Иван Ольбрахт - Никола Шугай
Опять он выдал ей служебную тайну. Но сознание этого не в силах было удручить Свозила, всему его существу сейчас была чужда грусть. «Я люблю ее больше товарищей! Я женюсь на ней». И, утвердившись в этой мысли, которая прекращала обман и ложь, так долго угнетавшие его, немного выбитый из колеи собственным решением, вновь обретенной любовью и обязательством, которое он на себя брал, Свозил в смутной тревоге шагал по лесной тропинке, затягиваясь папиросой, иногда вдруг останавливаясь и говоря себе: «Да!»
С этой минуты Никола Шугай — его личный враг. Нет на свете более заклятых врагов, чем разбойник Никола Шугай и жандармский сержант Свозил. Никола будет пойман! Пусть это не удается целому отряду, он, Свозил, поймает Шугая сам! Где угодно, хоть в пекле, захватит его, но мертвым.
Жандармский капитан писал донесение в управу. Писалось плохо. Капитан шагал из угла в угол, злобно лягал все, что попадалось под ноги, грыз ногти… Он единым духом осушил стакан коньяку, сел к столу, снова встал, кинулся на койку.
Капитану не по себе. Надо лечиться. Нервы совсем никуда, голова ничего не соображает. Такое состояние не только у него, — он видит, что то же самое делается с командой. Если они еще с полгода поохотятся за Шугаем в этих проклятых горах — все окончательно спятят или сопьются. А вернее, то и другое вместе.
При поверке громовой голос вахмистра бьет капитану по нервам. Некоторых жандармов он терпеть не может. Всякая мелочь раздражает его и буквально приводит в ярость. Ей-богу, он, наверно, скоро начнет идиотски хихикать или петь детские песенки. А как он ненавидит евреев. О, если бы получить здесь диктаторскую власть! Он бы четвертовал и повесил всех евреев. Никто из них не смеет подойти к капитану. Когда капитан встречает Абрама Бера, Герша-Лейбу Вольфа или кого-нибудь еще из патриархов еврейской общины, он с нервной злостью растопыривает пальцы и дразнится, как мальчишка: «Э-э!»
Евреи мстят ему: пишут анонимки в управу и в полицей-президиум, посылают статьи в газету о том, что капитан никуда не годен, что он не смог даже уберечь служебную тайну от жены разбойника, что о дурацкой слежке за ней известно каждому мальчишке в деревне, что все колочавцы назубок знают, где по ночам расставлены жандармские караулы, что Эржика подкупила жандарма Власека тридцатью тысячами крон (пусть-ка справятся, не продавала ли Эржика в день бегства Шугая своих коров и что взяла за них), он, капитан, за все время не уличил ни одного из шугаевых сообщников, ибо озлобил против себя всю деревню, он никуда не показывается и только хлещет дома коньяк.
Но если капитана еще не свели с ума евреи, то это определенно сделает, жандармское управление. Вот как раз один из их дурацких приказов — мол, разбой в краю продолжается. Почему вы не обнаружили хотя бы сообщников Шугая?
Капитан готов смеяться. Сообщники! Если бы ему велели найти людей, которые не являются сообщниками Шугая, пожалуй, при большом старании удалось бы отыскать двоих-троих. Сообщники! Арестуйте в таком случае половину округи, начиная с младенцев и кончая старухами, которые стоят одной ногой в гробу.
Да вот хоть этот случай три дня назад. Капитану донесли, что в последнее время Шугай ночует в деревне Нижняя Быстра. У кого — неизвестно. Эти дурни лесничие и обходчики наболтают бог весть чего, а толком ничего не знают. Пришлось отправиться в Нижнюю Быстру. Извольте-ка отмахать туда пешком сорок километров. Идите все лесом, да так, чтобы вас и тридцать жандармов не видела ни одна живая душа. В деревню попадете уже в сумерки. Да не забудьте перед отходом заказать молебен о хорошей погоде! Когда они пришли в Нижнюю Быстру, дождь лил как из ведра, жандармы и капитан промокли до нитки. Ну, пришли. Что дальше? Разместил команду по избам, сам с шестью жандармами явился к старосте. Тот уступил капитану с вахмистром свою супружескую кровать, остальным жандармам постелил на полу вонючего сена. Чудный ночлег в этой паршивой блохатой деревенской лавчонке!
Утром, когда перестал дождь, они не солоно хлебавши двинулись обратно. Встретился лесник. Говорит, что слышал от дровосеков о Шугае. Он, мол, сегодня ночевал у старосты. Что-о-о? Ну да, у старосты.
Капитан назад, старосту за глотку. «Бестия, сволочь, скотина, говори!»
Так и оказалось. Едва они заснули, пришел Шугай.
