Генри Мортон - Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара

Я шел некоторое время, прежде чем понял, что заблудился. Вокруг не было ни одного человека, у кого я мог бы спросить дорогу. Единственное, что я мог сделать, — продолжать идти и держаться более или менее широких улиц. Вне света фонаря около переулка, наталкивающего на мысли об убийствах, стоял человек, и было в нем и в запахе этого места, а также в том, как выглядели старые дома, словно притворявшиеся спящими, что-то, не позволившее мне завязать разговор; я продолжал брести вперед. Вскоре я понял, что этот тип идет за мной, и в таком месте и в такое время это вызвало во мне противное жутковатое ощущение — разумеется, совершенно нелепое. Однако я резко отступил к воротам и закурил, ожидая, когда человек пройдет вперед. Я продолжал скитаться во тьме, пока не пришел к большому темному зданию с открытыми воротами, где во дворе горел слабый свет. Я вошел, надеясь встретить ночного сторожа, но внутри никого не было. У двери я увидел веревку звонка и тихонько потянул за нее, абсолютно не готовый к столь бурной реакции: внутри басовито забрякал злобный колокольчик. Только тогда я заметил, что это — женский монастырь. Рядом с дверью имелся один из тех вращающихся лотков, куда кладут письма или продукты и которые поворачиваются, не открывая взору снаружи тех, кто находится внутри. Было глупо с моей стороны не заметить этого сразу. А теперь я, похоже, перебудил весь монастырь.

Весьма неудобная ситуация. Красться на цыпочках прочь — как мальчишка, сыгравший дурную шутку, — было бы трусостью; кроме того, жизнь учит нас, что лучше оставаться на месте и встречать свои ошибки лицом к лицу. Минуты шли, и я надеялся вопреки всему, что не потревожил святых женщин, но увы! Скоро я услышал приближающееся шлепанье тапочек по каменному коридору, и решетка поднялась. Голос спросил меня, кто я и чего хочу. Я как можно почтительнее извинился за звонок и сказал, что я путешественник, заблудившийся по дороге к собору. Невидимая монахиня, секунду обдумав это и посмаковав мой испанский, сказала на приемлемом английском: «Вы уже совсем близко. Просто поверните за угол, потом во вторую улицу слева — и увидите башню».

На маленькой площади сбоку от собора под раскидистым деревом старый крестьянин строил из сотен арбузов зеленую пирамиду. Он привез их из деревни и готовил к утреннему рынку. Он поставил ограду, чтобы не дать арбузам раскатиться, а потом, удовлетворенный, расстелил коврик на земле, укрылся одеялом, свернулся калачиком в свете фонаря и погрузился в сон. Я отправился обратно на Пласа де Сокодовер, где все еще продолжался paseo. Выпил большой стакан какого-то холодного напитка и отправился спать.

Толедский кафедральный собор напоминает о веке поэзии, когда чудесное, загадочное и прекрасное могло внезапно случиться с каждым. В те времена в Англии святой Кутберт был епископом Линдисфарна, а Кэдмон монашествовал в Уитби; тогда маленькую часовню возле Темзы, которая станет кафедральным собором Западного монастыря — Вестминстера, — только-только освятил Меллит, первый епископ Лондона, а другую небольшую церковь, посвященную святому Павлу, построили на Ладгейт-Хилл на пожертвования Этельберта, короля Кента. В то далекое время в Испании римские города еще стояли невредимыми, и готские короли, увешанные драгоценностями, скакали сквозь закат Западной Римской империи, одетые как императоры Византии.

В то время стояла в Толедо одна из тех маленьких церквушек, которые до сих пор находят в глуши на севере Испании: массивные, круглоарчатые, с аркадами, покрытые чопорными фигурами готических святых. И епископом этой церкви в год от Рождества Христова 666-й был святой Ильдефонс, или Ильдефонсо. Говорят, что как-то ночью, в заутреню — в те дни заутреню пели в полночь, — внезапно на епископском месте появилась женщина, и было видно с первого взгляда, что это сама Пресвятая Дева спустилась с небес. Святой Ильдефонс только что написал великолепный трактат, убеждающий сомневавшихся в непорочности Богородицы, и все решили, что она пришла на землю благословить и вознаградить своего защитника. Как раз в тот миг, когда зажигают свечи перед девятым поучением, когда предстоятель должен надевать облачение, Богородица поднялась со своего места и покрыла святого богатыми ризами, сказав, что те «пришли из сокровищницы Сына Ее».

