Я знаю точно: не было войны - Влад Тарханов
Причем он сделал ей предложение достаточно неожиданно. Это случилось после того самого институтского комсомольского собрания, на котором Кириллова заклеймили как врага народа. Ася Шпак, которая училась курсом младше Ребекки, написала заявление в деканат, что преподаватель Кириллов враг народа, что преподает буржуазную дисциплину, что учит студентов ненависти к советской власти, а не предмету. Ася была активной комсомолкой, но не самой толковой студенткой, экзамены сдавала с трудом, и если бы не ее комсомольская деятельность, могла бы не сдать даже первую сессию. А вот на Елпифидора Кириллова эта ее общественная активность никакого впечатления не произвела. Ему нужны были знания. Знания, которые он давал студентам в полном объеме, но от студентов он требовал этих же знаний в ответ на его старания. А вот Ася, которая уже завалила все зачеты Кириллову, подготовила ему свой ответ, как говорилось тогда «наш ответ Чемберлену». Конечно, все ее обвинения были высосаны из пальца, но время было такое, что обвинить человека было проще, чем обелить, объявить врагом лучше, чем объявить другом. Вот и получилось, что один за другим студенты-комсомольцы, друзья и подруги Аси Шпак, выступали и клеймили преподавателя Кириллова самыми резкими выражениями. Молодость не выбирает выражений, она не дипломатична, она привыкла рубить сплеча. И тогда Ребекка взяла слово. Она говорила не так долго, как другие. Но говорила веско и точно. Ее великолепная память помогла ей в выступлении. Она не только утверждала, что Елпифидор Амнеподестович Кириллов прекрасный преподаватель, она доказывала это точно так же, как доказывала бином Ньютона. Она на память цитировала отрывки из лекций Кириллова, говорила о его семинарах, о той рабочей атмосфере, которая всегда была в аудитории, когда туда входил именно этот преподаватель. Она говорила только по делу, но очень точно и эмоционально. И после этого выступления все ей аплодировали стоя. Конечно, ни о каком осуждении Кириллова быть уже не могло. Ася Шпак была вынуждена перевестись в другой институт, и не потому что ее начинали травить преподаватели, этого как раз не было, она сама не смогла пережить своего публичного унижения и позора. Как ни странно, это выступление Ребекке впоследствии не вылезло боком, и кто знает, почему, может быть из-за того, что она вынуждена была оставить учебу? Именно после этого собрания Давид и провожал ее к общежитию. Оно располагалось от главного корпуса на Французском бульваре, где проходило собрание, достаточно далеко — на Елисаветинской, точнее, на пересечении Елисаветинской и Конной, почти напротив театра, в старинном здании, переоборудованном под общежитие уже после революции. Надо было пройти в самое начало Французского бульвара, пройти через парк, выйти к бывшей Таможенной площади, подняться по красивой лестнице мимо Археологического музея к знаменитому Оперному театру, и только потом уже через горсад можно было попасть на Елисаветинскую. Но Давид выбрал почему-то совершенно другой маршрут. Они пошли, как обычно, почти в самый конец Французского бульвара, потом свернули на Итальянский, который выходил к железнодорожному вокзалу. Не доходя до вокзала свернули на Гимназическую, а уже оттуда не на Малую Арнаутскую, как привыкла ходить Ребекка, а на Пантелеймоновскую, а уже оттуда только на Преображенскую. Пройдя утопающий в зелени Свято-Преображенский собор, они свернули в городской парк. Именно там Давид и сделал ей предложение руки и сердца. Она долго колебалась, не зная, что ей ответить. Давид нравился ей, очень нравился, но она так и не была уверена, что любит его. Уважает — да, нравится он ей — да, пусть не красавец, но умница, настоящий интеллигент, каких мало, воспитанный, образованный, деликатный, казалось бы, что еще надо? А вот сердце не екнуло, не сжалось в груди, не застучало бешено и стремительно. Значит, ничего, кроме уважения? А как же тогда любовь? И с кем поговорить про это? Кого спросить? Мама далеко, да и стыдно ее о таком спрашивать, подруги, тоже не выход, хорошо если не подскажут, а могут просто посмеяться. Надо надеяться только на себя. И все-таки ей было приятно. Очень приятно. И они долго стояли, держались за руки, и был первый в ее жизни поцелуй. Ребекка обещала подумать. Давиду предстояла защита и она считала, что не должна его отвлекать от такого ответственного и важного дела, а потом пришло письмо от родителей, в общем, все как-то так сложилось, и Давид потом писал ей, и говорил о любви в письмах, и присылал книги. Но как-то, со временем, письма стали приходить реже, любовный пыл в них постепенно угасал, чувствовалось, что что-то происходит. Потом пришло письмо о том, что Давид собирается в ближайшее время жениться. Ребекка не ответила на это письмо, но книги, что было удивительнее всего, продолжали приходить.
Было еще одно предложение. И еще более неожиданное. Как только Ребекка устроилась на работу в школу, ей предложение сделал Марк Ройзман, учитель музыки в ее же школе. Но его ухаживания, как и предложение, сделанное почти что в пылу отчаяния, Ребекка гневно отвергла: Марк был женат, у него был ребенок, которому только-только исполнилось два годика, и девушка не считала возможным даже подумать о том, чтобы разрушить семью. Это, не говоря о том, что Марк Давидович Ройзман никакого интереса, как мужчина, у нее не вызывал. Слишком слабохарактерный, слишком мягкий, слишком уж артистичный, чтобы быть по-настоящему искренним. Нет, он даже отдаленно не походил на идеал ее мужчины. Ребекка задумалась о том, кто же на самом деле для нее стал бы идеалом мужчины. Нет, не Сталин, что вы, не Ворошилов, тем более не Каганович, она их уважала, ценила, но не идеализировала, а вот отец… Отец! Именно он был для девушки тем самым идеалом, на который должен был похож ее будущий муж. И кто тому виной, что она этот идеал так и не встретила?
Лейза молча накормила дочку, которая съела еду как-то автоматически, погруженная в свои не совсем веселые мысли, мама не решилась расспрашивать Ривку о том, что накипело в ее душе, выслушала почти равнодушное «Спасибо. Все было очень вкусно», и стала ждать старшенькую, пребывая в том же, смятенном, состоянии души.
