Магдалина Дальцева - Так затихает Везувий: Повесть о Кондратии Рылееве
— Константин прав, — сказал Бестужев. — Республиканское правление немыслимо в России. Каков бы ни был самодержец, в России ничего не изменится. Нужно правление наподобие английского. Конституция при монархе. Вернее, монарх при конституции и парламенте.
Рылеев рассмеялся.
— Мы слишком далеко зашли. Вопрос этот будет решать дума общества, и даже не она, а Великий собор, которому будет предложен проект конституции.
Он был доволен быстротой, с какой будущие члены общества вникали в суть дела. Необходимость тайны приказывает быть осторожным. Взгляды и личность Николая Бестужева и его друга были досконально известны со слов Александра Бестужева. Кроме того, это был самый надежный способ проникнуть в среду флотских. Но сколько еще их надо привлечь и посвятить в роковые замыслы, молодых, жаждущих добра и справедливости офицеров! И как уберечься от предателей? Муравьев и Трубецкой как будто довольны, что Северное общество жалкая кучка офицеров. Кучка! А их должен быть легион. Дума занята соображениями, что будет после переворота, и оставила попечение о том, как его совершить…
Один. Он один за все в ответе, потому что больше никто не стремится совершать поступки.
Размышления его перебил Торсон.
— Когда намечено выступление войск?
Этот джентльмен с короткими ручками торопится, но глядит в корень. Не стоит его разочаровывать.
— Вы задаете опасные вопросы. Конечно, дума наметила приблизительные сроки, но благоразумно держит их в глубокой тайне.
— Константин Петрович спрашивает не из пустого любопытства, — сказал Николай Бестужев. — Вступая в общество, мы берем на себя многие обязательства, и первое из них — готовить нижних чинов. А это не совершишь по мановению руки.
— Вот поэтому и надо немедля приступать к делу, — все так же уклоняясь от прямого ответа, сказал Рылеев.
Пришел Мишель, веселый и возбужденный. Рассказывал о репетиции в любительском театрике, который они затеяли вместе с Николаем. Позабавил всех услышанной в Питере эпиграммой на Жуковского, приписываемой Пушкину.
Из савана оделся он в ливрею,На пудру променял свой лавровый венец,С указкой втерся во дворец;И там, пред знатными сгибая шею,Он руку жмет камер-лакею…«Бедный певец!..»
Потом снова перешли в гостиную и снова пела Елена на два голоса с Мишелем модный романс Верстовского «Черная шаль»… Но теперь, после разговора с Николаем и Торсоном, Рылеев уже не мог предаться счастливой безмятежности. Мысль, какая раньше не приходила в голову, тревожила и не покидала. Ведь те, кто брал Бастилию, были прямыми жертвами произвола и гнета. Их жизнь была настолько тяжка, что надо было выбирать — взорвать или умереть. А тут… Ну пусть Николай десять лет вел тяжбу с прохвостом, присвоившим деньги отца, пусть Торсон оскорблен маркизом Траверсе, отстранившим его от командования, но ведь они живут в достатке, наслаждаются теплом домашнего очага. Не дрогнут ли? Не отступят ли в решительную минуту, рискуя головой в случае неудачи, а в случае победы удовлетворятся ли лишь благом отчизны, в котором не будет их личной корысти и может ничуть и не коснется их судьбы?
— А теперь будем танцевать, — крикнул Мишель. — Жаль только дам не хватает.
— А я позволю себе пригласить Прасковью Михайловну, — сказал Торсон и с неожиданной грацией, какая бывает только у толстяков, склонился перед нею.
12. В АРХИВНОЙ ПЫЛИ
В полдень, когда он был еще в шлафроке и писал письмо матери, отдыхал за этим занятием, пришел Федор Николаевич Глинка. Визит удивил. Были они в дружеских отношениях, щедрый на похвалы Глинка не раз восторженно отзывался о его «Думах», однако в дом заглянуть не стремился.
Маленький, юркий, с густыми черными бровями, круглой головкой, как бы приплюснутой сверху чьим-то мощным ударом, он ни минуты не мог оставаться в покое и сразу же после приветствия засуетился около трех скамеек, обтянутых холстом, на которых Рылеев раскладывал свои бумаги. На одной — материалы судебные, на другой — стихи и прочие литературные записи, на третьей — рукописи для «Полярной звезды». За столом он писал только письма, а более пространные занятия всегда вел за конторкой.
