Дмитрий Петров - Перед лицом Родины
— А вот я и хочу сказать, дорогой товарищ, что хлеба у меня нету… Вот что хочешь со мной делай, а хлеба нету, и вывозить на элеватор мне нечего…
— Нету у нас хлеба! — взвизгнул бабий голос.
— Нету-у! — подхватил пожилой калмык.
— Тише! — предупредила Сидоровна. — Говорите по одному.
Выступали затем и другие станичники. Они резонно говорили о том, что налог на них положен очень повышенный, так как половину хлебов позажгло суховеем и они погибли. В свое время стансовет не произвел обследование погибших посевов и не составил актов, а теперь вот и приходится за это расплачиваться казакам.
Сазон Меркулов не стал оправдываться.
— Вина, конешное дело, моя в этом есть, — сказал он, — но я сообщал в район, просил, чтобы выслали комиссию для обследования погибших у нас посевов. Так никто оттуда и не приехал. Мне б надо поехать самому толкнуть это дело, а я не поехал, понадеялся, что пришлют комиссию…
Сход затянулся допоздна. Василий Петрович, не дождавшись конца собрания, ушел, как и многие другие казаки и казачки. Покинули собрание как раз те, кто особенно протестовал против сдачи хлеба.
После их ухода Концов распалился вовсю.
— Вы что, саботажничать? — кричал он свирепо на казаков. — Не хотите задолженность государству выплачивать? Так мы вас сожмем так, что и не пикнете. Предлагаю завтра же отвезти на элеватор остальной хлеб по плану. Возражений никаких слушать не буду. Все! Закрывайте собрание.
Хмурые и озлобленные, расходились казаки и казачки с собрания.
XIX
Вечером следующего дня Концов распорядился созвать пленум стансовета.
— Да актив из бедноты пригласи на заседание, — сказал он Сидоровне.
Когда канцелярия стансовета была забита приглашенным народом дополна, Сидоровна предоставила слово Концову.
— Так вот, товарищи, — вытянувшись до потолка, угрюмо сказал уполномоченный, — дело обстоит плохо. Очень плохо! Ныне повезли на заготпункт хлеба всего только тринадцать с половиной процента к плану. Вот теперь и считайте: план был до этого выполнен на шестьдесят три процента, да ныне вывезли на тринадцать процентов… Выходит, всего семьдесят шесть процентов. Вот! А кто к нам будет еще выполнять двадцать четыре процента? Пушкин?.. Нет, Пушкин не будет выполнять. План должны выполнить мы. Вот как обстоит дело на нынешний день. Вчера мы со всеми гражданами добром говорили: вывозите хлеб. Не вывезли. Не захотели вывозить — не надо. Мы заставим вас вывезти. Будем действовать. Нам, товарищи, даны большие права. Не желает кулачье добром-хлеб вывозить, так мы к нему крутые меры примем. Если, к примеру, какой-нибудь злостный зажимщик Иван Иванович не вывозит, а прячет хлеб, то нам дается право применить к такому зажимщику «кратку». Это значит, если ему надо сдавать двести пудов, а он не сдает, то мы имеем право наложить на него налог в трикрат или в пятькрат… Значит, он должен вывезти хлеба шестьсот или все тысячу пудов…
— Ой-ей-ей! — закачала головой какая-то старушка. — Иде же он, болезный, наберет столько хлеба-то?..
Концов неприязненно глянул на нее.
— Шла бы ты, бабушка, спать, — сказал он раздраженно. — Зачем ты сюда пришла?
— А зачем же вы звали меня? — обиженно спросила старуха. — Ежели не нужна, так могу и пойтить поспать…
— Так это же председатель комитета бедноты, — смущенно сказала Сидоровна. — Тетка Груша. Самая что ни на есть беднячка в станице, активистка…
Концов опешил.
— Беднячка?.. Активистка? — бормотал он. — Чего же не сказали?..
Но вскоре он оправился и снова вошел в азарт.
— И если он и после этого не вывозит хлеб, — продолжал Концов, — то не медля же описываем его имущество и распродаем с аукционного торга. С кулаком нечего церемониться…
— А ежели это не кулак? — послышался тихий голос.
— Ну, это мы поглядим, кто он, — ответил Концов. — Не кулак, так, значит, подкулачник, раз хлеб зажимает. Понятно?
Ему никто не ответил. В стансовете наступила такая гнетущая тишина, словно здесь и не было полусотни человек.
— Сейчас, — нарушил снова тишину Концов, — мы создадим несколько комиссий. В каждую из них войдут наши товарищи из бригады, — кивнул он на парней, приехавших с ним из Ростова и сидевших теперь в задних рядах. Каждая из таких комиссий пойдет по дворам злостных зажимщиков хлеба, будет настаивать, чтобы каждый несдатчик хлеба выполнил свои обязательства. А не будет сдавать он хлеб, обыскивать такого, налагать на него «кратку» и описывать имущество для продажи с торгов. На всякий случай давайте наметим, на кого можно наложить «кратку». Вы тут лучше народ-то знаете, так называйте фамилии… Ну, что же молчите?..
