямо, мы должны окружить их, чтоб ни один не ушел. Это дозор шведский. Да всех не вели рубить, скажи, мне языки нужны.
Шведы, отмечавшие на мызе столь удачную победу над русскими (вырубили всех, своих не потеряли ни одного), были тоже застигнуты врасплох подошедшим отрядом Шереметева. Их почти всех перебили, оставив в живых лишь пять человек. Боярин с помощью переводчика приступил к допросу:
— Кто ими командует, спроси?
— Говорит, они из отряда полковника Шлиппенбаха.
— Где король?
— Король идет с армией на помощь Нарве.
— Какие с ним силы?
— Говорит, около тридцати тысяч.
— Врет, сукин сын. Он высаживался в Дании с пятнадцатитысячной армией.
— Говорит, ему после победы над Фридрихом IV прислали из королевства пополнение.
Шереметев с шумом втянул через ноздри воздух, видно, ему не по вкусу пришлась сия новость.
— Петро!
— Я слушаю, Борис Петрович.
— Сходи в первую сотню до Нечипоренки. Пусть пришлет хорошего казака со справным конем, и с заводным {131} чтоб.
— Где он заводного возьмет?
— А из шведских, которые там есть добрые коняки. Это не твоя забота. Ступай.
Донесение царю Шереметев писал, положив лист бумаги на жесткий тебенек [6]: «Всемилостивейший государь! Только что разбил я швецкий отряд в триста человек, языки, которые сказали, король идет с тридцатью тысяч войска. Бережения людей ради начинаю отход, к тому ж и кормов конских никаких нет. Твой раб Бориска Шереметев».
