Алексей Разин - Изяслав
Елак подходит к любимице, белой кобыле Луне, гладит её по вздрагивающей шее и спрашивает:
- Что надо сделать мне, чтоб в лошадиной жизни быть Ветром, а не Бедняком?
При этом Елак трясётся от страха - допустит ли тягри безнаказанно переступить границу знания?
Луна прядает ушами, удивлённо таращится на пастуха. Елак решает, что она не понимает человечьего языка. Он оглядывается по сторонам и, сложив ладони черпаком, в самое ухо кобылы ржёт по-лошадиному, с перекатами, с переливами:
- И-и-и! Е-и-е-и!
Точно так ржал при виде суслика жеребец Ветер. А о чём мог спрашивать конь какого-то жалкого суслика, как не о том, кем был он в прежней жизни?
Елак подражает Ветру, а Луна беспокойно косится на него и отходит в сторону. Почему она не отвечает? Почему пугается? Может, он кричит не так, как Ветер? Или жеребец говорит суслику совсем не то, что думает Елак?
Елак устремляется к Магомету и повторяет своё ржание в самое ухо коня. Магомет мотает головой, словно говорит: нет, не скажу. Елак свирепеет. Он взмахивает плетью и опускает её на круп лошади:
- Не скажешь? Не скажешь?
Магомет поворачивается и с силой вскидывает задними ногами.
- Ах, ты драться? Ты поднимаешь ноги на своего господина?!
Плеть ходит по бокам Магомета до тех пор, пока жеребец не удирает подальше от обидчика. А Елак с гневом думает, что, пожалуй, от коня с мусульманским именем ничего хорошего нельзя добиться. Все они такие. "Мусульмане - вонючие шакалы", - говорят шаманы. И это правда Богатырь Гозхар поклонился пришлому мулле и принял мусульманскую веру. Он всегда был глупым, а после этого стал ещё и злым. У Елака на спине сохранился шрам от его плети с костяными зубцами.
Юноша не замечает, как его злость с жеребца Магомета переходит на мусульман, а потом опять изливается на лошадь. Кутонци укоризненно смотрит на Луну. Внезапно он взмахивает плетью и во всё горло кричит:
- Э-эй!
Этот окрик относится к Магомету, который отбился от табуна и свернул в сторону. Жеребец оглядывается на пастуха, мотает головой, словно хочет сказать: да отстаньте от меня с вашими человеческими глупостями!
Елак вскакивает на коня. Придётся оставить табун под присмотром собак и скакать вдогонку непокорному жеребцу. Его собственный конь, прозванный за преданность Ит - собака, уступает в быстроте Магомету. А Магомет бежит к холмику. Он глядит в одну точку, словно заворожённый. Там прыгает на задних лапах, уподобившись человеку, коричневый зверь.
Елак тоже заметил зверя и заторопил своего коня. Магомету угрожает смертельная опасность. Коричневый зверь на холме - пляшущий шакал.
Елак, как и каждый пастух, знаком с повадками шакалов. Он часто с ужасом думал об этих зверях, собирающихся в огромные стаи по нескольку сот голов. Они не уступали в хитрости человеку. Вот и сейчас шакалы выслали приманку - плясуна. Они не отваживаются напасть на табун. Боятся конских копыт. Но коричневые звери знают: йилки любопытны. Поэтому стая выставляет приманку - пляшущего сородича. Он заманивает коня всё дальше от табуна. И там на него нападает вся стая.
Шакал поднимался на задние лапы, прыгал. Потом отбегал немного и опять исполнял тот же танец. А Магомет всё бежал, и бежал, и бежал за ним. Инстинкты коня, опыт предков уже не могли удержать молодого жеребца. Он был одержим любопытством. Он не понимал - чего бояться? Никогда в жизни Магомет не встречал опасности со стороны такого смешного пляшущего зверька.
Елак пустил Ита во весь опор. Если жеребец окажется в шакальей стае, пастух не сможет его спасти. Самому кутонци тогда грозит опасность. При виде добычи шакалы могут осмелеть и напасть на человека.
Юноша достал из-за спины лук, наложил стрелу. Он бил без промаха. Шакал подпрыгнул в последний раз. Магомет укоризненно глянул на подъезжающего пастуха и, видно, вспомнив о плети, зарысил.
Ещё один перестрел - и он вбежит в расположение стаи.
Елак пронзительно свистнул. От табуна отделился серый комок и, лая, помчался к пастуху. Елак надеялся, что лай сторожевого пса отпугнёт шакалов. Он поскакал наперерез Магомету, громко крича и улюлюкая.
