Пётр Ткаченко - Кубанские зори
По пути следования на бивак произошло событие, потрясшее Рябоконя. Его родной брат Иосиф, вахмистр отряда, нечаянно застрелился. Раздраженный нудной камышовой жизнью, Иосиф, садясь в лодку, в сердцах бросил винтовку на ее дно: «Шо цэ за жызня, докэ будэм ховаться…» Винтовка, брошенная столь опытной, столь привычной к оружию рукой, словно почувствовав недоброе расположение духа своего хозяина, огрызнулась в ответ выстрелом. Пуля впилась Иосифу в грудь. Он удивленно, пораженный неожиданностью случившегося, судорожно хватая черкеску на груди, словно надеясь отыскать заплутавшую там пулю и окровавливая руки, как бы в нерешительности и неохотно опустился на берег.
Рябоконь бросился к брату, схватил за плечи, тормоша и заглядывая в уже мутнеющие глаза, настойчиво спрашивал: «Хто стриляв?» Видно, он заподозрил в случившемся подвох: не из своих ли кто? И тогда Иосиф, превозмогая себя, собрав последние силы, написал окровавленной рукой на весле: «Я сам…»
Василий Федорович похоронил брата со всеми подобающими воину и христианину почестями. Даже привез из станицы священника для отпевания.
Среди камышей, на сухой гряде потом долгое время виднелся деревянный крест, у которого с душевным смятением останавливались как повстанцы, так и преследовавшие их красные…
21 апреля 1921 года у Рябоконя родился четвертый ребенок, сын Григорий. А уже 26 апреля, через четыре дня после родов, его жена Фаина пришла к нему в плавни, оставив мальчика в станице Гривенской, в доме фельдшера Зеленского. Рябоконь, опасаясь за ребенка, решил его взять в камыши. Он запряг в линейку лучших, какие только были, тройку лошадей. Взял с собой трех казаков и Александру Дзюбку. Украсили линейку цветами и, под видом свадьбы, с песнями подъехали к дому, где был оставлен ребенок, и забрали его.
Далее бесстрастные документы говорят о том, что при этом Рябоконь застрелил пятерых жителей станицы. Поскольку уточнять события теперь не у кого, но, судя по ситуации и учитывая, что Рябоконь только что возглавил отряд, беспричинных зверств быть не могло. Скорее всего, маскарад со свадьбой раскрылся, и Рябоконя попытались захватить. Возникла перестрелка с охраной или отрядом самообороны. Пришлось спешно уходить или быть захваченным…
Мне особенно хотелось узнать, что же происходило в станице Староджерелиевской в первых числах июля 1921 года, что
1 июля там в семье Ткаченко Ефима Семеновича и Дарьи Илларионовны родился четырнадцатый ребенок, мой отец Иван Ефимович…
Начальник станичного отряда ЧОН Яков Моисеевич Фукса вел бурную, но больше бесполезную, шумную и бестолковую борьбу с бандитизмом. Вооруженные наряды патрулировали ночные улицы станицы. Но борьба эта была почему-то безуспешной. Василий Федорович Рябоконь не только их не боялся, наоборот, 5 июля 1921 года перебросил свой отряд из лиманов станицы Приморско-Ахтарской в район своего родного хутора Лебедевского и станиц Гривенской и Староджерелиевской.
Создавало ли это какую-то угрозу многодетной семье моего деда? Пожалуй, нет. Главная опасность возникнет позже, через восемь лет, в 1929 году, когда с бандитизмом в плавнях будет покончено и будут высланы многие казачьи семьи на Урал, в том числе и семья моего деда Ефима Семеновича. Акция проводилась с особой жестокостью: люди были выброшены из своих домов в снег, с запретом брать с собой теплую одежду и припасы, это была верная смерть.
Если Рябоконь в этих станицах представлял главную угрозу, как утверждали агитаторы, мирному строительству, то почему после его ликвидации началось это безумие?.. Или тогдашний бандитизм в масштабах целого государства не есть бандитизм, а политика? А сопротивление такой бесчеловечной политике — бандитизм?.. Или это объективное положение может быть как-то объяснено и мотивировано иначе?
В летние и осенние месяцы 1921 года повстанцы были особенно активны. Они действовали уже в каком-то безотчетном исступлении, словно приняв изначально тактику набегов, не в состоянии потом уже ее изменить или отказаться от нее. Не могла изменить сразу эту тактику и смена командира отряда. Василий Федорович и сам чувствовал, что делается не то и не так. Надо было что-то менять в их камышовой жизни. Ропот казаков, измученных бездомностью, постоянным напряжением, заставил его всерьез задуматься о том, как быть дальше. А пока он словно по инерции выполнял то, что было при хорунжем Кирие.
