Борис Васильев - Владимир Красное Солнышко

— Кланяюсь тебе, вождь ятвягов.

Сын жреца проводил великого киевского князя через поляну к дереву, на котором висело личное оружие князя Владимира.

— Будут ли какие-либо повеления, великий князь? Или пожелания?

— Нет. Прими мою благодарность.

Молодой ятвяг низко поклонился. Владимир надел пояс с мечом и кинжалом, увидев сидевшего под кустом недовольного Ладимира, усмехнулся:

— Обиделся, что не пустили тебя со мной?

— Что ж. Законы у них такие. В Смоленск путь держим, великий князь?

— В Смоленск.

— Ну, тогда пошли, — сказал Тур, появляясь из кустов.

По дороге молчали. Великий князь старательно обдумывал все, что сказал ему жрец ятвягов, Ладимир был чем-то весьма недоволен, а Тур хмурился: он глубоко осуждал дурацкие, с его точки зрения, законы ятвягов, запрещавшие личному телохранителю великого киевского князя, давшему роту на верность, входить в их владения…

Следовало отыскать счастливого молодого мужа для серьезного разговора, и Владимир повелел Туру:

— Найди мне Золотогривенного.

— Где?

— Не знаю. Может, в бане.

Недовольный поручением, Тур ушел. Он был очень старательным, но вбил себе в голову, что поручения ему следует давать посерьезнее, а то посылают как безымянного челядинца, а ты — бегай…

— Доволен ли беседой, великий князь?

— Доволен, Ладимир. Хотя надо думать.

В этот раз бегал Тур не зря. Вскоре из бани и впрямь вышел распаренный Александр.

— Звал, великий князь?

— Пошли.

Пришли в огромный сад князя Преслава. Нашли увитую хмелем беседку, уселись.

— Тут вопрос, витязь мой золотогривенный, весьма сложный, — начал Владимир. — Как славян объединить? Бабка моя пыталась, пожаловав им личные права, но равенство еще не есть объединение. Объединить народы способна только общая религия. Согласен?

— Смотря какая религия, великий князь.

— Ну, к примеру, были у меня магометане из Хазарии, потолковали по душам. Только они вина не пьют, а веселье Руси есть добрая винная кружка, да еще — каждому в руки. Как на моих пирах после твоей победы.

— Добро попраздновали, — улыбнулся Золотогривенный.

— Добро. А потому я магометанам и отказал. Евреи приходили, но их религия нам не подходит.

— Они родину утратили.

— Родину вернуть можно, не в этом дело. Религия-то у них племенная. А мы — разноплеменные. Подходит это нам? Не подходит.

— Мы с тобой крещеные, великий князь, — напомнил Ладимир. — Нас бабка твоя крестила.

— Мы с тобой — да. А Русь?

— Да, племенная религия нам не годится, — согласился Александр Золотогривенный.

— Купцы, которые с западными странами торговлю наладили, католическую веру хвалили.

— Тогда уж лучше православие, — проворчал Ладимир.

— Почему лучше?

— Теплее. Потому и бабка твоя многомудрая именно ее и выбрала.

— Думал об этом. Долго думал… Как бы ярмо на нас не надели.

— Почему же ярмо? — удивился Александр. — Я тоже крещен в православную веру и никакого ярма не ощущаю.

— Ты — один, сам за себя решаешь. У меня же — великое княжество. А выход в Черное море Византия в своих руках держит. И весьма сильна. И будет волю свою нам диктовать. Разве не так, Александр?

— Но выход-то есть? — спросил великий воевода.

— Есть. Единственный. Надо как-то заставить Византию просить меня, чтобы я их веру принял. Да не вдруг, не сразу, а с уговорами.

— Это зачем же? — изумился Ладимир.

— Тот, кто просит, всегда руку протягивает. И не с мечом, а ладонь ковшиком сложив.

— Заставить Византию, чтобы она просила Великое Киевское княжение принять христианство на твоих, великий князь, условиях? — Золотогривенный добродушно улыбнулся. — Я принял его без всяких условий и не ощущаю никаких неудобств. Если Великому Киевскому княжению нужна единая религия…

— Религия нужна прежде всего женщинам, — сказал Владимир. — Мужчины всего-навсего дети женщин, ибо женщина продолжает род человеческий.

— Так при чем же тут твои, великий князь, условия? Хочешь оговорить права женщин?

