Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
Умм Ханафи с надеждой ответила:
— Иншалла, вы все вернётесь к ним в наилучшей форме. Просите Аллаха об этом, ведь Он внемлет просьбам чистых душой детей…
Абдуль Муним сказал:
— Мы просим Его до того, как отправляемся спать, и сразу после того, как просыпаемся, как ты и советуешь нам…
— Просите Его постоянно, просите Его прямо сейчас. Он один способен устранить нашу беду…
Абдуль Муним раскрыл ладони молитвенным жестом и посмотрел на Ахмада, приглашая и его присоединиться, и тот поступил так же, как брат, хотя раздражение не сходило с его лица. Затем оба вместе произнесли слова, которые привыкли повторять за последние дни:
— О Боже, вылечи нашего дядю Халиля, и наших двоюродных братьев Усмана и Мухаммада, чтобы мы вернулись в свой дом с утешением…
Это подействовало на Наиму; черты лица её приняли грустный вид, а голубые глаза наполнились слезами. Она воскликнула:
— Как там папа, Усман и Мухаммад? Я хочу видеть маму. Хочу их всех видеть…
Абдуль Муним повернулся к ней и соболезнующе сказал:
— Не плачь, Наима. Я много раз тебе говорил: не плачь. С моим дядей всё в порядке, и с Усманом всё в порядке, и с Мухаммадом тоже… Мы скоро вернёмся домой. Бабушка это подтверждает, и дядя Камаль тоже подтвердил недавно…
Наима, уже готовая разразиться рыданиями, ответила:
— Я это слышу каждый день. Но они не разрешают нам вернуться к ним. Я хочу увидеть папу, и Усмана, и Мухаммада, и маму…
Ахмад, который тоже проявлял недовольство, заявил:
— Я тоже хочу к папе и маме…
Абдуль Муним:
— Мы вернёмся, когда они поправятся…
Наима в тревоге воскликнула:
— Давайте вернёмся сейчас. Я хочу вернуться. Почему они держат нас так далеко от себя?
Абдуль Муним ответил ей:
— Они боятся, что мы подхватим болезнь!
Но Наима упорно продолжала:
— Там мама, и тётя Хадиджа там, и дядя Ибрахим, и бабушка тоже там. Почему они не подхватили болезнь?
— Потому что они взрослые!..
— Если взрослые не могут подхватить болезнь, то почему заболел папа?..
Умм Ханафи вздохнула и мягким тоном сказала:
— Тебе что-то здесь надоело?… Это и твой дом тоже. Вот и Абдуль Муним, и Ахмад тут, чтобы поиграть с тобой, и твой дядя Камаль любит тебя больше всех на свете. Ты скоро вернёшься к своим маме и папе, к Мухаммаду и Усману… Не плачь, моя маленькая госпожа, попроси у Бога исцеления для твоих папы и братьев…
Ахмад возмущённо:
— Две недели! Я считал их на пальцах. Если наша квартира находится на третьем этаже, а болезнь на втором, почему мы не вернёмся к себе в квартиру вместе с Наимой?
Умм Ханафи, словно предостерегая его, приложила палец к губам:
— Твой дядя Камаль рассердится, если услышит, что ты сказал. Он ведь и так вам покупает шоколадки и семечки. Как ты можешь говорить, что не хочешь остаться с ним? Вы уже не малые дети. Ты вот, господин Абдуль Муним, через месяц пойдёшь в начальную школу, и ты тоже, Наима!
Ахмад, слегка отступив, сказал:
— Позволь нам хотя бы выйти, чтобы поиграть на улице!
Абдуль Муним поддержал это предложение:
— Это разумные слова, Умм Ханафи. Почему бы нам не пойти поиграть на улице?
Но Умм Ханафи решительно возразила:
— У вас есть двор, и он просторный, как этот мир, да ещё в придачу и загробный. Ещё у вас есть крыша. Чего вы хотите? Когда господин Камаль был маленьким, он играл только в доме. А когда я освобожусь, то расскажу вам сказки… Разве вам это не нравится?
Ахмад протестующе сказал:
— Вчера ты сказала нам, что все твои сказки закончились!
Наима, вытирая глаза, также заметила:
— У тёти Хадиджи больше историй. Где же мама, с которой мы бы вместе спели?
Умм Ханафи заискивающе сказала:
— Я так давно уже прошу тебя спеть нам, а ты отказываешься!