Но шакалы были голодны и потому бесстрашны. Первым выскочил из-за холма вожак, приземистый зверь с широкой грудью. Он тявкнул и, пристроившись позади коня, погнал перепуганного Магомета ещё быстрее. Справа и слева от жеребца замелькали такие же сопровождающие. Они гнали жертву всё дальше и дальше от пастуха.
Охваченный азартом погони, Елак и не заметил, как углубился в степь. Он опомнился лишь тогда, когда Ит тревожно заржал и вздыбился. Несколько шакалов выскочили навстречу пастуху из ложбинки. Пёс схватился с одним из них, и они покатились по земле, оставляя клочья шерсти. Со всех сторон подбегали шакалы. Звери отощали, их ребра выпирали под облезшими шкурами.
Теперь всё решали мгновения. Елак наметил шакала покрупнее и пустил стрелу. Он стрелял наверняка, так как зверь находился всего лишь в нескольких шагах. Как только шакал упал, на него набросились голодные собратья.
Елак подскакал к куче чавкающих зверей. Перегнувшись с седла, он несколько раз взмахнул кривой саблей. Затем, зажав саблю в зубах, юноша спрыгнул на землю, схватил убитых шакалов и расшвырял их в разные стороны. Через минуту вся стая разрывала ещё тёплые тела своих собратьев, а Елак гнал Магомета обратно к табуну...
Хитрость пастуха победила стаю. И, придя в себя после побоища, юноша запел:
Хитры лающие звери и смелы лающие звери,их нельзя сосчитать, их больше, чем травинок в степи,но кутонци Елак победил их мечом своей мудрости,слава Елаку-лучшему из пастухов!
Восторгаясь собой, юноша не заметил, что Магомет слегка прихрамывает. Но зато кмет Сатмоз, неизвестно откуда появившийся в степи со своими телохранителями, сразу заметил это. Он подскакал к Елаку, слегка пригнувшись в седле, и уставился на него неподвижным взглядом. Сатмозу исполнилось уже сорок два года. Он участвовал во многих сражениях и был известен своей храбростью. Его лицо с хищным горбатым носом ещё сохранило суровые черты степного орла. Но щёки уже начали оплывать от обильной еды, под глазами появились мешки, фигура утратила гибкость. Это был ещё орёл, но орёл отяжелевший, обрюзгший, притупивший свои когти в праздности. Указывая плетью на Магомета, Сатмоз спокойно спросил у Елака:
- Хромает?
Юноша присмотрелся к коню и ответил:
- Хромает.
Сатмоз приподнялся в седле, с размаху полоснул плетью Елака по плечу и снова спокойно спросил:
- Почему?
Дрожа от обиды и боли, Елак начал рассказывать о битве с шакалами. Даже в эти минуты он привычно пересыпал свою речь цветистыми сравнениями. Кмет довольно заметил:
- Мой оглян[72], ты расстилаешь узоры слов по воздуху.
Когда Елак закончил рассказ, Сатмоз сказал поощрительно:
- Ты показал себя мужчиной. Я возьму тебя в телохранители, и ты будешь моим ирци[73]. Но сначала ты получишь десять ударов плетью по спине за то, что по твоему недосмотру Магомет отбился от табуна. Затем ты получишь ещё десять плетей за то, что оставил табун без присмотра.
И Елак получил десять и ещё десять ударов от телохранителей кмета. Затем табун поручили другому пастуху, а Елаку на ободранную, окровавленную спину накинули расшитый золотыми нитями лёгкий и тёплый чекмень и вокруг его живота обернули несколько раз сверкающий пояс - аиль. Так пастух стал ирци - певцом кмета Сатмоза и получил новую работу. Ободранная спина горела, ныла. Одежда липла к ней и увеличивала боль. А Елак, повинуясь желанию кмета, пел о его мудрости и храбрости.
Много в степи богатырей и удалых людей,э-эй, много! Э-эй, много!Они встают, как встают холмы на равнине,э-эй, они видны далеко! Э-эй, они видны далеко!Но есть среди всех холмов один холм,э-эй, один холм! Э-эй, один холм!Он выше всех, он ближе всех к небу,э-эй, он стоит нерушимо! Э-эй, он стоит нерушимо!Имя его, как звук трубы, громогласное - Сатмоз!Э-эй, Сатмоз! Э-эй, Сатмоз!Он холм среди холмов, он стрела среди стрел,э-эй, холм среди холмов! Э-эй, холм среди холмов!
3
Суровое лицо хана Кемельнеша было повёрнуто к собеседнику. Губы раскрывались и закрывались, пропуская слова, и больше ни один мускул не дрогнул на его лице цвета обожжённой глины.
- Ты пойдёшь в землю Рус моим послом. Ты скажешь кагану[74] Изяславу: "Если дашь всё, что просим, племя гуун не будет топтать твою землю ни в это лето, ни после..."
