Натан Рыбак - Переяславская Рада (Том 1)
– Слава гетману Богдану!
– Слава гетману!
Ударили тулумбасы. По степи, над головами конников, под высокое, чистое небо полетела песня. А следом за конными ехали возы, сидели на них в свитках, кто с пикой, кто с косой, а у кого и пищаль...
– Слава Хмелю! – кричали и эти.
И гетман, уже скрытый за пылью, махал им булавой, и рассекал разноголосый гомон зычным своим басом:
– За волю, молодцы! За веру!
...И так, день за днем, он то обгонял свое войско, то возвращался назад. Сам хотел все видеть, проверить, поговорить со старшиной, с казаками.
Миновали Меджибож. Переправились через Случь.
На рассвете двадцать восьмого июня показались на горизонте стены Збаражского замка. Гетман, сопровождаемый старшиной, выехал на опушку леса. Ему подали подзорную трубу. Он долго смотрел туда, где маячили суровые стены замка. Сердито прикусил ус, ничего не сказал и воротился в лагерь.
Ночью состоялась рада старшин. Было решено обложить со всех сторон Збараж, запереть все выходы из замка, изнурить осадой войско Фирлея и Вишневецкого, заставить их истратить весь запас пороха, все съестные припасы, а в удобный час основными силами двинуться навстречу королевской армии и ударить на нее нежданно... Главное, чтобы хан не подвел, – это беспокоило гетмана больше всего.
...Утром двадцать девятого июня дозорные на стенах Збаражского замка чуть не окаменели. Словно из-под земли выросли за ночь вокруг Збаража казацкие полки.
Фирлей и Вишневецкий стояли на башне, неотрывно глядя в подзорные трубы. Всходило солнце. Тихое утро распускало свои паруса над степью, над казацкими лавами, над городом. Зажглись солнечные лучи в высоких окнах замка, внизу, под башней, где стояли королевские воеводы, порхали в ветвях развесистой липы ласточки. В казацком таборе вокруг замка рыли окопы.
Далеко, на опушке, виднелся белый шатер, над ним развевался бунчук. У Вишневецкого потемнело в глазах. Указал рукой на шатер и не Фирлею, а самому себе сказал:
– Вот он, схизматик проклятый...
Над казацким табором в разных концах взвились дымки, потом тишину неожиданно разорвали выстрелы. На стены крепости упали первые ядра.
Осада Збаража началась.
Глава 15
Ночь дышала в раскрытые окна замка Конецпольского пряным запахом липы.
Ровным огнем горели свечи в золотых пятисвечниках. Под потолком радужно сияла люстра. За столом, покрытым бархатной скатертью, на которой лежала брошенная небрежно карта, сидели король Речи Посполитой Ян-Казимир, канцлер Юрий Оссолинский, начальник немецких наемных войск генерал Убальд, князь Доминик Заславский, маршалок Тикоцинский, личный духовник короля ксендз Лентовский.
Король, утопив подбородок в белой пене высокого жабо, жмурился от удовольствия. Его любимый пес, удобно примостившись в ногах, умильно лизал ему руку.
– Марс, не балуй! – вяло прикрикнул король.
Багроволицый Убальд недовольно повел плечами. Идет война, а король, доннер-веттер, тешит себя псами. Он мог бы поклясться, что напрасно увязался в поход с этим королем. Единственное, что успокаивало генерала, – обещанные тридцать тысяч талеров уже лежали в шкатулке в его шатре.
Только что окончился военный совет. Условились итти навстречу Хмельницкому. Разведка донесла, что Хмельницкий и орда грызут стены Збаража, но доблестные жолнеры Вишневецкого и Фирлея выматывают из казачья и татарвы все силы. И вот король с армией явится под Збаражем, в тылу у казаков и татар. Одним ударом будет покончено с Хмельницким и ханом. Один удар – и шляхта возвращается в свои маетки, ханская орда разгромлена и не надо уже будет платить дань. Хмельницкого посадят на кол в Варшаве, хлопы снова станут хлопами, тихими, покорными, как овечье стадо.
Так думал король после того, как канцлер Оссолинский изложил план похода. В самом деле, беспокоиться нечего. У него тысячи рейтаров, закованных в панцыри, двести пушек, двадцать тысяч первоклассной пехоты, пятьдесят тысяч гусар и драгун, сколько угодно оружия, ядер, пороха, пуль, – ей-богу, король не разделял опасений своего канцлера и своих воевод.
Сказать правду, он не любил войны, но если уж его так разгневали, если казак Хмель поднял на него чернь, то пусть огонь и меч падут на головы бунтовщиков!
Король вспоминает: пора в постель. Как истинный воин, он не спит в замке. В старинном парке, у фонтана, где застыл зачарованный круг каменных нимф, разбит королевский шатер.
Король поднимается. Воеводы встают. Пес Марс бежит впереди короля.
