Наталья Павлищева - Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»
– Тебя плохо учили истории, сын мой. Ты забыл, чем закончился такой дележ – шехзаде Баязид, получив власть, преследовал брата всю его жизнь, вынудив бежать в Европу и прятаться у гяуров. А султан Джем был не худшим из наследников.
Баязид уже пришел в себя, глаза насмешливо сверкнули:
– Меня хорошо учили истории, валиде. Я помню деяния нашего прадедушки, вы правы, султан Мехмед Фатих ничего не делил, он просто отправил младшего шехзаде Джема в Караман, а борьбу с братом за престол ваш золотой Джем начал сам. Нет? И он не прятался у французов или папы римского, Джема туда привезли под стражей, почетный пленник – все равно пленник. Валиде, я все чаще думаю, что Фатих был прав, определив, что новый султан должен уничтожать конкурентов.
Роксолана изумленно смотрела на сына:
– Но ведь этот закон грозит гибелью, прежде всего тебе.
Баязид рассмеялся:
– Не-е-ет… Мне грозит гибелью не закон Фатиха, а приход к власти Селима. Закон Фатиха плох только для того, к кому он применяется. Нужно просто стать тем, кто применяет.
Мать ужаснулась:
– Баязид, я столько лет борюсь за его отмену, а ты говоришь такие слова!
– Валиде, вы боритесь потому, что применение означает гибель одного из ваших сыновей. Но разве вы никогда не задумывались, что Фатих был прав, что разделение означает гибель империи?
– Надеешься победить?
Он вскинул голову, глаза снова насмешливо заблестели:
– А у меня нет другого выбора.
– Но разве можно быть уверенным в победе?
Баязид пожал плечами:
– Но проиграю или не ввяжусь в борьбу – для меня в любом случае гибель. Так не лучше ли попытаться?
– О сыновьях подумал?
– О сыновьях?… У них одна надежда остаться в живых – если я стану султаном.
Роксолана поняла, что разговор зашел в тупик. Сын прав, так и есть, смирится ли он или поднимет бунт и проиграет – это гибель, единственная возможность выжить – победить.
– Ты сам только что сказал, что разделение империи равносильно ее гибели: со всех сторон вцепятся враги, каждый оторвет кусок, и то, что так долго создавалось, окажется погребенным под руинами борьбы за власть.
Глаза сына снова смотрели с легкой насмешкой, он прекрасно понимал все ее мысли, знал каждое слово, которое она произнесет, как и то, когда эти слова не соответствовали ее собственным мыслям. Поэтому Роксолане было так легко и одновременно трудно разговаривать с этим сыном. Она должна убедить его в том, во что не верит сама.
– Ну так посоветуйте Селиму принять яд. Тогда борьбы за власть не будет, не будет и развала империи. Или вы, валиде, считаете, что я не смогу стать достойным падишахом?
Роксолана едва не застонала. И снова он прав, и она, и Сулейман прекрасно понимали, что из двоих оставшихся в живых сыновей этот достоин более брата. Но у Селима право первородства, назвать наследником Баязида – значит попрать закон, который столь строго охраняет сам султан.
Не в силах держаться на ногах, она медленно опустилась на диван, тихо прошептала:
– Я не вынесу, если мои сыновья будут воевать друг против друга за власть…
На несколько мгновений установилась полная тишина, в которой было слышно только легкое потрескивание светильников, потом Баязид также тихо произнес:
– Я не подниму оружие против брата при вашей жизни, валиде. Даже если это будет стоить жизни мне самому.
– Спасибо, сынок…
Услышал ли ее ответный шепот? Слишком быстро закрылась за ним дверь…
Баязид умел двигаться почти неслышно, он исчез из покоев матери незаметно. Роксолана не знала, сколько прошло времени, прежде чем в комнату вошла Михримах:
– Что, матушка? О чем вы говорили?
– Самое страшное, Михримах, когда твои дети становятся врагами из-за власти.
Дочь присела рядом, тихонько коснулась материнской руки:
– Все будет хорошо, Баязид умный, он все поймет.
– Он уже понял, но это не значит, что борьбы не будет. И дело не в законе Фатиха, следующий султан может его отменить, едва опоясавшись мечом Османов, просто трон один и вдвоем на нем места мало.
– Знаете, матушка, учитель рассказывал нам о том, как передавалась власть в Византии. Правящий император назначал соправителей еще при жизни – из своих братьев и взрослых сыновей – и определял очередь, по которой они могли занять трон в случае его смерти.
Роксолана вздохнула:
– Это не спасет. Разве Повелитель не определил наследника – Селима? Но Баязид не согласен, он сказал, что против Мустафы или Мехмеда и слова бы не сказал, сам шею под шелковый шнурок подставил, но с Селимом обязательно будет воевать.
