Эдгар По в России - Шалашов Евгений Васильевич

— Александр, а чем вы сражаетесь? — запоздало поинтересовался Эдгар, снова вспомнивший, что ему как секунданту положено перед поединком сравнить шпаги секундантов или…? А что там еще нужно делать?

— На пистолетах, — зевнул Пушкин.

— А почему не на шпагах?

По мнению Эдгара (которое он благоразумно оставил при себе), драться нужно на шпагах, это гораздо романтичнее. Благородный блеск стали, хрустальный звон — как от драгоценного хрусталя, прямые выпады в корпус, и наконец один из дуэлянтов (злодей, разумеется) лежит на земле проткнутый насквозь. Красиво!

— На шпагах у нас не дерутся… дай бог памяти… — прищурился Пушкин, — со времен матушки Екатерины. Занудное это дело — фехтованию обучаться. Офицеры кавалерийские — те — да, учатся рубке. А остальные? Каково оно — в капусту друг друга рубить? Фи… Студентики бывшие — особенно те, что в немецких университетах учились, приезжают к родным пенатам со шрамами на морде, словно бурши какие, а у нас нет… Пуля, она хоть и дура, но рука тверда. Любой и каждый стрелять научиться может. — Прикрыв рот рукой, успокоил встрепенувшегося секунданта: — Вы не тревожьтесь, делать вам ничего не придется — пистолеты привезут вычищенные и заряженные.

— Вы хотите стреляться из чужих пистолетов? — ужаснулся американец, читавший где-то, что на дуэль нужно выходить со своим оружием.

— А какая разница? — пожал плечами Пушкин.

— А вы хорошо стреляете?

— Не жалуюсь, — усмехнулся русский поэт. — С двадцати шагов, да из своих пистолетов, промаху в карту не дам. Правда, далековато мне до моего приятеля — того самого, кому я пистолеты проиграл, он в муху с тридцати шагов попадет, из двойки десятку сделать — раз плюнуть.

Американец покачал головой, восхищаясь умению русского друга. Сам По с двадцати шагов попал бы… Ну, куда-нибудь бы попал.

На какое-то время в карете воцарилась тишина. Эдгара раздирало любопытство — хотелось поговорить о дуэлях, но он стеснялся возобновлять разговор. Казалось, Пушкину хочется помолчать, собраться с мыслями, но тот первым прервал молчание:

— Не знаю, каков стрелок мой противник. Но всяко-разно бывает. Как-то я стрелялся с Кюхельбекером — я вам о нем рассказывал, так Вильгельм метил мне в лоб, но едва не застрелил своего секунданта. Повезло — только фуражку прострелил. С Кюхлей всегда так: на дуэли самое безопасное место — напротив него.

Эдгар непроизвольно потрогал собственную шляпу. Если в ней пробьют дырку, купить новую будет не на что. Ладно, можно будет заклеить и замазать чернилами. Главное, чтобы не попали в лоб.

— А по какому поводу дуэль? — спросил Эдгар, ожидая услышать, что причиной стала женщина. Ну, в крайнем случае, неосторожное высказывание русского поэта. Александр, как он заметил, был довольно несдержан на язык.

И он почти не ошибся.

— Господин Палтусов — тот господин, с которым я дерусь, принял на свой счет эпиграмму, — пояснил Пушкин. — Я уж ему, дураку, объяснял, что писал не я, но он все равно обиделся. Потребовал извинений. Но я же не могу извиняться за строки, которые не писал!

— А что за эпиграмма?

— Позвольте, сейчас вспомню… Так… Ага, — прокашлялся Пушкин и с выражением прочитал по-французски:

— Что-то знакомое… — призадумался Эдгар. — Где-то я уже слышал эти стихи? Только… там шла речь о свинье. И было написано по-английски.

— Вполне возможно, — кивнул Пушкин. — Я нашел эпиграмму в чьем-то альбоме, была она на французском языке. Как сейчас помню — очень удивился. В альбомы больше пишут про цветы-мечты, розы-морозы, разлуки-муки. Кровь-любовь поприелась, встречается реже. Верно, кто-то хотел похвалиться начитанностью. Слог легкий, запомнить легко. Но автора там не указано. А позавчера был в гостях и, как всегда, пристали — прочти, мол, Александр Сергеич что-нибудь новенькое! Все почему-то уверены, что, стоит мне открыть рот, как из него полезет очередное творение. Вам такое знакомо?