— Пусти переночевать.
— Что ты, Никола, беги без оглядки, у меня семеро жандармов.
— Куда бежать в такое ненастье! Высплюсь на чердаке.
И выспался, видимо, роскошно. Жандармы внизу, а он наверху.
Капитан думал, что вытрясет из старосты душу. Схватил его за горло. Голова у старосты болтается.
— Почему не донес?! — ревет капитан.
А староста? Ухватил капитана за рукав и твердит добродушно, с ясными глазами:
— Господин офицер! Да разве можно было? У вас, верно, есть маменька, господин вахмистр женат, остальные господа жандармы тоже. Он бы перестрелял вас, ружье-то ведь при нем.
По приказу капитана, старосту отвели в кутузку.
Вы подумайте! Их семеро, а Шугай один, и он перестрелял бы их всех. Эта деревенщина с ума сошла. И капитан скоро сойдет с ума, — как пить дать, сойдет! Все сойдут с ума.
Капитан нервно бегает по комнате. Его душат ярость и смех.
— Нет! — взвизгивает он и ударом ногой отшвыривает неповинный стул. Потом выпивает две рюмки коньяку и садится писать, стараясь соблюдать деловой слог.
«…Едва достигнув леса, который начинается здесь за каждым гумном, преступник в полной безопасности, ибо, при расчлененности и малой населенности края, планомерная облава невозможна. Подчиненный мне отряд вынужден рассчитывать главным образом на благоприятный случай. В сговоре с Шугаем находится в большей или меньшей степени все местное население, каковое под влиянием систематического, упорного и организованного подстрекательства со стороны еврейских элементов крайне недружелюбно относится к представителям власти.
При таком положении вещей я полагаю, что первоначальный план — захватить бандита живым и таким путем выловить всю шайку — является нереальным. Целесообразнее будет пока что удовлетвориться устранением Шугая, что я считаю возможным осуществить единственно объявлением его вне закона и назначением елико возможно высокой награды за голову преступника.
Что касается полученного Краевым управлением анонимного письма, в коем младший жандарм Георгий Власек обвиняется в принятии 19/VII взятки в сумме тридцати тысяч крон, за каковую он якобы допустил побег арестованного Шугая, то данное обвинение при расследовании не подтвердилось. Допрошенная Эржика Шугай, ее отец Иван Драч и брат Юрай Драч заявили, что скота на означенную сумму они в то время не продавали, и в деревне никому об этом ничего не известно. Допросить семейство Петра Шугая не представляется возможным, так как все они скрылись. Рассматриваю этот анонимный донос как очередную антигосударственную инсинуацию, коими местные венгрофильские элементы стремятся подорвать авторитет республиканских властей. Личность сочинителей анонимных писем выясняю на месте. Младший жандарм Георгий Власек служит образцово и проявляет большое усердие в розысках разбойников. Ввиду того, что он является одним из самых толковых в отряде людей и, кроме того, превосходно знаком с местными условиями, прошу не изымать его из моего отряда до полного окончания расследования».
Капитан встал из-за стола, выпил рюмку коньяку и снова завалился на кровать.
«Страшно! — думал он. — Я приехал сюда вполне приличным человеком, а сейчас сущий пьяница. Старым евреям показываю на улице язык. Чорт знает что такое! О, проклятое племя! Поубивать бы их всех до единого!»
К мысли о предпочтительности смерти Шугая, впервые высказанной Абрамом Бером, приходило все больше и больше людей: Абрам Бер, Дербак-Дербачек, Адам Хрепта, сержант Свозил, а теперь и сам жандармский капитан. Все они были людьми не слова, а дела. От смерти Николы зависело сейчас слишком многое: безопасность и богатство, честь и карьера, любовь и самая жизнь. Если удастся убедить власти, что голова Шугая должна быть оценена, многое будет спасено.
Данила Ясинко и Игнат Сопко, единственные односельчане и сообщники Шугая, которые по милости Дербака-Дербачка еще не попали в кутузку, мрачны, подавлены. Их гнетет сознание того, что вокруг их атамана с неодолимой силой стягивается кольцо. Пока что только вокруг атамана. Дербаку-Дербачку и Эржике еще выгодно молчание, а Игнат Сопко и Данила Ясинко еще осторожны, они не швыряют денег, никто не догадывается об их роли. Абрам Бер напрасно старается поддеть их коварными вопросами.
Но на что надеется Никола? Сколько раз твердили они ему: «Никола, уезжай! Уезжай в Галицию, в Румынию, в Россию или в Америку. Денег у тебя хватает, заживешь наславу, а Эржика приедет за тобой вслед». Не хочет Никола. Засмеется или сверкнет глазами: «Избавиться хотите от меня?»