– О Аллах! – прижала к груди руки Михримах. – Так и сказал?! Если кто-то слышал, то Баязиду не дойти до своих покоев.
– Никто не слышал, к тому же он обещал не начинать войну при моей жизни. Значит, придется жить долго-долго… – слабо улыбнулась она и тут же поморщилась, потому что боль внутри не отпускала который день.
Михримах поддержала мать:
– Да, матушка, вы должны жить долго.
Шутка вышла грустная, тем более у Роксоланы все сильнее болело внутри.
– Матушка, я попробую поговорить с братом, он не сможет мне отказать.
Но поговорить не удалось – не потому, что Баязид не пожелал, а потому что уехал, оставив Амани и сыновей под присмотром Роксоланы в гареме.
Султанша позвала к себе Амани, хотелось узнать, не сказал ли Баязид что-то ей перед отъездом. Потому, когда в дверь постучали, крикнула:
– Входи!
Служанки у двери – Адаб и Имтисаль, не зря носившие имена «Учтивая» и «Вежливая», – тут как тут, низко склонились, открывая створки. Но в комнату вошла Нурбану – наложница Селима, мать старшего из внуков Сулеймана принца Мурада. Нурбану Роксолана когда-то сама выбрала для сына в надежде, что та встряхнет шехзаде и отвлечет его от вина. За прошедшие годы не раз пожалела, но деваться некуда, их с Селимом сын Мурад стал любимцем Сулеймана, все понимали, что, если ничего не случится, сын Нурбану когда-нибудь будет султаном.
Конечно, загадывать так далеко в будущее, когда мальчику еще нет двенадцати и живы его дед и отец, бессмысленно, но, во-первых, женщины начинают думать о будущем своих детей, когда те еще в утробе, во-вторых, жить в гареме и ничего не просчитывать на десять шагов вперед невозможно, выживают только те, чьи расчеты окажутся верными. Нужно вовремя высмотреть тех, кто когда-нибудь войдет в силу, предугадать, к кому судьба окажется благосклонна, кого не погубит злая болезнь, не предадут сторонники, кто не оплошает, не скажет лишнего, не окажется в опале, сумеет избежать отравления и заговоров… да мало ли каких еще опасностей.
Это только кажется, что все вершит султан и его самые близкие люди, нет, дворец, и гарем особенно, – борьба кланов, потому что от преданности твоих людей зависит, будет ли будущее вообще. За каждым стоят придворные, слуги, евнухи, рабы. Предательство одного может дорого обойтись всем остальным.
В гаремах принцев наложницы могут друг дружке хоть волосы рвать ежедневно, но перед другими они сплочены и готовы выступить все вместе. Поэтому Роксолане очень не понравилось появление Нурбану, как раз когда должна прийти Амани. К противостоянию братьев не должно примешиваться противостояние их гаремов. Постороннему человеку могло показаться, что женщины одного гарема против женщин другого, да еще и в разных краях империи, бессильны, но это не так. Роксолана слишком хорошо помнила внезапную смерть своего старшего сына Мехмеда, когда здоровый двадцатидвухлетний мужчина заболел оспой, эпидемии которой вовсе не было в Манисе, и только через много лет выяснилось, что заразу нарочно привезли и принес ее принцу не кто иной, как один из его ближайших советчиков.
Даже если не убить, то изуродовать можно и издалека…
– Нурбану, у тебя срочное дело?
– Я помешала вам, султанша?
Роксолана прикинула, что уже не успеет выставить старшую невестку вон, та все равно увидит Амани, и даже разозлилась: ну почему она в собственных покоях должна от кого-то прятаться?! Пора бы этой Нурбану отправляться к Селиму в Манису.
– Нет, хорошо, что ты пришла, проходи. Сейчас придет Амани, и мы поговорим о моих внуках. Я хочу знать, как их воспитывают и что еще нужно сделать.
– Амани разве не уезжает с детьми вместе с шехзаде Баязидом в Караман?
– Думаю, вам обеим пора бы ехать, не то принцы найдут себе других красавиц. Только внуков мне оставьте, не могу представить себе жизнь без них.
Роксолана очень постаралась, чтобы голос звучал как можно беззаботней, а интонации не получились фальшивыми. Кажется, удалось.
Пока Нурбану хлопала роскошными черными ресницами, пытаясь поверить в услышанное, пришла Амани:
– Вы звали меня, госпожа?
Взгляд испуганный, это не Нурбану, боится за своих детей и за мужа тоже. За себя нет, о себе думает в последнюю очередь. А, может, и правильно? Не будет Баязида – убьют сыновей, а без шехзаде и сыновей она никому не нужна, как стала не нужна Махидевран и Румеиса. Это судьба всех отставленных наложниц или тех, чьи дети умерли. Остается только доживать век в Старом Дворце, вспоминая былые времена, как делает это Гульфем.
