Ирвинг Стоун - Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон

Рейчэл почувствовала, что у Эндрю ком подступил к горлу. Он вскочил со стула и закричал:

— Боже мой, Джон, не позволю, чтобы ты защищал индейцев в моем доме! Более того, мне известно, что федеральное правительство выразило пожелание, чтобы в этом году каждый американец отпраздновал 4 июля. Чему же будет посвящен этот праздник?

— Независимости, — ответил Джон, — тому, за что ты получил шрам, помнишь?

— Какая независимость? — воинственно кричал Эндрю. — Разве мы участвуем в голосовании? Разве мы представлены в конгрессе? Разве правительство построило для нас дороги, наладило почтовую службу или обеспечило войсками, чтобы охранять границу?

В этом был весь характер Эндрю, о чем она уже слышала. Она подошла к Эндрю, положила свою руку на его. Он на мгновение посмотрел на нее, а затем тяжело опустился на стул, потирая тыльной стороной руки свои глаза.

— Я думаю, что это хорошая мысль, — сказала Рейчэл. — Мы можем устроить здесь большой прием. Я сама никогда не устраивала приемов. К тому же самое время отметить вторую годовщину нашей свадьбы. Мы можем дать обед на открытом воздухе 4 июля, а потом, если кто-то не хочет праздновать этот день по политическим мотивам, отметить наш юбилей.

Более сотни взрослых и бессчетное количество детей явились на их прием по случаю 4 июля. Утро выдалось прохладное, и они отправились в лес собирать ягоды, а когда солнце раскалило воздух, молодежь принялась плескаться в реке. На гладкой площадке под тенью дуба мужчины оживленно спорили, подливая холодную родниковую воду в виски. Другая группа мужчин отправилась в загон, где устроили скачки на солидное денежное пари. На северной, тенистой стороне дома три скрипача во главе с Джеймсом Гамблом без устали играли для танцующих.

Рейчэл переходила от группы к группе, чтобы убедиться, что каждый доволен едой, напитками, компанией и развлечениями. Время от времени она шла посмотреть на Эндрю, чтобы обменяться улыбкой и парой слов о том, как чувствуют себя гости. Джон Рейнс уселся под тенью навеса над дверью и собрал вокруг себя слушателей. В прошлом году он вырастил хороший урожай табака, построил плоскодонку и отвез свой груз в Новый Орлеан, где цены на табак были высокими. Однако испанцы конфисковали не только его табак, но и бревна, из которых он соорудил лодку, и ему пришлось добираться с пустыми руками пешком по Тропе Натчез.

— Иногда мне приходит на ум: зачем мы остаемся здесь вообще, друзья? Конечно, эти деятели из Новой Англии в напудренных париках не хотят, чтобы мы стали частью Соединенных Штатов. Наше правительство отдало Миссисипи под контроль испанцев.

Оглядевшись вокруг, Рейчэл отметила про себя, что почти каждый из присутствующих мужчин сражался против англичан. Эндрю обратился к ним со словами:

— Наш конгресс утверждает, что мы слишком молоды и слишком слабы, чтобы ссориться с испанцами, и что устье Миссисипи не так важно, поэтому он отдал Испании контроль над навигацией по Миссисипи на двадцать лет. Англичане все еще оккупируют форты на северо-западе — Детройт и Мауми, которые они обещали десять лет назад освободить. Но выдворило ли их наше правительство? Нет, мы ведь слишком молоды и слишком слабы. Мы видим, как англичане подстрекают индейцев против поселенцев и направляют их на тропу войны против нас. Мы намерены вести войну за независимость вновь и вновь, но в следующий раз, Боже мой, мы не отступим.

Джон Овертон вздохнул, затем сказал:

— Ну, Эндрю, ребенок должен поползать, прежде чем встать на ноги. Если бы Испания начала войну с нами из-за Луизианы, то наше правительство пало бы. Потребуются годы, чтобы мы стали достаточно сильными и прогнали англичан из северных фортов. Мы не можем рисковать ссорой с каждой нацией, готовой подраться с нами.

— Неудивительно, что все презирают нас, — проворчал Эндрю.

Когда жгучее июльское солнце зашло за западную линию горизонта, гости начали собираться домой.

— Удалась ли моя вечеринка? — спросила Рейчэл, когда они остались вдвоем. — Люди так раздражаются, когда их вовлекают в политику.

Эндрю был удивлен:

— Почему, дорогая, все чудесно провели время! Политические споры по сути дела одно из блюд.

Рейчэл вопросительно посмотрела на мужа. Может быть, так и есть, но ей нравилось другое: нравилось, когда ее называли миссис Джэксон, мэм; нравилось, когда называли по имени, для нее оно имело солидность, выражало отношение гостей к браку с Джэксоном, к джэксоновской любви, к джэксоновскому дому.

