Новый старый дивный Мир - Наталья Алексеевна Добровольская
И вот на трибуну вышел высокий худощавый человек, бледный и неважно выглядевший.
Чувствовалось, что у него проблемы со здоровьем, начал говорить он достаточно слабым голосом:
— Прежде всего маленькое замечание. Я очень плохой докладчик и не умею говорить так, как полагается оратору. У нас будет не доклад, а беседа. Я буду рассказывать только о небольших практических выводах, какие у меня, практического работника, остались после моей педагогической работы.
Молодежь, сначала немного шушукающаяся, постепенно все внимательнее слушала докладчика, который постепенно разошелся и стал говорить все увереннее:
— У меня опыт исключительный, и я не вполне уверен, что вы его можете использовать. У вас будут дети из семьи, к вам они придут в восьмилетнем возрасте. Вы будете вести работу рядом с семьей, а я получал мальчиков и девочек, обычно в возрасте старше тринадцати лет, побывавших на улице, в тюрьме, в суде, часто неграмотных, запущенных, и, конечно, этот контингент, по сравнению с тем, который вы будете иметь, был совершенно иным. Но все же советское воспитание остается советским, и те основы, какие были у меня, могут и должны быть у вас.
Выпив воды, Антон Семенович немного передохнул и вновь продолжил:
— Вы идете в начальную школу, это ваше счастье. Начальная школа тем хороша, что там маленький коллектив, можно всех знать в лицо. Каждый виден не только насквозь, но даже глубже, как говорят коммунары. Легче, чем в большой школе, где не знаешь, где Петя, а где Ваня. Вам можно позавидовать, настолько у вас счастливые условия работы.
И дальше педагог очень подробно начал рассказывать о системе воспитания, которая была сначала в его Колонии имени Горького, а затем в коммуне имени Дзержинского, где дети не только учились, но и работали.
Тут уже все слушали очень внимательно, а Надя где-то мысленно соглашалась с педагогом, где-то спорила, но ни одна его идея не оставляла ее равнодушной. И хотя многие выражения, на взгляд Надежды из будущего, были несколько политизированы, они отражали это время, где политика проникала во все сферы жизни человека.
Антон Семенович горячо убеждал зал:
— В своей практике я различал и различаю теперь политическое образование и политическое воспитание и думаю, что большую ошибку делают педагоги, которые ставят перед собой только вопрос политического образования. Есть много таких педагогов, комсомольцев, пионервожатых, которые считают, если мальчик или девочка знает политграмоту, если знает историю Октябрьской революции, историю гражданской войны, знает последние победы индустриализации, коллективизации, знает историю последних лет построения социализма, наше могущество военное и промышленное, то эти дети, по их мнению, политически воспитаны.
Надя полностью согласилась с эими словами педагога, так как и в ее время было много людей, на словах поддерживающих идеи партии и правительства, а «на кухне» осуждающих эти действия, но не прикладывающих никаких усилий к изменению жизни в ту сторону, о которой они разлагольствовали.
Немного передохнув, педагог продолжил:
— К сожалению, мне приходилось и в своей, и в чужой практике наблюдать, что эти знания сами по себе не делают еще человека политически воспитанным. Бывали случаи, когда мальчик прекрасно знает, что полагается ему знать по школьной программе, читает газеты, может делать доклады и выражаться в своих речах весьма приятно, а по своему поведению, по своему отношению к коллективу, коллективу колонии или коммуны, коллективу всего государства проявляет лицо несоветское. Мне приходилось это наблюдать,- тут его прервали горячие аплодисменты, особенно эмоционально эти слова поддержали педагоги, а Марсэн скривился.
Макаренко говорил долго, под конец чувствовалось, что он устал, но закончил он вполне уверенно:
— Без закалки, без воспитания чувства преданности к коллективу и простого ясного понимания внутри коллективных отношений, политическое воспитание невозможно.
Взрыв аплодисментов оглушил Надю, все поднялись, чтобы приветствовать великого педагога. Он спустился в зал, вытирая лоб, а его обступили молодые люди, продолжавшие аплодировать. Надежде с трудом удалось пробиться сквозь толпу, ей очень хотелось кое-что уточнить у него.
Когда-то давно, в качестве шефов, она с членами профкома побывала в очень хорошем детском доме своего города. Это было в 90-ые годы, когда задержки зарплат и трудности с продуктами и одеждой для детей были нормой. А тут ее поразила обстановка — у детдомовских воспитанников и фрукты были, которые женщина не могла купить, и одеты они были не хуже ее дочки.
В спальнях стояли удобные кровати, накрытые разноцветными покрывалами, в каждой группе была оборудована небольшая кухня, где дети могли приготовить себе простейшие блюда. Так что тогда она с горькой усмешкой сказала, что не против на некоторое время «сдать» свою дочку в детдом — жили они не хуже, а пожалуй, и лучше домашних детей.
Надежду поразила еще организация групп — в ней были дети разного возраста, в основном братья и сестры, а своих воспитателей они называли папами и мамами. И учились они в обычной школе, вместе с нормальными детьми, бывали у них дома и наблюдали различные семейные обстоятельства, которые они не могли увидеть в детском доме. Позже это стало нормой, а тогда удивляло взрослых, которые посещали это заведение.
Вот об этом она и хотела рассказать. Протолкавшись поближе, она обратилась к Макаренко:
— Антон Семенович, я тоже воспитывалась в детском доме, и у нас была большая проблема. Нередко в детдом попадали дети из одной семьи, но разного возраста, так вот выходило так, что им не получалось общаться, ведь все жили в группах по возрасту, в разных спальнях. И маленьким было достаточно трудно видеться со своими старшими братьями и сестрами.
— И еще — нам так хотелось, чтобы у нас были родители, и некоторые называли воспитателей папами и мамами, а их ругали и заставляли называть взрослых по имени и отчеству. И учителя проходили к нам отдельно, а нам так хотелось учиться рядом с обычными детьми, которые нередко нас дразнили, называли «приютскими», — все это Надя выпалила сначала несколько торопливо, волнуясь, чтобы ее не перебили.
