Жорж Бордонов - Кавалер дю Ландро
Им даже в голову не пришло попросить это сделать хозяина гостиницы или прислугу. Они уже потеряли привычку пользоваться чьими-то услугами.
— Может быть, плеснуть им в овес по стакану водки?
— Правильно. Нет лучше средства, чтобы их взбодрить…
Они отправились дальше, веселые, в приподнятом настроении, предвкушая удивление, которое вызовет их появление.
— Я повторяю тебе, отныне мы будем неразлучны. Больше не будет ни войны, ни маневров, никогда уже труба не пропоет нам атаку.
— А если нас опять призовут?..
— Наши бумаги равнозначны полному освобождению от службы. Инвалидов не призывают.
— Ты говоришь о себе, Юбер. А у меня нет состояния.
— Прекрасно! Ты будешь жить с нами. Для всех ты будешь моим управляющим, а в действительности — моим другом. Элизабет будет любить тебя как брата. Ей понравится, что ты будешь обедать с нами, жить в хорошей комнате, бывать на наших приемах. Эх! Ты знаешь, на свете нет другой такой женщины!
— А тебе не кажется, что я должен называть тебя «господин»?
— После всего, что мы вместе пережили? Ты заболел или ты меня за кого-то другого принимаешь?
Так всю дорогу они строили в подробностях свою будущую жизнь, постоянно клялись друг другу в дружбе и сами же ею восхищались. У ограды Сурди шевалье внезапно замолчал, странная грусть нахлынула на него.
— Ничего, мой друг, — сказал он. — Спой песню. Да, «Махровую фиалку».
Есть милая подружка у меня,Да пути до нее три дня.Как хочу я ей весть передать!Да не знаю, с кем же ее послать.
На лугу перед усадьбой они встретили пастуха. Он снял шляпу и крикнул:
— Добрый день, наши господа!
Ландро усмехнулся:
— Видишь как все просто: «наши» господа.
— Но, Юбер, обычаи…
— На Березине ничего такого не было!
Сурди показалось шевалье бедным и скромным, в памяти у него еще сохранились огромные русские дворцы с покатыми крышами и замки Германии, похожие на Версальский дворец или на феодальные крепости. Сурди было серым строением, спрятавшим свой убогий фасад за деревьями, как прячут некрасивое лицо за вуалью. Ландро перевел Тримбаль на шаг. «Смелость меня покинула», — подумал он, чувствуя почти то же, что и его отец когда-то. Дом казался мертвым. Ставни на окнах закрыты, кроме гостиной и комнаты мадам.
— Замок спящей красавицы, — пошутил он, но голос его был едва слышен.
Они привязали лошадей у крыльца. Дверь медленно открылась. Показалась мадам Сурди в своем черном платье с кружевами. Фигура ее согнулась, она стала совершенной старухой. Мадам сделала два шага, опираясь на палку. Шевалье подумал, что она очень больна. Он подбежал к ней, расцеловал в обе щеки, не смог удержать своего «ржания» от избытка чувств и застыдился, что не умеет даже смеяться, как все. По щекам мадам Сурди текли слезы. Она плакала, она, такая всегда гордая, такая аристократка!
— Входите оба, — наконец пробормотала она. — Вы тоже, господин Десланд… Бог мой, какое несчастье. Или это уже бред?
— Да нет же, это мы, живы и здоровы.
— Увы! Элизабет…
Ландро словно заново увидел закрытые ставни, заметил, что у дома траурный вид.
— Что с Элизабет? Говорите, я молю вас!
— Дитя мое… Элизабет нас покинула… навсегда… навсегда, Юбер.
Она опустилась в кресло, рыдая.
— Умерла?
— Нет. Она ушла в монастырь траппестинок… с Нового года.
— Она дала обет?
— Я делала все, чтобы отговорить ее, но она считала, что ты погиб.
— Вы получили извещение?
— Из Парижа приходили письма, в которых сообщалось, что Огюст де Ла Рошжаклен был изранен в Московии…
— Да, на Большом редуте.
— Взят в плен русскими… Что многие из наших погибли там же. Твое имя, Юбер, называлось первым.
Вне себя от боли и ярости, не принимая во внимание возраст и состояние мадам, шевалье забросал ее вопросами.
— Я повторяю тебе, я была бессильна ее остановить. К тому же эта идея давно сидела у нее в голове, ты сам знаешь.
— Я не знал!
— Уже твой отъезд был для нее сильным ударом. Она молилась почти целыми днями. Ничто не могло ее отвлечь…
— Даже визиты Гудона.
— О, Юбер… Госпожа де Ла Рошжаклен сама приезжала с письмами. В них… Там описывались подробности твоей гибели… «Несчастный шевалье дю Ландро был зарублен при защите батареи, а затем заколот казачьим копьем».
