Трагический эксперимент. Книга 2 - Яков Канявский
Япония, в результате победы занявшая ведущее место среди держав Дальнего Востока, до конца Второй мировой войны праздновала день победы под Мукденом как День сухопутных войск, а дату победы при Цусиме – как День военно-морских сил.
Русско-японская война стала первой крупной войной XX века. Россия потеряла около 270 тысяч человек (в том числе свыше 50 тысяч убитыми), Япония – 270 тысяч человек (в том числе свыше 86 тысяч убитыми).
В русско-японской войне впервые в широком масштабе были применены пулемёты, скорострельная артиллерия, миномёты, ручные гранаты, радиотелеграф, прожекторы, проволочные заграждения, в том числе и под током высокого напряжения, морские мины и торпеды.
Тревожным было положение и внутри страны.
В начале XX в. в Российской империи ясно обозначились симптомы назревания революционного кризиса. Недовольство существующими порядками с каждым годом охватывало всё более широкие слои населения. Ситуацию усугублял экономический кризис, приводивший к массовому закрытию предприятий и увольнению рабочих, которые вливались в ряды бастующих. В Петрограде в начале января 1905 года забастовка охватила около 150 тыс. человек, став фактически всеобщей. В этих условиях любое неверное действие со стороны властей могло привести к взрыву.
И 9 (22) января 1905 года взрыв случился. В этот день войска и полиция столицы применили оружие для разгона мирного шествия рабочих, направлявшихся с петицией к царю. Инициатором демонстрации явилась официально разрешённая организация – «Собрание русских фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга», действовавшая с начала 1904 года под руководством священника Георгия Гапона. В связи с остановкой Путиловского завода «Собрание» приняло решение обратиться к царю с петицией, в которой говорилось:
«Государь! Мы, рабочие и жители города С.– Петербурга разных сословий, наши жёны и дети, и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают всё дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению…»
Под влиянием эсеров и социал-демократов в текст обращения оказались включены просьбы, на удовлетворение которых рассчитывать было заведомо невозможно: созыв Учредительного собрания, отмена косвенных налогов, провозглашение политических свобод, отделение церкви от государства и другие.
Ранним воскресным утром 9 (22) января 1905 года со всех районов Петербурга десятки тысяч людей, среди которых были старики, женщины и дети, с иконами и царскими портретами в руках двинулись к Зимнему дворцу. Несмотря на имевшуюся информацию о мирном характере шествия, правительство не считало возможным позволить демонстрантам приблизиться к царской резиденции и объявило город на военном положении, выставив на пути рабочих вооружённые части полиции и регулярной армии.
Столица была набита пехотой и кавалерией, отрядами полицейских и жандармов. Демонстранты же, надеясь, что им ничего не грозит, не собирались менять свои намерения. Да и уверены они были, что не прикажет царь-батюшка в них палить из ружей. И потому взяли с собой жён, детишек. И пошли, празднично одетые, по белому снежку, с лозунгами и хоругвями. Двигались дружно, с песнопениями, оживлённо балагуря…
Демонстранты встречали по дороге дозоры – насупленных солдат с примкнутыми штыками, озабоченных пулемётчиков. Офицеры провожали шествие пустыми, холодными глазами, не снимая рук с пистолетных кобур. В драку уличные дозоры не ввязывались, ждали команды…
Чем ближе подходили демонстранты к Зимнему, тем злее становились царёвы слуги. Солдаты уже брали людей на прицел, впрочем, иные пытались увещевать – мол, опомнитесь, не будите лиха, разойдитесь. Но рабочие, посуровевшие, нахмуренные, не отступали, пытались объяснить, что с царём им требуется встретиться непременно, ибо жизнь наступила хуже собачьей – душит нищета, лютуют хозяева. Может, монарх к нам снизойдёт, облегчит тяжкую участь…
Невдомёк было демонстрантам, что царя нет в столице. Разумеется, Николай II знал, что творится в Санкт-Петербурге, и вполне мог представить, какое несчастье может сотвориться, однако оставался безмятежен. Как обычно, любовался природой, беседовал с близкими, распивал чаи, принимал депутации…
У Нарвских ворот, возле Троицкого моста, на Шлиссельбургском тракте, Васильевском острове уже слышалась стрельба. Но – ещё в воздух. Однако, когда пестрота шубеек, пальто, полушубков залила пространство перед Зимним, грянул оглушительный залп. Один, другой, третий. И целить не надо было – повсюду головы, тела. И солдатушки, бравы ребятушки, потрудились изрядно…
Группы манифестантов были слишком многочисленны и, натолкнувшись на заградительные кордоны, не смогли сразу прервать движение. По напиравшим демонстрантам был открыт огонь, началась паника. Истошно кричали раненые, заходились в крике не тронутые пулями. Валились, заливая снег кровью, убитые – взрослые и дети. Отливали золотом брошенные иконы… Толпа шарахнулась, поворотила вспять. И тут наперерез обезумевшим людям с гиканьем и свистом, одуревшие от жажды убийства ринулись казачьи сотни. И, хрипя, матерясь, кавалеристы кололи, рубили, мозжили головы прикладами. Сколько завалили, покалечили народа безвинного в тот день – не счесть. Гапон срывал с себя рясу, бился в истерике: «Нет больше Бога! Нет больше царя!»
В результате, по разным данным, в это воскресенье, получившее в народе название «кровавого», было убито, ранено и задавлено в толпе около 4,6 тыс. человек.
Один из высших начальников войсковых частей гвардии так комментировал сложившуюся ситуацию: «…Дворцовая площадь есть тактический ключ Петербурга. Если бы толпа ею завладела и оказалась вооружённой, то неизвестно, чем бы всё закончилось. А потому на совещании 8 января под председательством Его Императорского Высочества [петербургского генерал-губернатора великого князя Владимира Александровича] и было решено оказать сопротивление силою, чтобы не допустить скопления народных масс на Дворцовой площади и посоветовать императору не оставаться 9 января в Петербурге. Конечно, если бы мы могли быть уверены, что народ пойдёт на площадь безоружным, то наше решение было бы иное, но что сделано, того не изменишь».
После Кровавого воскресенья народ ожесточился вконец. Хотя взбудоражился еще раньше. В начале 1905 года забастовал Путиловский завод, днями позже – ещё несколько предприятий. Вскоре встал весь Санкт-Петербург. Огромный город, продуваемый январскими ветрами, застыл в тревожном оцепенении. О грядущих и уже казавшихся неминуемыми схватках говорили повсюду – в трактирах, лавках, на улицах, в бедных каморках и роскошных особняках. Да и царя, верно, одолевали нехорошие мысли, и он настороженно поглядывал на заиндевевшие окна, зябко потирал руки, слушая доклады о происходящем на питерских улицах.
«Петиция о рабочих нуждах» была не просто революционной, она грозила устоям самодержавия. В ней содержались не просьбы, не требования, это был ультиматум. Царь не мог его принять ввиду содержащихся в нём радикальных требований. Это была бы капитуляция, толкающая
