Валентин Пикуль - Океанский патруль. Книга 2
И вдруг, сильно размахнувшись, он ударил капрала ключами по лицу:
— На, получи свою «пайваллисаннос»!.. А вот еще! Это за твоих курносых братьев, которые сдали русским Кондопогу!.. А это за Петрозаводск, который они просто подарили большевикам! Ну как, нажрался?..
По избитому лицу капрала текла кровь.
— Рыжие сволочи! — злобно сказал охранник, закрывая дверь. — Еще договоры вздумали с нами заключать!..
…Опасения Франца Яунзена оказались верными: новый военный договор, заключенный между Германией и Финляндией, оказался мертворожденным. Он умер, еще не успев родиться.
На севере назревали великие события.
Но события не те, о которых говорил лейтенант Рикко Суттинен, а те, о которых мечтал капрал Теппо Ориккайнен, мечтала вся страна Суоми — страна озерная, дикая, неуютная…
»Вот мы и поругались!»
— Я тебе запрещаю писать ему письма, ты слышишь? И кого? Кого, спрашивается, ты выбрала в свои корреспонденты?
Варенька смотрела в окно: на другом берегу залива зеленели мхами проплешины высоких сопок, пенилась полоса прибоя, а на самой вершине скалы стоял какой-то человек и бесстрашно заглядывал в пропасть.
— Вот ты бы не смог так, — сказала Варенька.
— Как? — спросил Пеклеванный, подходя к ней.
— А вот так… Стоять и смотреть…
— Ну, а чего же тут такого?
— Не спорь, Артем, ты не мог бы. Ведь ты бываешь смел только тогда, когда за твоей смелостью наблюдают другие. А этот человек на скале смел просто так. Для себя… Она повернулась к нему, спросила:
— Так что ты сказал про Мордвинова?
— Ты уже слышала.
— А ты повтори.
— Могу… Твой Мордвинов — необразованный дикарь.
— Ах, только и всего?
— Деревенщина, — закончил Пеклеванный и снова стал нервно расхаживать по комнате…
Эта комната была не их комнатой — в ней жил один офицер с «Летучего», и сегодня утром Артем попросил у него ключ. «Слушай, — сказал он ему, — ты все равно на вахте, а мне надо кое с кем встретиться…»
«И вот встретились! — злобно раздумывал Артем, вышагивая по комнате. — Через полчаса надо возвращаться на эсминец, а мы только и делаем, что ругаемся…»
— Слушай, Варька, — как можно беззаботнее сказал он, посмотрев на часы, — хватит ругаться! Ей-богу, плевал я на этого Мордвинова… Скажи мне хоть раз, что ты меня любишь по-прежнему…
«Мы ругаемся, — думала в свою очередь Варенька. — Мы ругаемся, пожалуй, впервые за все это время. Он не желает слышать имени Мордвинова, но — дурак! — пойми, что не будь этого человека, и мы бы никогда с тобой не встретились…»
Пеклеванный сел на подоконник, обняв ее за плечи.
— Ну вот еще, — сказал он, — чего нам ссориться. Из-за какого-то матроса!..
Она передернула плечами:
— Оставь! Я же ведь хорошо изучила тебя, Артем. Ты хочешь помириться со мной не потому, что тебе хочется просто помириться…
— А что же?
— Если бы у тебя было в запасе больше времени, ты не обнял бы меня. Но времени осталось мало, а ты знаешь, что уйдешь сегодня в море…
— Не хочу слушать, — перебил ее Артем.
— Нет, выслушай!.. И тебе хочется быть спокойным там, в море. Ты хочешь помириться со мною не из-за меня, а для себя. Ты, мне кажется, большой эгоист, Артем!..
— Ну, во-от, — обиделся Пеклеванный, — так уж сразу и эгоист!..
— Да! — не могла успокоиться Варенька. — Хочешь, скажу большее?
— Ну?
— А за что ты не любил Самарова?
— Я не то чтобы не любил, — растерялся Артем, — я просто относился к нему спокойно.
— Неправда! — возразила Варенька. — Ты не любил его за то, что матросы к нему относились как к другу, а к тебе только по уставу…
Пеклеванный спрыгнул с подоконника, схватил со стола папиросу.
— Он — посредственность, твой Самаров, таких тысячи! Он даже не имел для политзанятий своих оригинальных мыслей, а пользовался вырезками из газет!..
— Однако, — ответила Варенька, — матросы любили в нем не партийный билет, а человека… Не забывай, пожалуйста, что ты сам подал недавно заявление в партию. Зачем ты это сделал?
— Я?
— Да, ты!
— Странный вопрос!
— Нисколько.
— Отстань от меня, Варька! — примирительно сказал Пеклеванный, тайком посмотрев на часы. — Ну чего ты на меня сегодня взъелась?.. Вот сейчас опять скажешь, что я эгоист, желаю покоя только для себя, а я же ведь… люблю тебя!.. Мне обидно оставлять тебя в таком состоянии, Варька!
— Ну?
— Давай помиримся!