2 сентября в лесу, неподалеку от Горького лимана, он собрал всех повстанцев, находившихся в это время в камышах, и объявил, что по распоряжению начальника штаба 2-й десантной Улагаевской армии генерала Дроценко он назначен командиром всех партизан, находящихся в данное время в районе При-морско-Ахтарского, Гривенского и Староджерелиевского лиманов. Здесь же Рябоконь произвел переформирование отряда. Командиром он назначил себя, командиром первой сотни — корнета Маслова. Командиром второй сотни — астраханского казака, хорунжего Кислицу. Командиром третьей сотни — подхорунжего Озерского, адъютантом отряда — хорунжего Мало-са, начальником хозяйственной части — Тита Загубывбатько.
Но это переформирование ничего не изменило в тактике действий повстанцев. Снова Рябоконь дает распоряжение о налете на каракубанские хутора, после занятия которых совершается налет на хутора станицы Петровской. Видимо, Рябоконь планировал запастись продуктами и всем необходимым на зиму, после, все хорошо обдумав, предпринять решительные изменения в тактике борьбы. Слишком было очевидно, что такая активность отряда завершится неизбежно срывом или катастрофой, как в случае с Кирием. И он дает распоряжение сотням выбрать новые места для биваков. Первая сотня Маслова оставалась на старом месте в Приморско-Ахтарского лимана; сотня Кислицы выбрала место на гряде хутора Васильченко, в районе плавней станицы Гривенской и хутора Лебедевского; третья сотня Озерского расположилась в районе Бабинского лимана, в юрте станицы Петровской. Сам Рябоконь со штабом и всем хозяйством, которым заведовал Загубывбатько, находился в районе лимана Сладко-Рясного, где приказал оборудовать зимнюю землянку для штаба.
12 сентября первая сотня во главе с Масловым с целью добычи обмундирования для отряда выехала в станицу Новониколаевскую, где нанесла «визит» потребиловке. Захватив мануфактуру, керосин, спички, табак, другие товары, сотня возвратилась в камыши. 12 октября та же сотня наскочила на станицу Степную. Был разгромлен исполком и так же ограблена потребиловка. Намереваясь поймать Гая, председателя ревкома станицы Степной, повстанцы окружили театр, перекрыв все двери и окна. Расклеив воззвания к свержению советской власти, сотня покинула станицу.
Потом, когда ликвидируют повстанцев в камышах, на Кубани долго не будет не только театров по глухим степным станицам, но и цивилизованного жития вообще… Казалось бы, покончив с бандитизмом, приступили к строительству новой жизни. Но в этом краю для его жителей именно с этого времени начнется сущий ад массовых высылок и страшного голода. В наказание ли за строптивость и непокорность или же согласно передовой идеологии переустройства мира…
Понимая безнадежность ведения борьбы прежними способами, Рябоконь вносит некоторые изменения в тактику. 30 сентября он дает задание подхорунжему Колоту сформировать четвертую сотню в районе Приморско-Ахтарской и создать в станице повстанческое подполье. Этой сотне вменялось в обязанность держать тесную связь со всеми остальными сотнями и местным населением, сочувствующим повстанцам. Помощником по контрразведке у Колота стал подхорунжий Андрей Марухно. На него была возложена задача создания в Приморско-Ахтарской из служащих учреждений и поддерживавших движение контрреволюционной организации, через которую Рябоконь мог быть вовремя оповещен о движении и расположении войск, о местах жительства ответственных работников.
29 декабря у Васильчикова Колена он решает задержать пароход, курсирующий по реке Протоке из Екатеринодара в Гривенскую. Обстреляли пароход, на котором находился предатель Крикуненко, на совести которого было немало загубленных жизней. Крикуненко поймать не удалось: услышав стрельбу, он нырнул чуть ли не под колеса парохода. В перестрелке погибли три повстанца — Михаил Загубывбатько, младший брат Тита Ефимовича, Тимофей Вертий и Колесник.
Михаил Загубывбатько находился в камышах вместе с женой Александрой Давыдовной, а их дети — Аня и Федя жили у родственников на хуторе. Как вспоминала через многие годы Александра Давыдовна, ему очень не хотелось тогда идти на эту операцию. Словно предчувствовал что-то недоброе. А накануне ей приснился сон: будто сидит ее Михаил с Тимофеем Вертием и Колесником и перекидывается искусственными бумажными цветами. Вскоре сон сбылся, все трое погибли. Там их и похоронили на берегу Протоки, под кустом калины…
