Михаил Каратеев - Русь и Орда Книга 1
Иногда сильный отряд дружинников, вооруженных как на воину, выходил из города и отправлялся в глубь страны, по деревням и селам, а через несколько дней возвращался с обозом продуктов, взятых в счет податей или просто отобранных у крестьян. Оказавших неповиновение смердов тоже пригоняли с собой и били на площади плетьми, а уличенных в грабежах и поджоге вешали на кремлевской стене, чтобы другим неповадно было.
В одно морозное зимнее утро, шагах в ста от запертых ворот кремля стояла небольшая группа посадских людей, угрюмо наблюдая, как на городской стене двое катовготовились вешать очередную жертву, – оборванного чернобородого мужика со скрученными за спиной руками. Тут же возле виселицы, стояло несколько княжеских дружинников.
– Глянь, что деют, анафемы! – с негодованием произнес один из зрителей. – Нету дня, чтоб кого-либо не казнили. Эдак они скоро нас всех переведут!
– Веревок не хватит, – сквозь зубы процедил другой.
– Ну, пождите, аспиды, – крикнул третий, – придет наш час, так вашими же кишками вас давить будем!
– Стой, братцы! Да это, никак, Прошку Бугаева вешают?
– Он самый и есть! Когда ж это схватили его княжьи каты?
– Эй, Прошка! – закричал кто-то во весь голос. – Разом сигай со стены вниз! В снег упадешь – не убьешься, а тута мы тебя в обиду не дадим!
Но несчастный пленник явно не мог уже воспользоваться этим советом: один из палачей крепко держал его сзади за связанные руки, другой надевал ему на шею петлю. Однако голос товарища он услышал и поднял голову.
– Прощевай, родимая земля! – крикнул он. – Воздайте за меня, братцы, мучителям моим!
В эту секунду каты дружно навалились на свободный конец веревки, и тело Прошки, судорожно подергиваясь, поднялось на аршин над стеной. Посадские поснимали шапки и с минуту стояли молча. Смерть была в Брянске заурядным явлением, но все же каждый невольно подумал, что завтра на месте Прошки может оказаться он сам.
– Пошто погубили человека, лиходеи? – выходя из оцепенения, крикнул стоявшим на стене Прошкин приятель. – Али креста па вас нет?
– Князь велит, так и всех вас перевешаем! – отозвался со стены один из дружинников.
– Упырь он проклятый, а не князь! Пожди, сучий выкормыш, невдолге и сам задрыгаешь на веревке, рядом со своим князем!
Выпущенная из бойницы стрела свистнула над головой кричавшего. Толпа, не переставая выкрикивать угрозы и ругательства, подалась немного назад. Ворота кремля распахнулись, и оттуда выехал конный отряд дружинников, человек семьдесят. Все они были в кольчугах и при полном вооружении. Впереди других, в шлеме – ерихонке и в золоченом бахтерце, надетом поверх малинового кафтана, гарцевал на караковом жеребце воевода Голофеев.
Практика уже давно научила посадских, что делать в случае подобных вылазок. Сейчас же все бросились в ближайший из оврагов, пересекавших посад, где конница достать их не могла. Оттуда, по дну оврага и закоулкам, выбрались на торговую площадь, служившую центром общественной жизни посада, где легко было затеряться в толпе, а в случае крайности – дать дружный отпор нападающим.
*К а т – палач.
*Бахтерец – древний русский доспех, сделанный из соединенных между собой металлических пластин.
На площади в этот день было особенно людно и даже шел кое-какой торг, что теперь случалось не часто. Открыли лавки мелкие купцы; гончары, шорники и древорезчики выложили свои немудреные товары; бабы с лотков и расстеленных на снегу рогож торговали домотканым холстом, вяленой рыбой, сухими травами и всякой снедью. Ни мехов, ни чего-либо ценного видно не было: такие вещи продавались лишь с оглядкой, из-под полы, ибо по трудным временам спрос на них был невелик, зато княжьи люди норовили отобрать их, пользуясь всяким случаем. Возле рыбного ряда однорукий верзила в лаптях и в кожухе, по самые глаза заросший дремучей курчавой бородой, водил ученого медведя. В окружавшей их толпе то и дело раздавались взрывы смеха и одобрительные восклицания.
– А ну, Миша, покажи добрым людям, как боярин на нашей земле хозяйнует, – говорил вожатый, обращаясь к своему питомцу. Медведь, свирепо рыча, распластался на брюхе, подгребая под себя снег и все, до чего мог достать.
Вытянув лапу, он зацепил когтями вязку рыбы, лежавшую на рогоже ближайшей торговки, и тоже поволок ее под себя. Баба всплеснула руками и заголосила.
– Не бойся, тетка, – под общий хохот успокоил ее верзила, – Мишка не всамделишный боярин, он твою рыбу отдаст. Энто он только так, для показу. А совесть у его не боярская!