Только королевскому псу дозволяется такое нарушение этикета.
Сопровождаемый воеводами, король идет к своему шатру.
На дворе тихо, безветрено. В небе ясно светят звезды, клонится дышлом к востоку Чумацкий Воз <Чумацкий Воз – Созвездие Большой Медведицы.>. Ксендз Лентовский благословляет державный сон короля. Рослые, как дубы, швейцарцы в латах, личная охрана короля (им спокойнее, чем легкомысленной шляхте, можно доверить безопасность своей особы), раздвигают полы шатра. Король, вслед за Марсом, входит в шатер.
Швейцарцы опускают полы и замирают, неподвижно держа мушкеты наизготовку.
Вельможи возвращаются в замок.
Тихо в парке. Где-то тревожно крикнула сова. Короля раздевают два камердинера. Ему подают стакан лимонной воды для чистоты дыхания и хорошего сна, как предписано знаменитым лекарем-итальянцем. Король неторопливо выпивает воду, наблюдая, как укладывается спать Марс. Потом ложится в постель, укрываясь походным плащом, – что ж, надо привыкать к тяготам войны. Камердинеры, пятясь, покидают шатер.
Король засыпает. Ему снится Париж, Лувр... на цепи ведут Хмельницкого, играют трубы.
Оссолинский не спит в эту ночь, как и в предыдущую. Сидит, склонясь над столом. У него ломит в пояснице. Вести из Збаража не приходят уже вторую неделю. Может быть, Хмель уже взял Збараж? Может быть, он идет навстречу королевской армии? Все может быть... От Хмеля всего можно ожидать. Попадешь в ловушку и не выберешься...
Из Москвы посол Пражмовский прислал письмо. Московский царь отказался припугнуть бунтовщиков стрельцами, а на помощь Хмельницкому пришли донские казаки. Москва не выполнила Поляновский договор. А именно теперь – как уместно было бы, если б русские хотя бы подвели к рубежам тридцать – сорок тысяч стрельцов. Трудно было бы Хмелю итти вперед, то и дело озираясь; не воткнут ли ему нож в спину?
Фланговый удар Радзивилла не удался. Правда, Радзивилл рассеял отряд Кричевского, взял самого его в плен, но зато в тылу поднялась чернь. Вся чернь на Белой Руси восстала. Как теперь Радзивиллу итти на Киев, когда за спиной пожар?
Канцлер разворачивает письмо Радзивилла. Перечитывает вновь:
"С божьей помощью удалось нам разгромить армию Кричевского под Лоевым. Самого полковника Кричевского, тяжко раненного, взяли в плен. Я приказал лучшим лекарям не отходить от него, любой ценой поднять на ноги.
Проклятый схизматик точно онемел. Я приказал послать к нему попа, в надежде, что, исповедываясь, он разболтает много такого, что знает, – ведь он кум Хмеля. Но когда сказали проклятому схизматику, что к нему придет поп, он ответил: «Тут надо сорок попов, дайте лучше ведро холодной воды».
Кричевский издох, ваша милость. Двигаться дальше, на Киев, не могу. В тылу у меня ширится восстание. Во главе черни стали какие-то Макитра и Натальчич, у них универсалы Хмельницкого. Я назначил по пять тысяч злотых за головы этих разбойников. Пока не покончу с ними, вперед не пойду".
Канцлер отложил письмо. Оставалась одна надежда – хан. Но все-таки, сперва не мешает испытать фортуну. Может быть, на сей раз она порадует Речь Посполитую... Под знаменем короля теперь стоит немалое войско. Это не чернь с косами и палками. Первоклассная европейская армия. И все-таки...
Канцлер потер утомленные веки. Довольно сомнений! Только бы разгромить войско Хмельницкого, тогда он покажет сенаторам, где раки зимуют.
Воспоминание о сейме совсем расстроило канцлера. Решил посидеть в парке, подышать воздухом, – знал, что все равно до утра уже не заснет.
Сошел по лестнице на террасу. Сел в кресло, вытянул ноги, закрыл глаза.
Легкий ветерок гладил лицо. Недолгий, приятный отдых. Ночь. Пахнет липой.
Таинственно шелестит листва. Внизу, под террасой, послышались приглушенные голоса. Канцлер насторожился.
– Стась, а, Стась, – спросил кто-то высоким голосом, – на что нам та клятая война? А, Стась?
– Не болтай, – с неохотой отозвался чей-то бас.
– Верно, Стась, – не унимался высокий голос. – У меня дома ни гроша, хата от ветра валится, женка шесть дней на пана работает, дочь от чахотки померла. За что мне помирать, зачем на Украину войной итти? А, Стась?
– Отцепись!..
– Эх, Стась, – настойчиво продолжал высокий голос, – на Украине панов взашей выгнали... Хлопы как люди живут, а мы против хлопов воевать будем, чтобы шляхте в свои маетки вернуться... До дьябла та война, Стась!