Владимир вздохнул и стал терпеливо объяснять:

— На Руси всегда было, есть и всегда будет женщин больше, чем мужчин. Мужчины гибнут в сражениях, тонут в морях и озерах, раньше умирают. И в этом одна из причин, почему у нас мужчина имеет столько жен, сколько может прокормить и защитить. Это и будет моим первым условием введения у нас православной веры византийского толка. Пусть на время, пусть хоть на пять — десять лет, пока я не оглашу повеления о домах для одиноких женщин и детей-сирот…

— Так вот вы где прячетесь! — К беседке подходил князь Преслав.

Смоленский князь что-то весело рассказывал, но Владимир угрюмо молчал, занятый мучившей его думой. Потом спросил вдруг, перебив рассказ:

— Где Византию можно больнее всего ударить? Да так, чтобы она чуру запросила?

Князь Преслав растерянно пожал плечами:

— Не знаю. Далеко от меня.

— А ты, Александр, что скажешь?

Лучший киевский воевода основательно подумал, прежде чем ответить:

— Рассказывали мне, что в стародавние времена, когда еще не было Византийского царства, жители Древней Греции переселялись на побережье Черного моря. Сейчас они платят малую дань Византии, за что она обязана их защищать.

— Ну, это все равно, раз она защищать их обязана. Пошлет боевые корабли…

— Или — не пошлет, — решительно перебил великого князя Золотогривенный.

— Это почему же? — спросил Ладимир.

— Почему ты, Золотогривенный, так думаешь? — уточнил Владимир.

— Да просто потому, что у всякого патриция, входящего в правящий Совет Византии, есть сыновья. И очень многие служат именно на боевых судах. Зачем же во имя переселенцев древних веков губить собственных сынов?

— Верно сказано, — согласился князь Преслав.

Великий киевский князь долго что-то прикидывал, хмурил лоб. Спросил наконец:

— Если бы тебе, Александр, предложили нанести внезапный удар по Византии, что бы ты выбрал?

Пришла очередь задуматься воеводе Золотогривенному.

— Я бы выбрал Херсонес, великий князь. Мне рассказывали о нем рыбаки с Черного моря.

— Мало ли что рыбаки языками намелют! — тотчас же вскинулся Ладимир. — У рыбаков каждая рыбка — с косую сажень. А мы сунемся…

— У Византии корабли море Черное в руках держат, — продолжал Александр. — А по суше…

— А по суше — перевалы, — опять встрял Ладимир. — Там и стражи не надо, перегороди обвалом…

— Если вдоль берега морем…

— Так там же корабли!

— Решено! — князь Владимир хлопнул ладонями по коленям. — Готовься, витязь Золотогривенный. Ты будешь брать Херсонес, а я буду разговаривать с Византией.

К походу готовились долго и основательно. Эта неспешность была упрямо навязана великому князю воеводой Александром Золотогривенным. По нетерпеливости характера — коль дело решено, так чего же тянуть! — порывистый Владимир склонен был выступить если не завтра, то уж непременно третьего дня. И повторилось бы то, что случилось во время богатырского похода на Волгу против столицы волжских булгар. Тогда они вдосталь хлебнули лиха, еле-еле унесли ноги… Херсонес им пока тоже был не по зубам — об этом твердо заявил Александр. Пришлось согласиться…

— До Херсонеса еще добраться нужно. Морем. А на море хозяева — византийцы, — размышлял воевода Золотогривенный. — Остается одно: красться вдоль берега. Тайком красться, чтоб ромеи не заметили.

— Долго красться ли будем, как тати ночные? — с явным неудовольствием спросил Владимир.

— Вплоть до Херсонеса, великий князь. Иначе погубим всю затею. И для этой затеи полезно было бы третью молодую дружину с ополчением двинуть в Карпатские горы. Неторопливо.

— Это еще зачем? — мгновенно вскинулся Ладимир.

— А и в самом деле, зачем?

— А затем, великий князь, чтобы Византия задумалась, прежде чем мешать нам в Херсонесе.

— Парней неопытных на верную смерть гнать?

Великий киевский князь промолчал. Его полководец был кругом прав. Да и дядька Добрыня подтвердил:

— Не спорь, Ладимир. Воевода дело говорит.

— Если дело…

— Тогда — решено! — поставил точку в споре Владимир.

Наконец собрались. А перед тем как тронуться, в стольном Киеве огненные столбы на севере появились. Три огненных столба. Ясно, отчетливо…

— Знак! — заорал какой-то седой вещун. — Знак подан!.. Знак подан!.. Нельзя в поход идти. Горе прегорькое Русь Киевскую ждет. Горе!..

— Батогов ему всыпать, — сказал великий князь Владимир, когда доложили о вещуне. — Батогов ему. И в клеть, чтоб народ не смущал.

И в неблизкий путь наконец тронулись. Сперва по реке, потом по морю.