Анатолий Гончаров - Император умрет завтра
Фуше это понял, когда услышал о якобы перехваченном в Варшаве письме таинственным заговорщикам в Россию. Не маршал Сульт блестнул бдительностью, а графиня Шарлотта показала Наполеону в Дрездене это сфабрикованное Фуше «секретное» послание. Что и требовалось министру, решившему таким образом проверить искренность своей агентессы. Детский шифр с использованием первых букв фамилий известных заговорщиков Палена, Платона Зубова, Беннигсена и прочих — мог обмануть увы, только саму Шарлотту. Наполеон раскусил этот ход своего министра. Но чем, спрашивается, ему могло повредить такое письмо? Александр во-первых лишний раз побеспокоится о собственной безопастности, а во-вторых, повнимательнее и построже присмотрится к политическому салону в Твери, где удаленная от двора княгиня Екатерина строит планы новой России, не имеющие ничего общего с целями самого Бонапарта.
С Александром I на троне военную кампанию в России можно покончить быстро. Одно генеральное сражение — и тот припадет к его стопам, велит в церквам петь осанну «вождю народов».
Екатерина, судя по агентурным донесениям, играет на национальных чувствах русских — это опаснее, это чревато повторением испанской гверильи, когда в спину стреляет каждый камень, и война никак не кончается в дважды завоеванной стране. Письмо Фуше адресовано в Петербург — адресат, разумеется, вымышленный. Так, может быть, лучше адресовать его в Тверь? Там адресат настоящий — русская полубогиня, Екатерина Павловна. Хотя сами русские называют ее скромнее: «тверская». Неважно, как называют. Важно, что слушают и внимают с благоговением, заряжаясь протестом к тому, что должно быть сохранено во имя высших целей Наполеона:
«Культурными людьми у нас считаются не те, кто имеет сколько-нибудь определенную индивидуальность, сколько-нибудь оригинальные мысли или дерзают умелостью быть самими собой, а не бледным сколком с иностранного образца. Культурными называются те, которые читают иностранные газеты и французские романы, а чаще совсем ничего не читают; которые каждый вечер ездят на бал или на раут, добросовестнейшим образом каждую зиму увлекаются французской примадонной или тенором итальянской оперы, с первым же поводом по весне уезжают в Германию на воды и, наконец, обретают центр равновесия в Париже.
Другого рода люди — это те, которые ездят на бал только при крайней необходимости, мыслят по-русски, читают по-русски и пишут о России сокровенное, что не может быть напечатано…».
И вот уже Александр дает понять сестре, что ему известны планы заговорщиков: «Операцию начнут именно с Вас, и будут приложены все усилия, чтобы представить меня в самом непривлекательном свете в Ваших глазах…».
Екатерина Павловна изумлена удручающей слепотой Александра. Он деликатно беспокоится о своем реноме в ее глазах! Он до сих пор ничего не видит и не понимает?.. Да и способен ли понять?
«Недовольство достигло самой высокой степени. Вашу особу далеко не щадят, — пишет императору Екатерина. — Если это доходит даже до меня судите обо всем остальном. Вас громко обвиняют в несчастии Вашей империи, в разорении — всеобщем и частных лиц, — наконец, в потере чести страны и Вашей собственны чести… Я Вам предоставляю возможность самому судить о положении вещей в стране, где презирают вождя».
Это — не табакеркой в ухо.
Это прямой и открытый вызов. Екатерина уверена в своем праве бросить царю тяжелые обвинения, и ставит честь страны выше личной чести Александра I. И, разумеется, — выше всяких собственных соображений о возможных последствиях подобного шага для нее самой.
Уловка Фуше, сделавшись уловкой Наполеона, ничего не изменила в позиции и политических взглядах «тверской полубогини». Своего друга Карамзина она подвигла на написание очерка «О старой и новой России», помогла с печатанием. Вокруг нее — русская дворянская молодежь, талантливые разночинцы и широко известные «русофилы» Ростопчин, Дмитриев. Тверской дворец генерал-губернатора герцога Ольденбургского успешно соперничал с Зимним и Фонтенбло.
В 1812 году по призыву Екатерины Павловны Тверская, Новгородская и Ярославская губернии дали восемьдесят тысяч рекрутов, не считая ратников ополчения, и собрали десять миллионов рублей пожертвований.
Александр не рискнул замахнуться на авторитет великой княгини, а в беседе с французским послом заметил: «Я знаю, это — Беннигсен. Он в известном смысле предатель и способен встать во главе партии. действующей против меня. Я его удалил…».