Похвалив скамейки за разумное распределение материалов, ни на минуту не умолкавший Глинка подскочил и к конторке, побарабанил пальцами по крышке и веско сказал:
— Работаете стоя? Прекрасная мысль. Только за конторкой поэт может уберечься от геморроя.
И расхохотался, давая понять, что шутит.
Недоумение Рылеева длилось недолго. Тут же Глинка объяснил и цель своего посещения. Адмирал Мордвинов, член Государственного совета, член правления Российско-американской компании и прочая, и прочая, желает познакомиться с поэтом Рылеевым, польщенный лестным отзывом в посвященной ему оде.
— Не советую откладывать этот визит, а отправиться к старику прямо сейчас, вместе со мной. Это благороднейшая, пожалуй единственная в своем роде, личность в нашем правительстве.
Этого можно было не говорить. Адмирал Мордвинов — один из двух чиновных вельможей, которому по мысли тайного общества предуготовлялся высокий министерский пост после государственного переворота.
С тех пор как император Александр внимал либеральным речам Мордвинова, много воды утекло. Многое изменилось в симпатиях самодержца, но старый вельможа своих взглядов не менял. Возглавлять будущую идеальную Россию, по его мнению, должно нечто вроде палаты лордов, несколько переделанной на российский лад. В Государственном совете и в кабинете министров он поражал всех независимостью и твердостью своих суждений. Пушкин говорил, что адмирал Мордвинов заключает в себе одном всю русскую оппозицию. Николай Иванович Тургенев рассказывал, что, когда он в запале сказал при Мордвинове: «Пока крестьяне не освобождены, я готов мириться с этой властью, лишь бы только она была употреблена для освобождения страны от чудовищного угнетения человека человеком», Мордвинов возразил: «Начать надо с трона, а не с крепостных, пословица говорит, что лестницу метут сверху».
Рылеев рванулся было, чтобы идти одеваться, но Глинка жестом остановил его и, простирая вперед коротенькую ручку, прочитал:
Но нам ли унывать душой,Когда еще в стране родной,Один из дивных исполиновЕкатерины славных дней,Средь сонма избранных мужейВ совете бодрствует Мордвинов?
— Лучше не скажешь, — заключил Глинка. — Одевайтесь и едем!
При встрече Мордвинов был благосклонен, по-старинному любезен, чем несколько напомнил давно забытого француза-эмигранта Буассарона, осенний парижский денек, флигелек в Сен-Жерменском предместье. Прощаясь, вдруг предложил занять должность правителя канцелярии в Российско-американской компании и, улыбаясь, почти слащаво, сказал:
— Должность приятная во всех отношениях, — и прищелкнул пальцами.
Рылеев вспыхнул. Уж не думает ли он, что отставной подпоручик нуждается в местечке, где можно погреть руки?
Но Мордвинов продолжал:
— Вы будете иметь казенную квартиру и жалованье, несравненное с нынешним. А главное — у компании большое будущее. И, находясь в предприятии частном, вы приобщитесь и к делам общегосударственным.
И верно, приобщился.
Принимая предложение Мордвинова, он более всего соблазнился квартирой. Жить на Шестнадцатой линии Васильевского в четырехкомнатной квартире с семьей и слугами, быть в постоянном общении с крикливой и добродушной хозяйкой — тесно и неудобно. Но сама по себе должность правителя канцелярии представлялась чем-то вроде должности экспедитора, рассылающего и принимающего корреспонденцию. Да и деятельность какой-то торговой фирмы ничуть не привлекала.
На самом деле все оказалось иначе.
С первых же дней пребывания на новой работе он углубился в изучение архивных материалов и понял, как часто перекрещиваются интересы компании с планами и действиями правительства. Он и не подозревал, что еще в начале прошлого века полковнику Ельчину было поручено исследовать острова, расположенные против Чукотского мыса и Большой земли. Геодезистам Евреинову и Лужину, посланным для исследования и описания Курильских островов, предлагалось определить, «сошлася ли Америка с Азией». Это же надлежало выяснить и первой экспедиции Беринга. Во второй экспедиции, снаряженной для «проведования», следовало узнать земли, которые по предположению считались американскими, выяснить, какие там проживают народы и подлинно ли это американский материк.
Путь вдоль гряды Алеутских островов был впервые проложен русскими путешественниками Берингом и Чириковым.