— Я не могу петь здесь!.. Я не пою, если Мухаммад и Усман больны…
Умм Ханафи поднялась:
— Я приготовлю для вас ужин, а потом пойдём спать. Сыр, арбуз и дыня, а?!
Камаль сидел на стуле в уголке на открытой стороне крыши около навеса из жасмина и плюща. Его почти невозможно было различить в темноте, если бы не белый просторный джильбаб на нём. Он расслабленно вытянул перед собой ноги и запрокинув вверх голову, задумчиво глядя в небо, усеянное звёздами. Его окружала тишина, не нарушаемая почти ничем, разве что изредка доносившимися голосами с улицы или кудахтаньем из курятника. На лице его был тот же отпечаток, что лежал на всей семье в течение двух последних недель. Привычный распорядок дня в доме расстроился; мать исчезла и появлялась лишь изредка; атмосфера была пропитана недовольством трёх юных арестантов, которые бродили повсюду, спрашивая о своих папе и маме, пока наконец не исчерпались все уловки Камаля, как бы их развлечь и успокоить.
В Суккарийе же больше не слышалось ни пения, ни смеха Аиши, о которых раньше, бывало, столько разговоров велось. Она проводила ночи без сна, подле своих мужа и детей, утешая их. А Камаль, сколько мечтавший в детстве о том, чтобы Аиша вернулась к ним домой, ровно столько же сейчас боялся, как бы ей ни пришлось вернуться сюда с подрезанными крыльями и разбитым сердцем. Мать шептала ему на ухо: «Не ходи в Суккарийю. А если и пойдёшь, то надолго там не оставайся». Но он всё же навещал её время от времени, и когда уходил оттуда, ладони его источали странный аромат дезинфицирующих средств, а сердце было охвачено тревогой.
Самое удивительное заключалось в том, что бактерии брюшного тифа — как и все остальные бактерии — были ничтожно малы, невидимы для глаза, однако могли остановить течение жизни и распоряжаться судьбами рабов Божьих, а если хотели, то и разрушить целые семьи. Несчастный Мухаммад заболел первым из всех, за ним последовал Усман, и наконец — совершенно неожиданно — не устоял и отец. Той ночью служанка Сувайдан пришла сообщить Камалю, что его мать останется ночевать в Суккарийе. Затем от имени его матери, и от себя тоже добавила, что волноваться нечего!.. Значит, мать будет ночевать в Суккарийе? Тогда почему так сжалось его сердце? Но возможно, что несмотря на всё это, мрачная атмосфера разойдётся в мгновение ока, и Халиль Шаукат и его дорогие детишки выздоровеют? Тогда лицо Аиши засияет и засветится. Но разве он уже забыл, как аналогичная беда постигла его дом восемь месяцев назад? Сейчас вот его отец в полном здравии, в его мускулы вернулась прежняя сила, а в глазах привлекательный блеск. Он вернулся к своим друзьям и любовницам, словно птица возвращается на то дерево, где пела когда-то. Кто же станет отрицать, что всё может измениться в мгновение ока?!
— Ты там один?
Камаль узнал этот голос, и встал, направившись к двери, что вела на крышу. Протянув руку тому, кто только что пришёл, сказал:
— Как поживаешь, брат? Прошу, присаживайся…
Камаль пододвинул стул для Ясина, который тяжело дышал, стараясь восстановить дыхание после подъёма по лестнице. Вдохнув всей грудью аромат жасмина, он присел и сказал:
— Дети заснули, и Умм Ханафи тоже…
Камаль, снова занимая своё место, спросил его:
— Бедняжки, они не отдыхают сами, и не дают покоя другим. А который сейчас час?
— Одиннадцать. Воздух здесь намного мягче, чем на улице…
— А где ты был?!
— Мотался между Каср аш-Шаук и Суккарийей. Кстати, твоя мать не вернётся сегодня ночью…
— Сувайдан уже сообщила мне об этом. Что нового? Я чрезвычайно взволнован…
Ясин глубоко вздохнул:
— Равно как и мы все. Но наш Господь милостив. Отец тоже там…
— В такой час?!
— Я оставил его там…, - после небольшой паузы он продолжил… — Я был в Суккарийе до восьми вечера. Но тут прибыл гонец из Каср аш-Шаук сообщить, что у моей жены начались схватки, и я тут же отправился к Умм Али-повитухе, и повёл её к себе домой, где застал жену на попечении нескольких соседок. Там я пробыл час, но не смог долго выносить стоны и крики, и снова вернулся в Суккарийю, где застал отца, который сидел вместе с Ибрахимом Шаукатом…