Посол Савари знал, что генерал Беннигсен был удален сразу после первой встречи Александра с Наполеоном в Тильзите. Но ему известно было и то, что вскоре Беннигсен получил назначение начальником главного штаба армии и таким образом вновь состоит при императоре.
Александр способен был отомстить, но не считал себя мстительным. Злопамятным?.. Тоже вряд ли. Задумывался ли он над тем, что есть вещи, которые прощать не должно? Как вообще можно обозначить характер человека, который десять лет терпел возле себя генерала, злобно кричавшего в кровавых сумерках Михайловского замка на его мать: «Не ломайте комедии, сударыня! Извольте делать, что вам велят!..». А императрица всего только и просила допустить ее к телу убитого мужа…
«Ты дурак и скотина!»
«Слышал. Знаю. Ступай…»
Не дурак. Не скотина. Не подлец,
Пушкин понял: «Плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой…».
Никакой.
«Тверская полубогиня» имела все права и все данные к тому, чтобы стать богиней Всея Руси. И нисколько не церемонилась обнаруживать это. Впрочем, обнаруживало — чаще и откровеннее патриотическое окружение великой княгини, о чем и доносил своему правительству шведский посланник Стединг: «Доходит даже до утверждений, что вся мужская линия царствующей семьи должна быть исключена и, поскольку императрица-мать, императрица Елизавета тоже не обладают надлежащими качествами, на трон следует возвести великую княгиню Екатерину».
И возвели бы. Но Екатерина сочла счастьем и облегчением для себя исход Наполеона из России отринув отныне все мысли о негодности Александра. Теперь раскол был недопустим. Честь России спасена и нельзя показать ущербность чести ее государя. Европа должна видеть в нем спасителя — Александра Благословенного!
И Екатерина едет с ним в Париж, в Вену. На Венском конгрессе терпеливо раскрывает и растолковывает Александру дипломатические ухищрения и неблаговидные маневрирования ненадежных союзников — Австрии и Пруссии: «Будь тверд, Благословенный!»
Тщетно. «Нечаянно пригретый славой» покидает Вену, не дожидаясь ни завершения работы, ни результатов, кои немедленно оборачиваются не в пользу России. Покидает — с пожилой дамой, насквозь проникнутой религиозно-мистическими идеями, баронессой Юлианой Крюденер. Предпоследний козырь Жозефа Фуше, вновь примкнувшего к Бурбонам. Теперь Фуше стремится ослабить нажим России, ультимативно потребовавший от Людовика XVIII подписания хартии, которая сохраняла во Франции многие республиканские установления Наполеона. И теперь ему нужен легко внушаемый Александр. Но не нужна подле него упрямая и своевольная Екатерина Павловна.
Ночные бдения Александра I с баронессой Крюденер над священным Евангелием — лишили Россию законного первенства в Европе, какое предрекал еще Наполеон: «Если я умру, Александр станет моим подлинным наследником в Европе».
Наполеон ошибался. Зато не ошибся Фуше. Теперь Александра окружали не энергичные дипломаты и генералы, а мистики, монахи, «странные люди», наугад открывающие Евангелие, чтобы случайным совпадением лукавого текста объяснить «благословенному» любой политический вопрос.
Все усилия Екатерины Павловны растекались в лишенных смысла толкованиях «траурных попугаев» Жозефа Фуше, в пятый раз назначенного министром полиции Франции.
В пустоту упадал гнев: «Кукушка стонет, змей шипит, сова качается на ели, и кожей нетопырь шуршит…».
Она искренне пыталась понять то, что понимать было не надо.
— Вы каждый день бываете с государем. О чем вы с ним разговариваете?
— Ни о чем.
— Да что же вы делаете?
— Ничего.
— Так и сидите?
— Сидим.
— И молчите?
— Молчим.
— А потом?
— Смотрим друг на друга.
— Ну и?..
— Плачем.
— Ступай прочь, кикимора болотная!..
Меттерних хохотал.
Глава австрийского кабинета, уже подписавший втайне от Александра секретный договор с Англией и Францией против России, хохотал до икоты, когда Фуше сообщал ему о бесплодных попытках великой княгини Екатерины разогнать «траурных попугаев».
Браво, Фуше!..
Во время триумфальных и драматических «ста дней» Наполеон обнаружил в Тюильрийском дворце забыты и впопыхах одуревшим Людовиком экземпляр секретного договора от 3 января 1815 года между Австриец Англией и Францией и без комментариев переслал его Александру. Какой из двух союзов более священный?