— Знакомо, — грустно кивнул Эдгар, вспоминая, как сослуживцы то и дело требовали от него "выдать" очередную эпиграмму на офицеров. Можно подумать, что стихи являются к вам по первому требованию!

— У меня настроение портится, если пристают. Я что, похож на бочку с пивом — ткни, и польется? И тут как раз увидел этого… Палтусова. А я мог поменять "свинью" на "козла". Очень уж он на козла походил — только что бородой не тряс.

— Вспомнил! — воскликнул Эдгар так, что спящий доктор открыл глаза, а Пушкин, приложив палец к губам, старательно зашикал:

— Наш доктор всю ночь принимал роды.

— Это Роберт Бернс, — шепотом объявил Эдгар. — Эпиграмма на одного из шотландских лордов.

— Бернс? — переспросил Пушкин. — Хм… Похоже. Точно, Роберт Бернс. Как это я мог забыть? Пожалуй, впредь буду читать лишь свои стихи. По-крайней мере, не так обидно за собственные вирши вызов на дуэль получить.

За разговором перестали замечать время и плохую дорогу, а когда карета наконец-то остановилась, показалось, что ехали всего ничего.

Пушкин, первым выскочивший из кареты, заботливо придержал дверцу для американца. Доктор же продолжал спать.

— Ну вот, какие мы с вами молодцы — приехали раньше. Теперь нам туда, — махнул Александр рукой в сторону каких-то кустов, сквозь которые пробивалась мутная гладь воды. Видимо, приехали на берег реки.

Эдгар, слегка оглядевшись, с грустью осознал, что, предлагая сапоги, Александр вовсе не хотел его обидеть — идти к месту будущей схватки предстояло через мокрую пашню. И хотя это совсем недалеко — шагов двадцать, но уже на втором шаге Эдгар Аллан По умудрился промочить ноги, а штиблеты превратились в два комка глины. Чертыхаясь, ругая себя и Пушкина (себя за чванливость, Пушкина за то, что не стал уговаривать — сам-то идет в сапогах), американец принялся чистить обувь. К счастью, Александр не стал выговаривать — я, мол, вам предлагал переобуться, а вы не послушались.

Когда Эдгар привел себя в порядок (не так чтобы хорошо, но сносно), показалась еще одна карета. Остановившись, выпустила двух мужчин, один из которых бережно нёс футляр с пистолетами. Выглядела пара карикатурно — толстый и тонкий, высокий и маленький. Маленький и толстый — этот явно секундант, раз с футляром, второй — высокий и худой, с бородой, противник. "Черт побери, а ведь Пушкин прав — есть в нем что-то козлиное, — мысленно усмехнулся По. — С другой стороны — мало ли, кто на кого похож?"

Пушкин поздоровался с пришедшими по-русски, представил своего секунданта — вначале по-русски, потом по-французски. Эдгар с изумлением услышал, что его представили по воинскому чину, только вот пропустили приставку "сержант". Поправлять Александра он не стал, зато поправил усики, приосанился и привел взгляд в такое же положение, в котором лейтенант Ховард рассматривал новобранцев. Оставшись довольным собой, Эдгар спросил: "Не пожелают ли противники примирения?", втайне надеясь, что оные не пожелают. Ну, когда же он еще поучаствует в настоящей дуэли?! А то, что Пушкин убьет своего противника, По даже не сомневался. Плохо лишь, что нужно будет куда-то девать тело — очень длинное, между прочим. Тащить в карету по этакой грязи? Слуг не видно, значит, эта обязанность выпадет секундантам. Хотя труп можно просто сбросить в реку. Камень, что ли, пока поискать? Ну вроде бы и неудобно, подождем.

Второй секундант — толстяк со смешными усиками — сказал что-то по-русски. Возможно, то же самое. К облегчению Эдгара, Пушкин и его соперник замотали головами.

— Значит, нам нужно обозначить барьер, — заявил По, осматриваясь вокруг. Из чего бы его обозначить? Кажется, должны быть сабли, которые втыкают. Конечно же, привезти сабли никто не озаботился. Из веток, что ли?