Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

— Ну что же, когда за дело берется такой знаменитый воин, я спокойна.— Княгиня подошла к великану и, подняв густо напудренное лицо, заключила: — Эти схизматики все равно попадут в ад, Рыбинский. А вы заслужите великую милость короля Станислава и святой апостольской церкви. Понятно?!

— Так точно, ваша светлость! — Рыбинский согласно наклонил голову.— Но только путь в ад тем русским не вымостишь без золота.

— Не беспокойтесь, Рыбинский. Вам хорошо заплатят. Об этом позаботится орден святого Лойолы, доходы которого никогда не иссякнут!..

Княгиня повелительно кивнула головой, и Зеленский под руку вывел великана. Захлопнулась за ним тяжелая дверь с изображением герба доминиканцев: песьей головы и метлы.

Полк Ренцеля сопровождал тяжело груженный обоз с продовольствием и боевыми припасами, направляющийся к крепости Ландау. В пути, когда полк подошел к переправам через Рейн, Ренцеля и нагнало письмо барона Гюйссена, посланное с нарочным из Вены.

Известие, сообщенное в письме, было столь важным и не терпящим отлагательств, что Ренцель отменил переправу и тотчас созвал военный совет.

— Господа офицеры! Барон Гюйссен сообщает мне, что император отказал ему в возврате полка в Россию. По словам барона, полк или выдадут шведам, или пошлют на геройскую смерть — штурмовать французские позиции у Меца. Австрийский император недурно наградил нас за верную службу. По-немецки это называется дольхштосс, кинжал в спину, господа!— Старый ландскнехт побагровел от гнева и обиды.

Его детище, его полк в далекой Вене уничтожили одним росчерком пера. Он обвел взглядом лица окружавших его офицеров. За время долгого заграничного похода сначала в Польше, затем в Германии старые офицеры были почти все выбиты, так что в младших офицерах царь Петр утвердил, по спискам, посланным через русское посольство в Вене, выбранных Ренцелем наиболее отличившихся сержантов! Глядя на этих рослых бравых молодцов, Ренцель не сомневался в их ответе. Но иное дело старшие офицеры. Среди них было несколько немцев, да и иные русские, вроде князя Засекина, не внушали особой надежды. Ишь как этот толстяк, командовавший когда-то корпусным обозом, воротит в сторону голову, точно его интересует прекрасный вид на покрытую серебристой дымкой долину Рейна, открывавшийся с высоты холма, на котором Ренцель собрал совет. И офицеры-немцы, за исключением Карла Гох-мута, виляют взглядами и упрямо не смотрят на Ренцеля.

— Что же, по старому воинскому обычаю начнем опрос с младших чинов, — Ренцель повернулся к Роману.— Ну хотя бы вы, господин подпоручик! Что потребно делать при нынешних конъюнктурах, по вашему разумению?

Роман в ответ щелкнул шпорами кавалерийских ботфортов, с которыми он, как и все бывшие новгородские драгуны, не расстался при австрийской экипировке, и ответил честно, глядя в глаза Ренцелю:

— Я полагаю, у нас один путь, господин полковник,— выйти из имперской службы и пробиваться на родину!— Слова Романа вызвали полный восторг среди молодых русских офицеров и некоторое замешательство среди офицеров-немцев.

— Это явное нарушение присяги. Призыв к мятежу! Бунт! Полковник, вы должны арестовать этого негодяя!— подступили они к Ренцелю.

— Господа, мы должны выполнить приказ императора — переправиться через Рейн, атаковать французов и победить или погибнуть в геройском бою! — Пожилой австрийский офицер, приставленный к полку Людвигом Баденским, обращался и к немцам, и к русским.

Впрочем, последний призыв не встретил одобрения ни у немцев, ни у старых русских офицеров, сгрудившихся вокруг князя Засекина.

— Гибнуть в неравном бою за австрийского цезаря, конечно, не дело!— степенно и важно рассуждал Засекин.— Но и пробиваться в Россию нам невозможно. Ежели мы целым корпусом из Польши в Россию не смогли выйти, то взгляните, эка куда ныне-то нас занесло!— Князь Засекин обвел рукой чужеземный ландшафт — с рыцарскими замками на холмах, с каменными городками и селами, прилепившимися к широкому Рейну.— Так не лучше ли, господа, покориться судьбине нашей и пойти с повинною к королю свейскому. Король Карл не то что его фельдмаршал Рёншильд. Он молод и человеколюбив. А ежели мы к нему сами с по-винной-то явимся, король нас авось и простит и пустит с миром до- родной сторонушки. Вы же, господа немецкие офицеры, и вы, господин полковник, яко иноземные подданные, судьбы нашей разделять не обязаны и правомочны подать абшиды его царскому величеству...— Многословные рассуждения Засекина прервал вдруг заливистый насмешливый свист. То Роман вспомнил былые новгородские шалости. После чего, выхватив шпагу, подскочил к князю Засекину. Старшие офицеры едва успели его перехватить. Теперь уже закричали все, так что первые слова старика Ренцеля не сразу и разобрали. Но именно потому, что он говорил тихо и не особенно внятно произносил русские слова, шум быстро стих и слова полковника звучали уже приказом.