— И вам этого оказалось достаточно?
— Газеты опубликовали бюллетень Узурпатора… Конец Великой армии… Ужасная катастрофа… Именно тогда Элизабет сообщила мне о своем решении. Она сказала: «Дорогая мама, я прошу у тебя прощения… Но у меня был выбор: он или Бог… Бог его у меня забрал… Божьи помыслы непостижимы…»
— Проклятье!
Мадам Сурди опять зарыдала, потом продолжила:
— В день, когда Элизабет уходила, она не разрешила мне проводить себя.
— Вы должны были сделать это! Надо было оставаться с ней до самой последней минуты! Убеждать ее еще подождать меня! Ждать официального сообщения о моей смерти.
— Она считала, что слишком много погибших, что мы ничего не получим. Она еще сказала: «Он останется в моем сердце! Я буду принадлежать Богу, но и Юбер, он будет жить во мне».
— Но я же жив, черт возьми!
— Оставь меня…
Она выпрямилась в кресле, на мгновение снова стала Дамой, какой была всегда, не сгибающейся под ударами судьбы, если хотите, героиней.
— Эта сцена тягостна для вас, господин Десланд. Я приношу вам свои извинения. Выпьете чашечку чая?
Юбер ходил взад и вперед, руки за спину. Бледность его лица, нервное подергивание щек, гримаса на губах и взгляд делали его страшным. Стоя около камина, Десланд с беспокойством наблюдал это метание тигра в клетке. Он испытывал к мадам уважение и бесконечную жалость, но вместе с тем его настораживало молчание и дикое выражение лица шевалье. Внезапно Ландро остановился у окна и, покусывая палец, уставился на деревья аллеи и коров, пасущихся на лугу. На картину того тихого, спокойного счастья, что ему обещала Элизабет!
Теперь это был пейзаж кошмаров, где листья на деревьях превратились в шипы, а с каждой ветки свисали обрывки воспоминаний! Он отвернулся от окна, подошел к камину.
— Так вы больше не вышиваете? — спросил он.
Столик с изогнутыми ножками покинул свое обычное место.
— Для кого мне вышивать?
— Да. Вы существуете, и все. Впрочем, как и я. Мы всего лишь существуем! Мы ненужные никому гости на этой проклятой земле!
Десланд дотронулся до его руки.
— Ты не имеешь права так говорить.
Ландро резко отбросил его руку.
— Я на все имею право, после той шутки, которую со мной сыграла судьба! Я думал только об Элизабет! Вы слышите, мадам? В снегах России я думал только о ней! И вот результат вашего благодушия, вы поощряли визиты этого Гудона.
— Замолчи, я больше не могу…
Он рванулся к двери, распахнул ее одним ударом, отвязал Тримбаль, вскочил в седло.
— Не упрекайте его, мадам, это золотое сердце, несмотря ни на что.
— Я знаю.
С улицы донесся голос шевалье:
— Я найду ее. Вырву из когтей дьявола!
Десланд бросился за дверь, не попрощавшись. Тоже взлетел в седло и с трудом догнал друга.
— Ты с ума сошел! — выкрикнул он.
— Да!
— Так мы загоним лошадей.
— Тем лучше!
— Вдвоем нас будет слишком много, Десланд. Не будем пугать этих смиренных дам. Останься с лошадьми.
— Старайся держать себя в руках.
— Как ты себе это представляешь? У меня украли Нуайе, состояние, затем ферму. Теперь крадут Элизабет. Довольно! Первому, кого я заподозрю в том, что он хочет что-нибудь у меня украсть, хоть полено, я перережу глотку.
— Но никто не крал у тебя Элизабет!
— Нет, крал, старина. Кюре, святые сестры, вся эта поповская камарилья.
Он зазвонил в колокольчик, как погибающий человек, назвал себя громовым голосом. На сестру-привратницу это, казалось, не произвело никакого впечатления. Она провела его в приемную, потом вышла, следя за ним краем глаза и обронив по пути:
— Вы можете присесть, господин. Я сейчас предупрежу мать-настоятельницу.
— Она моя родственница. Пусть не валяет дурака!
— Это не в ее привычках, господин.
Перед ним, до самого потолка, высилась железная решетка. Ее перекрещенные прутья, с палец толщиной, были выкрашены в черный цвет. Отодвинулся занавес. Вошла мать-настоятельница в своем белом одеянии и черной накидке на голове.
— Рад вас видеть, моя дорогая Элали.
— Зови меня «мать моя» или «госпожа настоятельница», как тебе удобнее.
— Хорошо. Вот я и здесь, мать моя, из мяса и костей, правда, больше из костей, чем из мяса. Тот, кого объявили погибшим, но живой.
— Воздадим хвалу Господу нашему!