– Ай да ведмедь! – восторженно воскликнул один из зрителей, тощий и рябой мужик, одетый, несмотря на мороз, в легкий дырявый зипунишко. – Стало быть, и он с боярами встревался!
– Видать, не дюже близко, – сказал другой. – Шуба на ем все ж таки осталась, не то что на тебе!
– А зачем мне шуба? – бойко ответил рябой. – О нас князь радеет: шубы нет, так он нас плетью греет!
– Для тепла он уже по пятеро мужиков в один кафтан согнал!
– Бают люди, кто новой подати не внесет, тех станут в Орду продавать!
– Там таких, как ты, не купляют! Гляди, что от тебя осталось: борода да кости!
– Энто как сказать, – ответил обиженный. – Добавь еще трошки ума, а у тебя и того нету. Пошто ты такой дурак?
– Вода у нас такая в колодце. То от ее.
– Вона! А князь наш, случаем, не пил вашей водички? Все снова засмеялись, и громче всех торговка, у которой
Мишка уволок рыбу. Вынув из возвращенной ей связки самую крупную рыбину, она сунула ее вожатому:
– Вам с боярином на хозяйство. А ну, может, он еще чего знает?
– Как не знать? – ответил однорукий. – Ен все знает. Покажи, Мишук, как князь Глеб Святославич народ свой жалует!
Медведь с ревом навалился на своего хозяина, согнул его пополам и принялся тузить лапами по спине. В толпе снова раздался хохот, но сразу же оборвался: в увлечении зрелищем никто вовремя не заметил, что на площадь въехал отряд дружинников и что воевода находится уже в нескольких шагах. Теперь все шарахнулись в стороны.
– Ты, Федька, эти шутки брось, – сказал Голофеев, вплотную наезжая на вожатого. – Мне ведомо, чему твой медведь обучен. И коли не велю тебя бить плетьми, то потому лишь, что был ты добрым воем и на княжей службе руку потерял. Однако гляди: не уймешься, так все сполна получишь!
– А я что? – нимало не испугавшись, ответил однорукий. – Мне тожеть жить чем-то надобно. Покеда князь меня кормил, я ему, как сам ты сказал, служил справно. А без руки я ему стал ненадобен: сунул в остатнюю руку гривну, да и ступай куды хошь! Теперь меня не князь, а ведмедь кормит!
Другому бы Голофеев таких вольных речей не спустил. Но он уважал воинскую доблесть и потому лишь ответил своему бывшему дружиннику:
– Кормись, как можешь. Но коли не хочешь, чтобы я твоего кормильца убить велел, народ мне не баламуть!
– Нас не ведмедь, а твой князь взбаламутил, – крикнул из толпы рябой, – вот его и вели убить!
– Это кто сказал? – обернулся Голофеев. – А ну взять этого собачьего сына! – приказал он передним дружинникам.
– Сам ты собачий сын! – крикнул кто-то с другой стороны, явно желая отвлечь внимание от рябого и дать ему время затеряться в толпе.
– Схватить и этого! – распорядился воевода. Несколько дружинников спешились и, расталкивая толпу, кинулись исполнять приказание. Один из них, обогнав товарищей, совсем было настиг рябого, но вдруг ему преградил дорогу саженного роста детина.
– Куды прешь? – спокойно спросил он.
– Уйди с дороги, не то худо будет! – крикнул дружинник. Но детина не двинулся с места.
– Не сверенчи, – сказал он, не повышая голоса, – не то сворочу тебе рыло, а воеводе скажу, что так и было.
Дружинник схватился за саблю, но в ту же секунду на него обрушился пудовый кулак, и он упал как подкошенный. Пока сюда проталкивались отставшие воины, ни рябого, ни его защитника уже и близко не было. Но другого крикуна успели схватить. Это был приземистый рыжий мужик с огромным багрово-сизым носом. Взглянув на него, Голофеев усмехнулся.
– Ну, повесить тебя я всегда успею, – сказал он, – с такой сопатиной сыскать тебя немудрено. Всыпать ему, для первой встречи, сотню плетей!
Четверо дружинников растянули рыжего на снегу и спустили ему штаны. Двое других стали по бокам и приготовились сечь.
– Эй, воевода! – крикнул кто-то из толпы. – Ты его сечь не моги! То грех великий. Брянский мужик ноне свят: при таком князе, как наш, ен всякую седмицу говеет!
Голофеев оставил этот возглас без внимания и подал знак своим людям. На носатого мужика посыпались хлесткие удары.
– Он не разумеет! – крикнули с другой стороны. – Не так ты его величаешь. Рази ж он воевода?
– А кто же он? – отозвались из толпы.
– Бери выше!
– Как так выше?
– Да так! На ем ноне аж два чина: собачий сын и дурачина!
По площади прокатился взрыв хохота.