Опустив голову, люди молчали. Никто первый не хотел называть имя своего станичника. Ведь это же дело-то серьезное. А ну-ка ошибешься?
— Неужели в вашей станице нет таких, кого бы можно было б потрясти? — вздернул плечами Концов. — А вот что представляет из себя этот старик с белой бородой, что вчера выступал тут против сдачи хлеба, призывал к саботажу? Нельзя ли его прощупать? Видать, он из зажиточных?
И снова — никакого ответа.
— Да что вы, черти вас дери, молчите, а? — выкрикнул уполномоченный. — Языки у вас, что ли, корова отжевала?
Поднялся Сазон Меркулов.
— Слов нет, старик этот, Василий Петрович Ермаков, большое стремление к зажиточной жизни имеет. Богатеть ему охота. Вишь вот и трактор он себе купил. Но кулаком его назвать нельзя! Потому как с сыном своим Захаром все своим трудом делает…
— А это неважно, — перебил его Концов. — Сам же ты говоришь, что он к богатству стремится. Значит, к кулацкой жизни идет. Если не сейчас, так завтра кулаком будет. Он — богатый человек — должник государства, не вывез хлеб, причитающийся с него, значит, он саботажник. Такого надо прижать… Кавернов, — крикнул он белокурому прыщавому парню, сидевшему рядом с избачом Тоней Миловановой, — слушай вот, что говорят. Завтра ты с понятыми пойдешь к этому старику с седой бородой, что вчера выступал тут… Прощупаешь его… В случае чего, наложишь на него «кратку» и опишешь его имущество. Понял?..
— Понял, Устин Евграфвьевич! — с готовностью ответил парень.
— Вот! — сказал Концов. — Так-то. Хватит с ними цацкаться. Конечно, все это относится к кулакам, зажиточным да к подкулачникам… К середняку у нас должен быть другой подход. Середняка мы не должны обижать. Понятно? Так давайте же на всякий случай наметим, на кого надо нажать…
— Вот калмыка Адучинова надобно бы прощупать, — сказал нерешительно Коновалов.
— Да, — кивнул агроном Сытин. — Его можно… Он человек богатый.
— Вот еще бы надо потрясти Свиридова, — звонко выкрикнула Тоня-избач. — Он страшенный богач…
— Записывай, председатель, — буркнул уполномоченный Сидоровне. — Да того старика-то не забудь записать. Как его? Ермаков, что ли…
— Не, товарищ уполномоченный, — решительно замотал головой Сазон. Того старика вы не могите записывать…
— Это почему же?..
— Он не кулак. А притом у него сын — красный генерал… Я с ним всю гражданскую войну супротив белых воевал. У Буденного были… Да и дочь у него геройская. Тоже воевала супротив белых. Орденом награждена… Ну как же можно на такого «кратку» накладывать?..
— Это ты, милый, поешь не с того конца, — сурово возразил Концов. Дети за отца не отвечают, а отец за детей. Ты вот был на гражданской войне, знаешь, как брат против брата шел, а отец против сына. Убивали друг друга насмерть… Так и тут. Разве сын — красный генерал — поощряет своего отца, что он стал кулаком? Небось давно уж отрекся от него…
— Не кулак он, Ермаков, говорю я вам, — упрямо твердил Сазон. — Наш он человек. Правда, стремление он к богатству имел. Что правда то правда, но а «кратку» на него все же накладывать нельзя…
— Слышишь, мил человек, — пристально глядя на Меркулова, многозначительно проговорил уполномоченный, — гляжу я на тебя и думаю, что ты тут с кулаками съякшался, в защиту их встаешь… А почему это? Да потому, что ты правый уклон от линии партии проводишь.
Сазон струсил.
— Да ты что, товарищ Концов, какой же я правый уклонист, ежели за генеральную линию партии я готов голову сложить? Ни в жизнь ни к какому уклону не притулялся. Спросите вот хоть у товарища Незовибатько… Ведь он у нас не какой-нибудь огурец соленый, а все же секретарь партии в станице…
Незовибатько сурово стрельнул глазами в Сазона, недовольно проговорил:
— Ты, Сазон Миронович… гм… того… поосторожнее в выражениях-то. Ежели что желаешь сказать, то допрежде подумай. Что это за огурец соленый?..
— Извиняюсь, ежели что не так сказанул, — проговорил Меркулов. — Я человек простой, по-простому и говорю. Ведь ежели тебе хотят приклеить ярлык правого уклониста, то тут уж и не то можно вымолвить.