— Ну, помиримся… А дальше что? — Варенька безнадежно махнула рукой. — Я же ведь не могу вынуть из тебя душу, сердце и вложить другие. Ты знаешь, Артем…
Она замолчала. По наклонному железу подоконника, приплясывая, ходил серый полярный воробей. «Чирик-чирик», — посмотрит на Вареньку как-то сбоку, подпрыгнет и снова: «Чирик-чирик».
— Так что? — спросил Пеклеванный, демонстративно натягивая перед зеркалом фуражку.
Варенька словно очнулась:
— Я забыла, Артем… Вот засмотрелась на этого воробья, который напомнил мне ленинградских, и я забыла… А ты уходишь?
— Да, — сухо ответил Артем, — но я хочу… я хочу сказать тебе последнее.
Он сделал какие-то движения ртом, и Варенька вдруг заметила, как на его шее под гладко выбритой кожей судорожно перекатился острый кадык. Раньше она почему-то не замечала его.
— Что, Артем? — спросила она, тоже собираясь уходить.
— Последнее, — тихо повторил Пеклеванный, и кадык снова уродливо перекатился у него под кожей. — Я хочу сказать тебе, что в море…
Варенька насторожилась:
— Ну… в море?
— В море, — продолжал Артем, — находится около сорока немецких подлодок, и с некоторыми из них нам суждено встретиться. И ты… ты, Варенька, еще пожалеешь, если…
Она невольно закрыла глаза, и перед ней, как сейчас, встала накрененная палуба «Аскольда», потоки воды в коридорах, стоны людей, и шрам ранения вдруг резануло забытой болью.
Она порывисто прижалась к Артему, терлась головой по его жесткому кителю:
— Прости… Прости меня, милый!.. Я понимаю: нам нельзя ссориться, пока идет эта война… Прости!.. Если с тобой что-нибудь случится, я не снесу этого…
Он обнял ее тоже, и она доверчиво потянулась к нему…
Потом, стоя перед зеркалом и одергивая китель, она вяло говорила:
— Ты не опоздаешь?.. Нет?..
Вставляя ключ в скважину двери, Артем деловито объяснял:
— Нет, у меня хорошие отношения с командиром. Бекетов мне верит. В крайнем случае, скажу, что задержал на улице одетого не по форме матроса и запоздал… Только ты давай поскорее. До чего же вы, бабы, всегда копаетесь!
— Ничего, — сердито отозвалась Варенька, — ту самую, из Владивостока, ждал, ну и меня тоже обождешь…
— А я разве что говорю? Надо, знаешь, как: раз, два и готово!..
— Обожди, я куда-то уронила булавку.
— Плевать на нее! Не могу же я ждать, пока ты…
— А ты не жди. Скажешь Бекетову, что задержал на улице не одного, а двух матросов. Тебе же ведь он поверит.
— Перестань! Ты знаешь, ради чего я жертвую своими отношениями с командиром…
— Нашла булавку, — вздохнула Варенька, — вот она… Ну, пойдем!
На площадке лестницы она сказала:
— Как все-таки… плохо у нас!
— Плохо? — удивился Артем.
— Ну, если не плохо, то и не совсем хорошо, мой милый… Ну, скажи, скажи, — вдруг горячо заговорила она, — неужели ты, которому столько дано, не можешь поступиться даже моим крохотным вниманием к Мордвинову?.. А?
Пеклеванный высвободил свою руку из ее ладони, остановился.
— Тебе потому и плохо? — спросил он.
— Нет, не потому, но я…
— По-оня-ятно, — нараспев произнес Артем. Вареньке показалось, что он сейчас ударит ее, — такие были у него глаза в этот момент.
— Я .не имела в виду Мордвинова, когда сказала, что нам плохо. Честное слово!
Артем криво усмехнулся:
— Знаешь что?.. Иди-ка ты к своему Кульбицкому!..
— Втиснуть в одну таблетку несколько противоядий, — говорил Кульбицкий, — чтобы могли бороться с укачиванием несколько органов сразу, — это, само по себе, не столь уж трудно. Гораздо труднее сделать выводы… Сколько, вы говорите, было процентов укачавшихся во время вашего испытательного похода?
— Семь процентов, товарищ подполковник, — уныло ответила Варенька, — и, как правило, из машинной команды.
— Это и понятно: жара, воздух насыщен испарениями. Кстати, сколько размахов делал корабль в минуту?
— Четырнадцать.
— Ого!
— Еще бы, стремительность качки была такая, что унитарные патроны вылетали из кранцев почти вертикально!
Варенька, не перестававшая думать о своем, осторожно спросила:
— Простите, товарищ подполковник, но вы не можете освободить меня на полчаса?
— На десять минут, — ответил Кульбицкий…
«Что можно сделать за десять минут?» Варенька вышла в коридор, села за телефон дежурной сестры, вызвала причальную станцию.
— Соедините меня с «Летучим», — жалобным голосом попросила она, и далекий голос телефонистки ответил: «Летучий» уже отключился от городской сети…»
