Поле мечей. Боги войны - Конн Иггульден
– Это царица придумала? – тихо поинтересовался Октавиан.
Юлий смотрел на него озадаченно:
– Ее кровь соединилась с моей. Египет и я теперь одно целое. И Рим пойдет за мной.
Рукой с кубком Юлий сделал широкий жест. Вино согрело его мысли.
– Впереди у нас золотой век, Октавиан. Я уверен.
– И сбудется твоя старая мечта! – вставил Брут.
Юлий шагал по дворцовому залу, вздрагивая от каждого крика Клеопатры. Его сын уже начал проситься в мир, и Юлий никогда в жизни так не волновался. Консула разбудили посланные за ним придворные, и он, наскоро набросив тогу и надев сандалии, позвал Брута.
Оба пришли в тронный зал, и тут им сказали, что царицу сейчас беспокоить нельзя. К раздражению Юлия, покои Клеопатры охранялись ее личной стражей, и ему оставалось только гневно мерить шагами пол, да еще на пустой желудок.
Проходили часы. Вбегали и выбегали слуги – они носили теплую воду, стопки белых простыней. Из покоев царицы слышались женские голоса, иногда Клеопатра кричала от боли. Юлий бессильно сжимал кулаки и не сразу заметил, что Брут сует ему в руки ковш с теплым ячменным отваром.
На рассвете вышел Созиген и приказал рабам принести новых простыней. Астролог был красен от волнения и озабочен, но, увидев лицо Юлия, задержался:
– Твой сын вот-вот родится, Цезарь. И то, что он появится на свет с первыми лучами солнца, – великое знамение.
Юлий схватил его за руку:
– Как там царица? Все идет правильно?
Созиген улыбнулся и кивнул:
– Тебе нужно успокоиться, консул. Тебя вскоре позовут. Царица молода и здорова – и ее мать тоже отличалась здоровьем. Успокойся.
Астролог высвободил руку из крепких пальцев Юлия и прошел мимо стражников. Из покоев царицы раздался вопль, от которого Юлий зарычал:
– Боги, я не вынесу этого!
– А когда родилась Юлия, ты тоже так волновался? – полюбопытствовал Брут.
Юлий покачал головой:
– Не помню. Наверное, нет. Но теперь я старше. Если ребенок умрет – будет ли у меня еще возможность иметь наследника?
– И как ты собираешься назвать своего сына? – спросил Брут, чтобы отвлечь Юлия от странных песнопений, доносящихся из комнат царицы.
Там совершались таинственные, непонятные ритуалы, а Юлий, пожалуй, ничего этого и не замечал – в таком он был смятении.
Вопрос, казалось, заставил его немного прийти в себя.
– Птолемей Цезарион, – с гордостью произнес Юлий. – В нем соединятся два великих рода.
– И ты покажешь сына на Форуме, – напомнил Брут.
Юлий просиял:
– Непременно. Он чуть-чуть подрастет, и мы поедем в Рим. Сирийский царь пригласил меня в гости, и я отправлюсь вместе с Клеопатрой. Потом на Крит или, быть может, на Кипр, затем в Грецию и, наконец, домой. В Риме будет лето, я приду на Форум и подниму мальчика, чтобы показать его римлянам.
– Если ты намерен основать династию, тебе предстоит серьезная борьба, – пробормотал Брут.
Юлий покачал головой:
– Не теперь. Разве ты не видишь – легионы мне послушны, а в сенат наберем подходящих людей. Понимают это римляне или нет, но империя уже существует. В конце концов, кто может мне противостоять? Помпей был последним.
Брут кивнул; глаза у него потемнели.
Спустя час выбежал Созиген, такой взволнованный, что даже стражники удивились. Он просто сиял – словно в том, что происходило, имелась его личная заслуга.
– У тебя сын, Цезарь, как я и предсказывал. Ты хочешь войти?
Юлий хлопнул старика по плечу, и астролог пошатнулся.
– Покажи мне его!
Брут не пошел за ними, он остался, дабы сообщить радостную весть легионам, собравшимся к рассвету у ворот царского дворца.
Полог у постели подняли, чтобы Клеопатре не было душно. Побледневшая царица выглядела изможденной и как будто удивленной, под глазами легли тени. Молодая рабыня осторожно вытирала испарину с ее лба. Юлий бросился к возлюбленной, не обращая внимания на многочисленных слуг, суетящихся в спальне.
Клеопатра кормила лежащего рядом с ней младенца – мальчика, которого Юлий ждал так долго; упругая грудь почти полностью закрыла крошечное личико.
Юлий присел на ложе и нагнулся к ним, не замечая рабыни, поспешившей исчезнуть. Царица открыла глаза.
– Моя прекрасная повелительница, – ласково шепнул Юлий, улыбаясь ей, – Созиген сказал, что это мальчик.
– Старик совсем загордился, – ответила Клеопатра и слегка вздрогнула – ребенок сильно сжал десны. – У тебя сын, Юлий.
Он осторожно протянул руку и убрал с ее лба прядь волос.
– Я ждал тебя всю жизнь.
Ее глаза наполнились слезами, и царица рассмеялась над собой.
– Я готова плакать от всякой малости, – призналась она и сморщилась, потому что младенец опять сдавил сосок.
На секунду малыш его выпустил, но тотчас же жадный ротик снова поймал грудь матери и принялся усердно сосать.
Юлий смотрел на маленькое тельце, укутанное в пеленки. Только что вышедший из материнской утробы младенец был сморщенный и красный. На черных, как у матери, волосах осталось пятнышко крови.
– Он очень сильный, – сказала Клеопатра.
– Если он останется таким безобразным, хорошо хоть будет сильным, – рассмеялся Юлий.
Клеопатра шлепнула его свободной рукой.
– Он красавец, – возразила она, – и это наш сын. Созиген обещает, что он станет великим царем. Более великим, чем ты или я.
Он нежно поцеловал ее, и Клеопатра откинулась назад, опустив веки. Юлий почувствовал, что за спиной кто-то стоит, и, обернувшись, встретил суровый взгляд царской повитухи.
– Что? – спросил он.
Клеопатра вздохнула.
– Они ведь не говорят на твоем языке, Юлий, – не открывая глаз, напомнила она.
Женщина рукой указала Юлию на двери, что-то тихонько бормоча.
– Понятно, – пробормотал он. – Я приду, когда ты отдохнешь.
Он тихонько пожал ей руку и встал. Глядя на свою семью, Юлий мысленно благодарил богов, что дожил до этого дня.
Часть третья
Глава 32
Рим не спал. Посыльные неслись галопом, спеша сообщить новость: Цезарь высадился на побережье и едет домой. Последние недели Марк Антоний трудился не покладая рук и успел закончить все приготовления. Население миллионного города зажигало на стенах лампы, готовясь к праздничному пиру. Улицы вымели и вычистили, так что Рим блестел как новый. Горожанам раздавали зерно, хлеб, мясо. День возвращения Цезаря был объявлен государственным праздником. Во всех храмах ящики для пожертвований ломились от денег: люди благодарили богов за то, что они сохранили Цезаря. Труженики, уставшие от дневных забот, не ложились спать, а вместе с домочадцами ждали, когда трубы возвестят о прибытии Цезаря.
Брут, не спеша, ехал рядом с Юлием и поглядывал на светящийся вдали город. Рим раскинулся