Люди, которые не верят в эту историю, указывали, что боги и богини Греции часто появлялись среди своих почитателей и иногда оставляли после себя подарки в виде одежды, такие как peplum[31] Артемиды или cestus[32] Афродиты; это предполагает, конечно, что Пресвятая Дева следовала давно проторенным путем. Те же, кто верит в легенду — а таких много до сих пор, — отправляются в Толедский кафедральный собор, чтобы прикоснуться к обнесенной оградой мраморной колонне, которая стоит там, где находился алтарь первой церкви тринадцать веков назад. Черная впадина протерта на мраморе миллионами пальцев верующих, и пока стоишь, разглядывая эту святыню, обязательно кто-нибудь подойдет, преклонит колена, коснется камня, перекрестится и снова растворится в обширных пространствах собора. В течение веков память о маленьком участке каменного пола не утрачивалась, хотя первую церковь разрушили мавры в 712 году и воздвигли на ее месте мечеть; мечеть же уничтожили в 1086 году и построили здесь церковь, которая, в свою очередь, была снесена в 1227 году, чтобы освободить место для нынешнего собора. Перед этими изгибами чудовищной реки времени разум туманится и приходит в смятение — и можно только подивиться твердости христианской памяти.

Я пошел на раннюю мессу в собор, где древняя жертва предлагалась в боковом приделе, сиявшем золотом в огромной пустоте молчаливой церкви. В другой день я сходил на торжественную мессу. Я увидел процессию, выходящую из ризницы; во главе шел жезлоносец в красной ризе и кудрявом белом парике. Позади него шел несущий крест, между двумя причетниками, далее хор, каноники, по двое, затем иподьякон, дьякон и предстоятель в расшитой ризе. Хор и каноники, повернув направо, поднялись на coro[33] и прошли на свои места под современной резьбой, изображающей падение Гранады; предстоятель повернул налево, к алтарю, пройдя за изящную, кованого железа ширму, сделанную в 1548 году Франсиско де Вильяльпандо и некогда столь обильно посеребренную, как рассказал мне ризничий, что ее покрасили в черный цвет, чтобы спасти от наполеоновской армии. Торжественная месса началась.

Благодаря тщательным расчетам месса заканчивается как раз перед тем, как мучительный визг огромной двери сообщит, что первая группа нетерпеливых и любопытных туристов из Мадрида просочилась в темноту собора. Вежливый, но неумолимый чиновник стоит около дверей, дабы проследить, чтобы женские головы, руки и ноги были надлежащим образом прикрыты. Официально он известен как silenciario, «безмолвный», а в народе — как azotaperros, или «побиватель собак», но куда более утомительна, чем обе эти функции, одежная цензура. По нескольку раз на дню случается так, что женщине приходится одалживать пиджак своего мужа, закрывать руки — или изображать церковную вуаль из шарфа, а то и носового платка.

— Но что вы можете поделать с их ногами? — спросил я, обменявшись с silenciario понюшкой табаку.

Он поднял плечи (шея словно совсем исчезла), развел руками в апостольском жесте молитвы и так стоял секунду, будто распятый.

— Ничего нельзя поделать, — признал он, — кроме как запретить войти в собор. Удивительно, однако, что худшие нарушители дисциплины — не протестанты, а французские католики.

Необъятный сумрак наполняет все испанские соборы, и в некоторых из них он сгущается чуть ли не до ночной темноты. Толедский собор — один из самых светлых, и в полдень там почти так же светло, как в Йоркском соборе или в Вестминстерском аббатстве. С capilla mayor[34] на востоке и примерно с двадцатью капеллами, протянувшимися в практически ненарушаемой последовательности вдоль остальных трех сторон здания, причем каждая капелла является самостоятельной маленькой церковью, собор столь переполнен резными украшениями и памятниками различных периодов, что трудно понять, куда смотреть. Надеюсь, не слишком непочтительно подумать, как я это сделал, что большой средневековый собор в своем расцвете, сияющий двойной аркадою капелл, немного походит на небесный рынок, чьим товаром является бессмертие, а монетой — вера. Те, кто знакомы только с готическими соборами, прошедшими Реформацию и Французскую революцию, должно быть, удивляются, когда в Испании оказываются лицом к лицу с нетронутыми памятниками эпохи искренней веры. Толедский собор украшали художники со всей Европы: французы, фламандцы, немцы, итальянцы — и даже англичане; мне сказали, что шесть великолепных подсвечников на алтаре были сделаны в протестантском Лондоне в восемнадцатом веке.