Был скучный серый день, тучи висели низко, словно бревенчатый потолок над головой, как вдруг она услышала тяжелый стук копыт. Возможно ли это, но по рыси лошади она узнала, что не все благополучно со всадником. Одна тревожная мысль сменяла другую: он заболел, ранен, неудача в суде… Последние два месяца с момента его отъезда были тяжелыми: девять детишек Катерины, съевшие несвежее мясо, серьезно захворали, и Рейчэл провела с ними две недели, пока не поставила их на ноги. Ее сестра Мэри слегла с невралгией, и Рейчэл пришлось взять в свои руки управление ее выводком из двенадцати человек. Всего два дня назад поместье Джейн подверглось нападению индейцев, и два охранника были убиты. И теперь Эндрю…

Она медленно встала со стула, открыла дверь и вышла во двор. Один внимательный взгляд на лицо мужа, и она инстинктивно почувствовала что-то неладное, касающееся их — Рейчэл и Эндрю Джэксон. Он спрыгнул с лошади не улыбаясь, не сказал ей ни слова и не поцеловал, лишь прикоснулся своей щекой к ее щеке, спрятав глаза. Его щетина поцарапала ей кожу; когда она повернула лицо так, чтобы прикоснуться своими губами к его губам, она почувствовала твердость его губ, не желавших поцелуя.

Они прошли в дом. Большая комната выглядела уютно, в камине потрескивали дрова, настенные лампы горели в честь его приезда. Он плюхнулся в кресло около камина, а она пошла мимо большой дымовой трубы в кухню и быстро вернулась с чашкой горячего кофе. Когда он выпил почти все содержимое чашки и его щеки покраснели, она села у его ног.

— Что за неприятности, мой дорогой?

Он уставился на нее на минуту совершенно безучастно, словно случившееся с ним было кошмаром на дороге и никак не связано с их домом, где ярко пылал камин и лампы освещали комнату. Он пытался найти слова, обрести дыхание, набрать силы.

— …Это… что ты можешь ожидать, — Робардс.

— Льюис? Но каким образом?

— Он… сделал что-то.

— Но что он мог сделать? Мы в безопасности, мы женаты…

Она внезапно умолкла, ее тело стало деревянным. Возможно ли это?.. Эндрю покачал головой? Или же как-то странно моргнул, или проглотил комок в горле?

— Эндрю, ты что пытаешься сказать, что мы не?..

— Нет, нет!

Он встал с кресла и опустился на колени перед ней, его длинные руки страстно обхватили ее, неподвижно сидевшую на жестком коврике.

— Мы женаты. Мы всегда были женаты. Мы всегда будем.

Хриплым голосом она сказала:

— Льюис пытается чинить неприятности? Он оспаривает нашу свадьбу в Натчезе?..

— Нет.

— …Все говорят, что она была законной, единственный способ для нас сочетаться браком имелся только там.

— Не то. Как хотелось бы, чтобы было так.

Он поднялся, неуклюже, как слепой, прошелся по комнате, затем вернулся к ней. Слова хлынули потоком:

— Он только сейчас начинает судебное дело о разводе! Сообщение, что он получил развод от законодательного собрания Виргинии, было неправильным. Собрание отказало ему в обращении. Когда я ехал по Тропе, чтобы привезти тебе эту новость в июле 1791 года, и мы поженились…

Она откинулась назад, глядя на него полными страха глазами:

— Я все еще замужем за Льюисом Робардсом?

У нее закружилась голова. Эндрю поймал ее, его пальцы впились в ее плечо.

— Я убью каждого, кто осмелится задать вопрос…

Она не разбирала его слов, до нее доходил лишь тон его голоса. Она подумала: «Наконец-то Льюис Робардс добился своего. Он сделал меня прелюбодейкой».

Когда она вошла в столовую Донельсонов и увидела все семейство на своих ритуальных местах за длинным столом, в ее сознании запечатлелось выражение каждого лица: еще один кризис в семействе Донельсон.

Во главе стола сидела мать, выражение ее лица как бы говорило: мне это причинило боль, но я все еще думаю, что Эндрю Джэксон стоит любой цены. Место отца занимал Джонни, его взгляд говорил о том, что в данный момент он скорее обеспокоен ущербом, нанесенным имени Донельсонов, чем тем, что может произойти с браком Джэксона. Напротив сидел Александр, не питавший интереса к женщинам, к любви или браку, выражение его лица вопрошало: чего вы можете ожидать, если у вас хватило глупости жениться? На втором месте восседал осторожный Уильям, огорченный свалившимися на его сестру неприятностями, но помнивший о том, что он советовал ей оставаться с Льюисом Робардсом. Рядом с Уильямом был Сэмюэл, его обычно гладкое лицо было покрыто пятнами, а мягкие карие глаза сверкали гневом. Он был точным ее портретом, если бы она взглянула на себя в зеркало.