Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы
- Посплю. Да теперь караулить незачем. Зверь к человеку не подойдет, а и подойдет - кони дадут знать. Ложись и ты.
- Уж я лучше покараулю. Не заспаться бы нам.
- Не заспимся - небось не дома на печи. - Он накрылся одеялом и, прислушиваясь, как хрупают овсом кони, словно унырнул в теплую темень.
Проснулся от беспокойного топота лошадей, вскочил. Было светло и свежо. Чья-то быстрая тень мелькнула в глубине леса. Зверь. Кони сразу успокоились. Серебристая погожая заря стояла над противоположным берегом, сплошь покрытым темно-рыжей стеной осеннего дубняка. На прибрежном откосе, подожженные октябрем, красным золотом пылали татарские клены, отражаясь в сером зеркале воды. Спутница его спала рядом, прямо на листьях, подложив шапку под стриженую голову, спина Вавилы еще сохраняла ее тепло. Наверное, страшновато ей стало одной возле спящего, присела поближе, угрелась и уснула. Устала небось в седле-то. Он - мужик, а и то ноги сводит, в теле острая болезненная ломота - давно не делал больших переходов верхом. Что же о ней говорить? Пока не втянется, плохая она помощница. Ах, Роман! И на Куликовом поле ведь бился, а тут из-за обездоленной рисковать не захотел. Порскнул в кусты - и нет его. Што волк. Да и волку одному худо, он свою стаю ищет.
Поддаваясь жалости, Вавила осторожно погладил волосы спутницы, их росяной холодок странно обжег, он быстро отдернул руку. Сходил к воде, вымылся до пояса, воротился на косогор. Под его пристальным взглядом спящая открыла глаза, сконфузилась:
- И как это я?..
- Ниче, Аника-воин, ночью в лесу без огня спать можно. Однако, пора нам за реку - там доспим и коней попасем.
Долго шли в обход круто выгнутой протоки, наконец сухим дубовым лесом выбрели к самой речке. Была она впятеро поменьше Дона, однако во всяком месте не переправишься. Судя по следам, здесь ходили не только дикие звери, но и кочевники со скотом. Постепенно берег поднимался, сплошной дубняк и карагач с примесью береста, дикого грушевника, боярышника и осокорей стал расступаться полянами. Перед выходом на просторное поле Вавила остановил коня, огляделся. Справа под косогором река раздавалась вширь, играя на перекате серебристыми гребешками. Широкие тропы на косогоре указывали брод. Поблизости мог находиться зимний аил кочевников. Вряд ли он сейчас заселен - до снегов еще далеко, - но какие-то люди там могли быть. Противоположный берег покрывал тот же лес, за ним, по самому окоему, угадывались курганы. Где-то заревел олень-рогач, недалеко отозвался другой. Успокоенный голосами зверей, Вавила стронул коня, но девушка тихо вскрикнула, и он натянул повод. Из-за рощи, что за степным прогалом, показалось четверо всадников. Они неспешно направлялись к реке, о чем-то громко разговаривая. Так ездят у себя дома, но Вавила уловил неладное. Третий всадник в маленьком отряде ехал со связанными руками, лошадь его шла на чембуре. По черной бороде и обнаженной всклокоченной голове Вавила узнал Романа и, забыв о спутнице, нехорошо выругался, пустил коня рысью. Татары разом остановились, повыхватывали луки и опустили их, не видя оружия в руках подъезжающих. Вавила, даже не глянув на Романа, с легким поклоном протянул грамоту седоусому степняку, тот кивком указал на молодого всадника в кожаном панцире:
- Десятник.
Многозначительно повертев пергамент и осмотрев печать, наян отрывисто спросил:
- Кто ты и чего хочешь от нас?
Вавила грозно глянул на Романа.
- Переводи. Я плохо знаю по-ихнему, а ты - мой раб и толмач, сбежавший от меня нынешней ночью.
Татары переглянулись.
- Чем ты докажешь? - спросил десятник.
Вавила похлопал себя по бедру:
- Он хромает на эту ногу, и здесь у него тамга.
- Все равно мы должны отвезти его к сотнику.
- Не вашего ли сотника я встретил вчера? Он передал мне важные вести, которые я должен говорить всем по пути в Московию.
Всадники были явно смущены. Они отъехали, посовещались, потом десятник сказал:
- Мы убедились - это твой раб. Но за поимку беглого раба положен бакшиш.
Вавила достал из кошелька три серебряные монетки, одновременно показав ордынцам, что кошель его почти опустел. Да и они должны понимать: в дорогу, когда нет сильной стражи, больших денег не берут. Довольный десятник предложил помочь при наказании беглеца. Радуясь, что все обошлось, Вавила подъехал к Роману и с сердцем хватил его по загривку. У того стукнули зубы. Вавила схватил его за шиворот, приподнял над седлом, встряхнул.
- У-у-у! - восхищенно загудели степняки.
