Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны
Роб кивнул и поднялся, не очень-то желая уходить.
— А что, Цирюльник тебя заждался?
Он объяснил, куда и зачем поехал Цирюльник, и Эдита махнула ему рукой, чтобы сел снова.
— Уже обедать пора. Я, конечно, не предложу того, чем он тебя кормит: свеженькой прожаренной говядины, как у короля, язычков жаворонков и жирных пудингов, — ты просто разделишь со мной ужин деревенской женщины.
Она достала из шкафчика лепешку и послала Роба под дождь: у родника был сарай, где она хранила сыр и кувшинчик молодого сидра. В сгущающейся темноте он два раза натыкался на ивы, ломая тонкие ветви; вернувшись в дом, нарезал сыр ломтиками, положил на лепешку, тоже нарезанную ломтиками, и нанизал все вместе на прутья, чтобы обжарить над огнем. Эдита улыбнулась, глядя на него:
— Ах, этот человек оставил на тебе неизгладимую метку.
— Но ведь в такую ночь вполне разумно разогреть еду, — улыбнулся Роб ей в ответ.
Они поели, попили, а потом просто сидели за столом и оживленно беседовали. Роб подбросил дров в огонь, который начал шипеть и дымить из-за того, что в дымовую дыру лил дождь.
— Непогода разгулялась, — заметила Эдита.
— Да уж.
— Плохо идти домой в темноте, да еще в такую бурю.
Робу приходилось ходить и в более темные ночи и под куда более сильным ливнем.
— Похоже, снег начинается, — сказал он.
— Значит, ты останешься здесь. И мне веселее.
— Спасибо вам.
Он, оцепенев, прошел снова к роднику, отнес остатки сыра и сидра, не осмеливаясь дать волю мыслям. Когда он вернулся в дом, Эдита снимала платье.
— Ты бы лучше снял с себя все мокрое, — сказала она, и, оставшись в одной ночной сорочке, преспокойно легла в постель.
Роб сбросил вымокшие штаны и куртку и разложил их по одну сторону круглого очага. Голый, он поспешил в постель и лег, дрожа, рядом с Эдитой между кожаными покрывалами.
— Холодно!
— Тебе и холоднее бывало, — улыбнулась она. — Когда я заняла твое место на ложе Цирюльника.
— А меня тогда отправили спать на полу, и ночь еще была такая морозная! Да, холодно было.
Эдита повернулась к нему.
— «Бедный малыш, растет без матери», — вот о чем я думала. Мне так хотелось пригреть тебя на ложе.
— Вы тогда протянули руку и погладили меня по голове.
Она тотчас положила руку на его голову, пригладила ему волосы, прижимая Роба лицом к своему теплому телу.
— На этом ложе я нянчила своих сыновей. — Она закрыла глаза. Потом развязала ворот сорочки и дала ему грудь, уже несколько отвислую.
Ощущение живой плоти во рту пробудило в нем (или ему так показалось?) давным-давно забытые младенческие воспоминания. Роб почувствовал, как защипало под веками. Эдита взяла его за руку, приглашая познакомиться с ее телом.
— Вот что ты должен делать. — Глаз она при этом не открывала.
В очаге громко треснуло поленце, но они этого даже не услышали. Намокший очаг немилосердно дымил.
— Легонько и терпеливо. Кругами, как ты и делаешь, — мечтательно говорила Эдита. Роб, несмотря на холод, отбросил и покрывало, и ее сорочку.
С удивлением увидел, что у нее толстые ноги. Его глаза вслед за пальцами изучали ее. Женское естество походило на то, что он себе представлял, но в свете очага сейчас можно было рассмотреть все в подробностях.
— Быстрее… — Она бы и еще что-то добавила, но Роб отыскал ее губы. Они не были похожи на материнские, к тому же Роб заметил, что Эдита проделывает что-то интересное своим жаждущим языком.
Несколько слов, сказанных быстрым шепотом, — и вот уже он оказался на ней, между полных бедер. В дальнейших указаниях нужды не было: повинуясь инстинкту, Роб попал куда надо и толкал, толкал…
Бог хороший плотник, подумалось Робу: ведь женщина была совершенной выемкой, а он — прекрасно подогнанным к этой выемке шипом.
Глаза Эдиты вдруг распахнулись, она посмотрела прямо на Роба. Губы изогнулись в странной усмешке, обнажая зубы, горлом она издала резкий хрипящий звук — Роб решил бы, что она умирает, если бы не слышал такого раньше много раз.
Уже не год и не два он видел и слышал, как другие предаются любви: отец с матерью в их тесном домике, Цирюльник с его бесконечными девками. Он давно пришел к убеждению, что в потаенном женском месте должно скрываться какое-то волшебство — иначе с чего бы мужчины так стремились туда?
