Эрнесто Медзаботта - Иезуит
Бедняга старался шутить, но слезы наполнили его глаза. В это время аббат вынул из кармана письмо и подал пленнику, говоря:
— Умеете вы читать?
— Я, — сказал Франциск, — поэт.
— Хорошо, хорошо, — ответил снисходительно монах. — Тогда прочитайте это письмо.
Король схватил бумагу и прочел:
«Милый мой Христовый брат.
Монастырь св. Варнавы.
Воскресенье, 2 апреля.
Отвечая на письмо вашего преподобия, мы должны вас предупредить, что в пленнике, описанном вами, мы признали бедного сумасшедшего слугу монастыря, убежавшего пять дней назад.
Этот слуга называется Матурин Гранже; ему сорок пять лет и он имеет замечательное сходство с нашим королем Франциском I; этот слуга отличного характера и весьма послушный, кроме дней припадка, когда он считает себя королем.
Так как бедный помешанный очень любим всеми нами, то мы все очень благодарим вас за попечение о нем. Отошлите как можно скорее его обратно к нам, где его ожидает комнатка и, где он снова будет жить покойно. Мы надеемся, что вы присоедините молитву вашу к нашим мольбам, чтобы бедный Матурин скорее поправился.
За сим, милый брат по Христу, я молю Бога, чтобы Он сохранил вас под своим святым и достойным покровительством, и прошу вас не забыть меня в святых молитвах ваших.
Вильгельм, аббат».
Франциск остановился, смущенный и побежденный. Таким образом, личность его вполне разъяснилась. Он был Матурин Гранже; в этом не было ни малейшего сомнения, а великий и властный Франциск Франции покоился теперь вечным сном. Внезапно другая мысль заставила его встрепенуться.
— Скажите, отец мой, — сказал он, — что думает церковь о переселении человеческой души?
Аббат вовсе не изумился подобному вопросу. Он угадал мысли пленника.
— Сын мой, — сказал он степенно, — церковь учит нас, что человеческие души после смерти тела судятся Господом и идут, смотря по назначению, или наслаждаться радостями, или терпеть муки окаянных. Но есть примеры, что души, покинувшие одно тело, переходят в другое, и это потому, что Бог, по своей бесконечной доброте, приостанавливал окончательный суд и давал душе время покаяться в первых своих грехах.
Франциск громко вскрикнул:
— Вот то-то и есть! Отец мой, вы видите во мне большого грешника. Прежде я был в самом деле королем Франции…
Аббат слегка улыбнулся. Между тем король продолжал:
— Самый большой мой грех был любострастие, и разгневанный Господь Бог послал мне смерть в большом грехе, в объятиях женщины, которая была женой другого. Я был предназначен аду; но Бог, давая мне время покаяться, перенес душу мою в тело Матурина Гранже. Я каюсь, искренне каюсь! Господь Бог, открой мне путь в рай!
И кающийся преклонил голову к ногам аббата.
Аббат, стоя, смотрел с гордостью на побежденного и валяющегося у его ног. Что, неужели это был великий, гордый Франциск де Валуа?!
Выдуманная сказка, которая бы заставила улыбнуться самого глупого простого священника Сорбонны, подействовала настолько, что могла свернуть ум первого господина католического мира.
И аббат имел причину гордиться. Король, лежащий у ног священника, нагло подсмеивающегося над ним, — вот высшая победа этих черных людей, собранных Лойолой и которых он намеревался вести к победе!
ЛИСИЦЫ И ЛЬВЫ
Аббат Доснанже — так назывался аббат монастыря — наслаждался некоторое время своей победой, а затем сказал мягким голосом, протягивая руки лежащему у его ног и помогая ему встать:
— Встаньте, дорогой сын мой! Если то, что вы говорите, правда, то благодарность ваша к Богу должна быть огромна, и вы должны признать это чудо с большим раскаянием.
— Что нужно делать? Я готов.
— Прежде всего, держите в тайне этот факт. Потом, если вы желаете спасти себя в вашей новой жизни, как я надеюсь, то вы можете это сделать, только будучи добродетельным, в первую очередь скромным…
— Я буду скромен, отец, — сказал, вздыхая, король.
— Потом, когда вас признают достойным принадлежать к нашему святому обществу, вы должны дать три обета: бедности, целомудрия и послушания, которые составляют основание монашеской жизни. Вы будете заперты в келье этого ордена и проведете ваши дни в уединении и в молитве, оплакивая горькими слезами грехи ваши.
— Я готов послушаться, отец! — сказал Франциск, желая оставить все сладости жизни, изведанные им.