- Я перебью ему вторую ногу, - пригрозил Вавила, - а тамгу посажу на лоб.
Жестокость купца к рабу окончательно убедила татар, что они вручили пойманного истинному господину. Десятник посоветовал:
- Смотри, купец, чтобы он ночью тебя не зарезал. Ты ему и руки сломай, и зубы выбей, оставь лишь язык. Да не ходи этим берегом - здесь появились желтые плосколицые людоеды, мы ищем их след. В соседнем кочевье вчера пропало двое детей.
Не взглянув на Романа, Вавила тронулся за татарами к броду. Пересекли реку и лес, минули пустые дома, сплетенные из хвороста и обмазанные глиной - зимнее становище кочевников над старичным озером. Древний, поросший муравой шлях уводил на север, к пологим курганам…
Кончался месяц листопада, а речка Черная Калитва, отражая побережные леса, светилась рыжим и красно-желтым огнем, прозрачная вода в ней казалась горячей. На северной стороне, в затишье под холмом, виднелись жилые строения, длинный крытый загон для скота, торчал даже колодезный журавель.
- Деревня! - закричал от радости Роман.
- Зимнее татарское становище, - остудил его Вавила.
На стане встретила тишина, однако стожки сена, заготовленные на самые трудные дни зимы, были свежие, - значит, со снегом заявятся хозяева. В жилищах пусто, лишь в одной мазанке стояли деревянный грубый стол и табуретки. В каждом домике - очаг, топившийся по-курному, у стенок сложены дрова. Возле колодца - деревянные колоды и большой медный котел.
- Баньку бы соорудить, рубахи поменять, - вздохнул Роман.
- Соорудим. До завтра и отдохнем здесь.
- Я и постираю вам, - обрадовалась остановке Анюта. У нее за время пути, видно, возникли свои женские надобности.
Развьючились, стреноженных коней пустили на луг. Откатили котел к самому берегу, установили в ямке, кожаным ведром натаскали воды. Анюта занялась, было, стряпней, Вавила остановил:
- Погодь. Приелась уж вяленина, свежей рыбки добудем.
Роман занялся огнем, Вавила сходил к лошадям, надергал конского волоса, сплел крепкую лесу, привязал уду. Над глубокой заводью, прикрытой возле берега плавучим ковром листвы, вдруг почувствовал мальчишечье волнение. Была пора осеннего жора, и крючок с кусочком припеченной ракушки-перловицы еще не дошел до дна, как леску сильно потянуло в сторону. Вавила азартно подсек, серо-серебряная брусковатая рыбина затрепыхалась у его ног, разевая круглый рот. Обловив две заводи, рыбак принес к костру полное ведро окуня, леща, голавлей и разной бели.
- Ой как много! - обрадовалась Анюта. - Присолить бы в дорогу, да соли мало осталось.
- По дороге еще много будет речек. Сделай щербу понаваристей. Окуньков я на таловых прутьях запеку.
Высыпав рыбу на траву и отбирая зелено-полосатых, с калиново-красными перьями окуней, Вавила искоса поглядывал на разрумянившуюся у огня девушку. Лицо ее ошелушилось, стало смугло-розовым, пугливая зверушечья заостренность в нем совсем пропала, чистые глаза набрали завораживающую ясность и глубину. Золотисто-русые волосы возвратили свой блеск, подросшие и не убранные в косу, они все время мешали ей: она то и дело отбрасывала их со лба мягким жестом, ловя взгляды мужика, смущалась, но лица не отворачивала. "Значит, совсем ожила, - с удовольствием думал Вавила. - Малость худовата, да волосы еще коротки, а то бы наряжай - да и под венец. Славную невесту кому-то везем".
Присолив окуней, он сложил небольшой костерок из таловых прутьев, жалея, что не попалась ему в здешних зарослях черемуха - брось веточку в костер, и дымок даст рыбе такой вкус, что язык проглотишь.
Прихромал Роман, успевший огородить кострище, где в большом котле грелась вода. Костер догорит, останется накрыть балаган, принести в ведре холодной воды из речки - и готова походная банька. Но мыться решили после полудня, когда обогреет. А пока, обсев исходящий паром котел, неспешно хлебали густую щербу, приправленную толокном. Роман, который дома не допускал, чтобы женщины ели с ним из одной чашки, после второго своего спасения смирился с требованием Вавилы: коли Анюта едет за парня - всем есть из общего котла. Сегодня Роман даже и не хмурился - то ли отдых размягчил его, то ли близость русской земли. Анюта выжидала, когда мужики зачерпнут варева, и лишь потом опускала свою ложку в котел, старалась брать поменьше, как и положено младшему едоку, ела аккуратно и тихо. Роман шумно дул на горячий навар, хлебал громко, покряхтывал и утирался, потея от солнышка, жарких углей костра и сытной еды. Вавила старался есть сдержанно, неторопливо, соблюдая достоинство начальника. Он первым отложил ложку.