Во тьме тайны, покрывавшей ложе Эдиты, фыркая, словно лошадь, от дыма угасающего огня, он почувствовал, как горечь и тяжесть оставляют его, изливаясь прочь из тела. Уносясь в водовороте самой пугающей на свете радости, Роб познал разницу между «наблюдать» и «участвовать».
* * *На следующее утро Эдиту разбудил стук в дверь, она прошлепала босыми ногами к двери и открыла.
— Ушел уже? — прошептал Цирюльник.
— Давно, — ответила она, впуская его в дом. — Он уснул мужчиной, а проснулся мальчиком. Пробормотал что-то такое, мол, надо бежать чистить родник, и умчался прочь.
Цирюльник улыбнулся:
— Все прошло хорошо?
Она кивнула с неожиданной застенчивостью.
— Это славно, потому что он уже полностью созрел. И куда лучше ему узнать твою доброту, чем грубость и жестокость первой встречной.
Эдита смотрела, как он достает из кошелька монеты и раскладывает на столе.
— Только за этот раз, — предупредил он на всякий случай. — Если он снова придет к тебе…
— Я теперь провожу время с одним тележным мастером, — покачала головой Эдита. — Добрый человек, у него дом в городе Эксетере, трое сыновей. Думаю, он хочет взять меня в жены.
Цирюльник кивнул.
— А ты сказала мальчику, чтобы он не брал с меня пример?
— Сказала, что ты, когда выпьешь, нередко становишься грубым и как мужчина уже мало на что годишься.
— Что-то не припоминаю, когда это я просил тебя говорить такое.
— А это я добавила из своих собственных наблюдений, — сказала Эдита и спокойно встретила его взгляд. — Но повторила и то, что ты просил сказать, слово в слово. Сказала, что его хозяин растратил себя на выпивку и непотребных девок. Посоветовала, чтобы он не брал пример с тебя и не становился таким.
Цирюльник угрюмо слушал.
— Только он не позволил мне критиковать тебя, — сухо добавила она. — Сказал, что ты очень хороший человек, когда не пьян. И хозяин отличный, а к нему относишься с большой добротой.
— Он вправду так сказал? — спросил Цирюльник.
Эдита прекрасно изучила выражение лица Цирюльника и могла безошибочно сказать, что сейчас он безмерно доволен.
Он надел шапку и вышел за порог. Когда Эдита спрятала деньги и улеглась снова, она услышала, как Цирюльник насвистывает на улице.
Мужчины иногда могут утешить, часто они бывают грубыми, но в любом случае остаются загадкой, сказала себе Эдита, повернулась на бок и уснула опять.
13
Лондон
Чарльз Босток походил скорее на знатного щеголя, нежели на купца: длинные пшеничные волосы зачесаны назад и закреплены гребнями да лентами; одет с ног до головы в красный бархат, материю явно дорогую, пусть и запылившуюся в дороге; башмаки остроносые, из мягкой кожи — в таких красоты больше, чем проку. Но глаза — глаза прожженного торговца — смотрели холодно. Он восседал на огромном белом коне, в окружении немалого числа слуг, вооруженных до зубов: для защиты от разбойников. Купец развлекался беседой с цирюльником-хирургом, повозке которого позволил присоединиться к каравану вьючных лошадей, перевозивших соль с соляных копей Арунделя.
— Мне принадлежат три больших склада на реке, да еще арендую несколько. Мы, странствующие торговцы, создаем новый облик Лондона — значит, приносим пользу и королю, и всем англичанам.
Цирюльник вежливо кивнул; этот хвастун ему невыносимо наскучил, но он рад был ехать в Лондон под охраной вооруженного отряда: чем ближе к этому большому городу, тем опаснее становилось путнику на дорогах.
— А чем вы торгуете? — спросил он купца.
— В пределах нашего островного королевства я, главным образом, приобретаю и продаю изделия из железа и соль. Но покупаю и различные драгоценные вещи, каковые не производятся в нашей земле, доставляю их из-за моря. Шкурки зверей, шелк, всевозможные самоцветы и золото, необычные наряды, красители, вино, оливковое масло, слоновую кость, а также бронзу, медь, олово, серебро, стекло и тому подобные товары.
— Так вы, значит, много путешествуете в далеких землях?
— Да нет, хотя и собираюсь, — улыбнулся купец. — Я ездил однажды в Геную и привез оттуда завесы для дверей — полагал, что у меня их возьмут более богатые собратья-купцы. Однако прежде, чем купцы взяли их для своих особняков, этот товар у меня буквально расхватали для своих замков несколько эрлов — те, кто помогает нашему королю Кануту править Англией[40].