— ...Вверенной мне государем Петром Алексеевичем властью приказываю с сегодняшнего дня не числить более полк на имперской службе, переправу через Рейн отставить и сегодня же двинуться на восток!— В этом месте речь полковника была прервана единодушным «ура!» русских офицеров. Ренцель подождал, когда стихнут крики, и продолжал: — Всем господам офицерам приказываю разойтись по ротам и объявить весть о походе солдатам. Для малого совета остаться капитанам Гохмуту и Бартеневу!

Ренцель еще смотрел, как расходятся с холма офицеры, но думал уже о вещах практических и требующих скорейшего решения: как быть с обозом, какой кратчайший путь избрать для похода, как обмануть на этом пути имперского генералиссимуса Людвига Баденского, если тот пошлет за полком погоню.

В палатке Ренцеля расстелили карту. Карл Гохмут, как штаб-офицер, прикидывал на ней полковой маршрут, а Ренцель журавлиными шагами мерил палатку и гадал, какие силы может за ним послать Людвиг Баденский.

— Кавалерию он послать не может, она у него поставлена за Рейном как завеса против французов, но пехоту непременно вышлет наперехват,— вслух рассуждал Ренцель.

— Что ж, будем биться... Но ведь от пехоты, чаю, и уйти можно,— вмешался Бартенев.

Это был тихий старый капитан, служивший еще с крымских походов Василия Голицына. Ренцель оставил его на совет лишь потому, что он мог подсказать, как быть с Засекиным, ежели тот запросит вдруг абшид вместе с немцами.

— Как уйти, если они, сударь, стоят позади нас, а австрийские лазутчики или обозные фурьеры-немцы давно им весть о нашем повороте доставили?

— А мы бочком, бочком, да мимо Филиппсбурга.

— Пустое! И боковую дорогу они завтра к утру перекроют!— Гохмут показал измеренное циркулем расстояние.

— И перекроют, ежели мы пойдем пешие,— невозмутимо подтвердил Бартенев.— А мы возьмем да двинемся этой ночью не пешие, а на телегах.

— Алексей Михайлович, голубчик, дай я тебя расцелую!— Ренцель сжал маленького капитана в своих могучих объятиях.— Правильно говорит ваша пословица: ум хорошо — два лучше. И как я сам, старый дурак, не догадался!

— Э... при чем тут я...— Бартенев покачал головой,— Просто вспомнилось, что у фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева еще в лифляндском походе была ездящая пехота. А у нас целый обоз под рукой. Да тут любой солдат из мужиков подсказал бы.

— Все правильно!— заключил Ренцель.— Гохмут, бросай свою карту. Приказываю — очистить обозные фуры. Посадить солдат на подводы. И вечером же в поход... Да, вот еще, господин полковник. Прикажи, чтобы солдаты свободных лошадей в тройки заложили и в каждой фуре имели по смоляному факелу, дабы не сбиться с дороги. Места-то чужие... Да и на тройках нашим сподручнее.

Слова господина капитана подтверждаю приказом. Капитан Бартенев, назначаю вас своим прямым помощником. Отправляйтесь вместе с Гохмутом и готовьте полк к походу, — Бартенев был уже у выхода, когда Ренцель остановил его вопросом:— А скажи, Алексей Михайлович! Не убежит ли у нас князь Засекин?

— Да с чего вы взяли?— Бартенев всплеснул руками.

— С того и взял, что больно уж противные офицерской чести слова говорил. Право, будь я в молодых годах, как подпоручик Роман Корнев, сам бы вызвал его биться на шпагах.

— И, батюшка,— в глазах Бартенева запрыгал смешливый огонек,— Так ведь наш князюшка вовсе и не офицер. Он богатейший боярин, которого царь Петр Алексеевич силой определил в воинскую службу. Для него офицерская честь — пустое место! Но убежать он не убежит. Разве от таких вотчин, что у князюшки под Рязанью, бегают? В бою за обозом спрячется — это с него станет, но убежать не убежит!

Тем и кончился малый военный совет.

А ночью по дорогам Бадена полетели невиданные в сих краях русские тройки. Горящие смоляные, факелы выхватывали из темноты развевающиеся конские гривы, белые кафтаны ездовых, солдатские треуголки и льдисто поблескивающие штыки, которыми, как еж иголками, ощетинилась каждая подвода.