Южный узел - Ольга Игоревна Елисеева
Такой дом им обещали с самого дня свадьбы, и незадолго до смерти брат пожертвовал кусочек взморья, примыкавший к Петергофскому зверинцу. Строй, что хочешь. В тот момент Никс ничего не хотел, оглушённый идеей сделать его наследником. А после первой болезни Шарлотты приказал расчищать место под дом. Надоели! Хватит! Нужно иметь своё гнездо, чтобы никто не мешался, не лез, не пугал. Его цветок будет цвести в закрытой оранжерее.
Они вместе рассматривали чертежи. Жена робко предлагала поправки. Он великодушно принимал их. Даже с цветом Никс не возражал. Жёлтый так жёлтый. Хотя модная городская желтуха уже надоедала.
— Так будет солнечней, — уверяла супруга. — В Петербурге мало ясных дней. Если ещё и дома посереют…
Никто и не предлагал серого.
И вот они шли по дорожке из Нижнего парка. Никс старался выбирать для жены наиболее пологие места. По ложбинам ещё кое-где таял снег. Но солнце уже припекало. Даже до жары. А сквозь бурую шкуру прошлогодней травы, зализанную паводком, пробивалась сочная зелень. За спиной синело море. Впереди на взгорье, среди голых лип белели стены в лесах.
Увидев их, Шарлотта ускорила шаг, потом побежала. Что она делает? Ей нельзя. Надо поберечься… Куда там! Его жена вприпрыжку миновала холм. Ветер рвал с её головы шляпку. Ленточки затянулись под подбородком во вредный маленький узел, который не расцарапать никакими ногтями.
Никс вдруг испугался, что она промочит ноги. И где, спрашивается, их сушить? До Большого дворца не два шага. Но и там, в летней резиденции, сейчас ничего не готово: холодные комнаты, нетопленые печи.
«Да что я, как старый дед!» — одёрнул себя император. Вот она, бежит, не спотыкается. Он вспомнил, как впервые привёз Шарлотту в Петергоф. Через неделю после свадьбы. Они уже посетили и Павловск, и Царское. Очаровательно, но… Только при виде моря за деревьями и каскада фонтанов она вскочила с места в открытом экипаже, взмахнула рукой в белом рукаве-парусе и закричала от восторга. Громко, никого не стесняясь.
Вдруг ему показалось, что время ухнуло куда-то в глубокую волчью яму, края которой захлопнулись, и тот давний июньский день вернулся во всей своей полноте, в счастье и солнечном блеске.
Никс видел впереди себя силуэт жены, взбиравшейся по горке. Её белая юбка на жёстком корсете колыхалась колокольчиком. Вот-вот начнёт звонить. Он ощутил прилив радости и беспечного веселья. Свита держалась на почтительном расстоянии, и государь, догнав жену, обхватил рукой её талию. А она запрокинула голову к его плечу и начала смеяться. Беззаботно и молодо, точно оба на минуту забыли всё гнетущее, что в последнее время завязывало их души в узел. В один узел.
Дом был почти готов. Только без крыши. Его фундаменту предстояло ещё осесть и выстояться. Но внутри уже можно было ходить, смотреть, примеривать комнаты на себя.
— Здесь будет лестница. Большая, на второй этаж. Комнаты детей. Твои покои.
Шарлотта перескакивала с одной деревянной балки на другую. Пол ещё не положили.
— Не тесновата ли гостиная?
Она только хихикала.
— В самый раз! — Расставив руки, молодая женщина балансировала на бревне. Её юбка-цветок покачивалась из стороны в сторону. — Иди сюда.
Своё желание немедленно оказаться рядом с ней Никс объяснил беспокойством: ещё упадёт вниз. Он тоже расставил руки и, крякнув, пошёл по балке.
— Вон там столовая. Видишь, камин уже начали складывать?
Было ясно, что она не слышит. Просто смотрит на него и улыбается. Муж подхватил Шарлотту, когда она опасно покачнулась, и утвердил рядом с собой, крепко держа за пояс.
— Тебе нравится?
— Очень! — её глаза стали тёмными. — Жалко только… — Облачко набежало на лицо молодой женщины, и, чтобы прогнать его, Никс наклонился и властно, жадно поцеловал полуоткрытый от восторга рот.
Они возвращались в Петербург очень несчастными. Оба знали: всё, что происходит между ними сейчас, — последние всплески. Постепенно и те сойдут на нет. Государь ругал себя последними словами за то, что снова разбудил в жене задремавшее было желание. Шарлотта ненавидела себя за то, что не потребовала от него большего. Прямо там, на балках, над разверстой ямой подвала. Пусть бы даже потом они свернули себе шеи!
* * *Утром 20-го Александр Христофорович приехал на доклад. Хмурый и неразговорчивый, он ни о чём не мог думать, кроме внезапно обретённого сына. Почему тот до сих пор не объявился? А когда объявится, что делать? Придётся напрячь кое-какие связи. Найти содержание. Как объяснить Лизавете Андревне исчезновение из семейного бюджета солидных, отнюдь не бросовых сумм? Старшие девочки — невесты, теперь каждый рубль на счету. Ну да что-нибудь придумает. Лишь бы Жорж… опять как-нибудь не затерялся!
Все терзания разом обрубило перед дверью кабинета императора. Не принимает. Что такое? Адская мигрень. С ночи. Уже часа три пластом. Сидел, работал и вдруг. Нашли утром, головой на столе, еле языком ворочал.
Генерал побелел как полотно. Удар? Он говорил, он просил спать побольше. Три часа — мало. Где-то Никс вычитал, будто достаточно. У древних авторов. У поганца Аристотеля. Золотой шар Александра Великого завести не пробовал? Нет, часов достаточно. Пробили — пошёл к столу. Некоторые в сходном положении рубят дрова. Наш перелопачивал кипы бумаг — крайне нездоровое занятие.
Из-за двери стайкой протиснулись лейб-медики. Они не могли сказать ничего вразумительного. Де устал. Перетрудился. Послали за знаменитым на весь свет хирургом артиллерийского госпиталя Николаем Арендтом — золотой ланцет. Если уж он не поймёт, что случилось, пиши пропало. Пока эскулап пустил кровь и выгнал дармоедов из кабинета. И то хлеб. Минут через пять Арендт вышел сам с тазом в руках. Кровь густая, аж чёрная.
Бенкендорф заглянул сквозь створки и сразу увидел государя. Непривычно, на диване, не за столом. Лежит весь белый, как покойник, и для пущего сходства на голове холодное полотенце, которое время от времени меняет жена. Глаза собачьи. Страдающие. По знаку руки Никса друг вошёл и, стараясь ступать негромко, приблизился. Встал возле дивана на колени — не преклонил, а как бы присел, чтобы лучше слышать.
Император взял его руку и крепко сжал, показывая, сколько в нём ещё силы. При этом вид у Никса был жалок: он старался как можно дальше отодвинуться от жены, да спинка дивана не пускала.
— Поди спроси медиков, в чём дело? Они виляют, — слабым голосом потребовал государь.
Александр Христофорович немедленно вышел. Дурачьё его не интересовало. Только Арендт. Он почему-то доверял полевым хирургам: столько народу перепотрошили, по крайней мере, знают, что у человека внутри. Врач