— И если, — продолжал аббат, особенно подчеркивая эти слова, — если случится, что демон примет образ какого-нибудь вашего друга… даже самого дорогого, и захочет вас заставить принять прежнее ваше величие, то вы должны решительно оттолкнуть его соблазн.
— И с этим я с вами согласен, — сказал Франциск, наклоняя голову и вздыхая.
Вдруг раздались страшные крики в прихожей монастыря. Две сторожевые собаки бешено залаяли, потом отчаянно завизжали и, наконец, затихли. Большой шум слышался по коридорам.
— Что это такое? — воскликнул король, вскочив на ноги.
В это время раздался голос за дверьми:
— Отец мой, напали на монастырь, сторожевых собак убили!
— Нужно защищаться, непременно! — вскричал король, мгновенно став самим собой, схватил скамейку и поднял ее кверху с такой угрожающей позой, что аббат побледнел. Плоды его учения рассеялись.
— Вспомните, — сказал монах, — о моих предупреждениях. Демон, чтобы соблазнить вас, может принять вид какого-нибудь вашего друга… отвергайте соблазн, если хотите быть спасенным!
Но дверь, осажденная с яростью, внезапно открылась. На пороге появился сильно вооруженный человек: это был маркиз де Бомануар! За ним виден был ряд солдат, с которыми боролись пять или шесть монахов, крича и протестуя.
— Государь! — вскричал Бомануар, входя в келью со шпагой в руке. — Нам удалось открыть место, где вы находитесь пленником!.. Государь, возвратитесь в ваше королевство, утешьте ваше семейство и ваш народ. Друзья! Наш монарх найден, да здравствует Франциск!..
— Да здравствует Франциск! — кричали все, входя и наполняя келью короля.
— Это демон… — шептал монах, — не поддавайтесь искушению…
Но Франциск, уронив скамейку, всматривался в вошедших людей. Его ум, осажденный различными потрясениями, недоумевал.
— Бомануар, — прошептал он, наконец. — Ты ли это или это призрак, походящий на тебя?
— Государь, вы не узнаете меня? — воскликнул Бомануар. — Вы вполне можете довериться мне и последовать за мной, уверяю вас!
Король был убежден; после недолгого раздумья он со слезами на глазах протянул руку маркизу.
— Я верю тебе, Бомануар. Первый раз ты мне спас жизнь, теперь ты мне спасаешь трон и честь. Добудь мне одеяние, чтобы я мог спокойно и с полным величием въехать в Лувр.
Один из оруженосцев принес богатое одеяние кавалера, заранее приготовленное Бомануаром.
— Обождите минуту, — сказал, входя неожиданно, совершенно седой старик с величавым видом. — Государь, узнаете вы меня?
Король пристально посмотрел на него.
— Нет, — сказал он грустно, — хотя черты немного знакомы мне…
— Я был граф Виргиний де Пуа, государь, — сказал дворянин. — И я первый, который готов предложить жизнь свою для спасения жизни короля.
Франциск покраснел. Ему было совестно, что человек, задержанный его повелением в таком ужасном и долгом плену, начал так великодушно свою месть!
— Граф, вы хотите упрекнуть меня! — сказал смущенно монарх.
— Сохрани Бог, государь! Я осмелился потому говорить, что предполагаю в аресте вашем здесь, в монастыре, большое преступление. Я предлагаю сейчас же арестовать и допросить этих монахов, пока они не скажут правды.
— Сын мой! — испуганно вскричал аббат.
Франциск злобно взглянул не него.
— Не вмешивайся теперь, чтобы не ухудшить свое положение, — сказал он строго. — Граф де Пуа, имеются ли при вас солдаты?
— Сто дворян, государь, пришедшие по первому призыву господина де Бомануара, чтобы исполнить свой долг.
— Хорошо. Пусть половина их сопровождает нас в Лувр. Другие же пусть оберегают все выходы аббатства; связать всех монахов, отобрать все письма и послания, которые будут найдены при них; граф де Пуа с избранными им самим товарищами останется управлять монастырем, и пусть произведет как можно скорее суд. Теперь, господа, в дорогу!
Король с помощью господина де Бомануара в один миг одел костюм кавалера и вышел из кельи со своей свитой.
Аббат, хотя охал и протестовал, говоря о праве церкви, был взят и крепко связан теми веревками, которыми был связан Франциск.
— Лошадь его высочеству! — закричал Бомануар с лестницы. И, обратившись к королю, он сказал:
— Я должен сознаться, государь, что приготовил также и носилки, с грустью подозревая, что здоровье моего короля расшатано. Но так как, благодаря Богу, я вижу ваше высочество крепким и здоровым, то попрошу сесть на лошадь.
