Сергей Кравченко - ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК
Народ замер, опять чего-то ждал, тишина установилась необыкновенная, люди боялись дышать. Раздался легкий плеск, и Федор увидел на воде широкие круги, приплывающие из прибрежных камышей. Близнецы снова вцепились в его бока в суеверном ужасе.
Федор присел. Ярик простучал зубами в ухо: «Рус-сал-ки!»...
Жарик тоже пытался что-то сказать, но у него не получалось. Тогда он показал рукой в сторону плота и, наконец, выдавил: «Вельяна!».
«То ли сестру утащили русалки, то ли Вельяна сама превратилась в русалку. Скорее второе, — успокоил себя Смирной, — но тогда, чего они так боятся? Или Вельяна в первый раз русалку играет? Хотя, — дети есть дети...».
Тут же тонко, грустно, совершенно невыносимо — до кома в груди, до слез в носу — запела свирель. Лало, оказывается, умел играть не только на дурацкой дудке!
Русалки — штук шесть — вынырнули разом по бокам плота, закружили хоровод — опять по ходу солнца, вернее, теперь уже — по ходу луны. Плот качнулся, увлекаемый девичьими руками, и двинулся прочь от берега. Едва он отплыл на несколько саженей, как люди стали забрасывать последний приют Купалы горящими сучьями. Чучело вспыхнуло, огонь взвился в небо. «Похоже, маслом пропитано, — подумал Смирной, как бы девчата не обгорели». Скоро к восторгу людей пылал весь плот. Огненное сооружение, несмотря на безветрие, уплывало на середину озера и, судя по скорости, могло легко достигнуть другого берега.
«Если раньше не сгорит, или русалки не исчезнут», — пробормотал Федор и добавил про себя: «А ведь где-то там Кириллов монастырь! Каково им наблюдать наши игры?».
Эти слова — «им» и «наши» – наполнили сердце Смирного непонятным волнением, тоской, но и радостью.
Обязательная, официальная часть праздника была позади. Начинались игры. Они сопровождались несмолкающим пением, хохотом, хороводами и непрерывной выпивкой. Дудки выли все противнее, бубны грохотали беспорядочно, всюду горели костры. Ярик и Жарик стали дергать Федора за штаны: «Пойдем, тут недалеко!», — Ярик снова был с копьем.
Пришлось идти.
Берлога, верно, оказалась неподалеку. Медведь устроил логово вблизи берега, и пройти с полверсты по прибрежным корягам удалось за час. От приметного валуна свернули в лес и сделали сотню шагов. Медведя дома не было. Он заранее покинул окрестности, бежал от грохота игрищ. На медвежьей полянке темень стояла несусветная. Близнецы какое-то время шарили по стволам деревьев, озираясь на Федора. Он понял, в чем состоит его доля. За треть клада предстояло обеспечивать моральную поддержку воинам Великого Солнца и – при удачном исходе предприятия – перетаскивать золото.
Ребята нашли меченый куст вовремя. Наступала полночь, — самое время копать. Оставалось дождаться совпадения двух явлений. Две яркие звезды в южной части небосклона – Гугля и Матица – должны были «стать по дереву», то есть, вертикально. И папоротник теперь просто обязан был зацвести. Куст расправил длинные стебли, похожие на крылья огромной птицы. Полная луна освещала его, и куст серебрился мелкими листочками. Ярик и Жарик встали у куста, поглядывали на звезды и сопели носами. Федор прислонился к дереву у берлоги и погрузился в бездумное спокойствие. Давно ему не было так хорошо.
Вдруг братья охнули дуплетом и засуетились у куста. Федор открыл глаза и увидел, что молодой побег папоротника рядом с большим кустом светится слабым желтым цветом!
— Цветет! – просвистел в мистическом удушье один близнец.
— Светится! – подхватил другой.
Федор напряг глаза, боясь шевельнуться. Кончик побега вспыхивал в такт биению его сердца. Рука потянулась перекреститься, и цветок погас.
«Не место для креста!», — гугукнула ночная птица. Смирной опустил руку. Папоротник осветился.
— Тут нет цветка! – прошептал Ярик.
— Он без цветка горит! – подтвердил Жарик.
— Поэтому никто цветка не находил.
— А мы что нашли?
— Какая разница, копай давай!
Братья завозились с большой торбой, в которой Федор подозревал пустые мешки для несметных сокровищ. Но там нашлась небольшая лопатка из дубового теса.
Мальчишки стали азартно подрывать сразу оба куста – старый и молодой. Огненный цвет продолжал пульсировать, и теперь блуждал с одной ветви на другую.
— Чего он скачет, не ушел бы! Копай быстрей!
«А, правда? – чего он скачет? Бьется, как сердце. Будто со мной связан этот волшебный свет?! А если бы я не пришел?!». Еще чуть-чуть, и Федя подумал бы, что он – избранный, и потому никто не находил цветка, что его, Федора Смирного тут не было...
Но здравый смысл, охраняемый в юноше царской монетой, восторжествовал и на этот раз. Собственно, в монете и было дело. Это она отражала свет полнолуния и бросала лунный отблеск на крыло папоротника! Она и билась вместе с сердцем! Получалось, — это Федино сердце управляло лунным лучом!
Федор встал. Цвет папоротника погас.
— Погас! – взвизгнул Жарик.
— Копал бы быстрее! – сжал кулаки Ярик; копье стояло рядом, у берлоги.
«Еще подерутся!», – подумал Смирной.
Он подошел к братьям.
— Давайте я покопаю. Хоть что, а найдем! Вы же при цвете начали рыть? Много не будет, но хоть тысячную долю ухватим!
Он взял лопатку и стал размеренно подкапывать кусты. Близнецы обессиленно сидели под берлогой. Они молчали, а значит, — потеряли надежду. А что может быть страшнее крушения мечты?
— Ну, вот, — пробормотал Федор, выдергивая папоротник с корнем, — кажись, что-то есть!
Ярик и Жарик кинулись к яме и стали рвать землю руками.
— Есть! – прошептал один.
— Есть! – крикнул другой.
На этот ли крик, по случайному ли совпадению, но проснулась окружающая природа. Зашумели деревья, издалека донеслась песня, удары бубна, и страшно затрещало в буреломе.
— Медведь! – крикнул Жарик.
— Бежим! – подхватил Ярик.
Рванули к берегу, ломая сучья, спотыкаясь, падая. Потом бежали по щиколотку в воде, «чтобы сбить мишку со следа». До места гуляний добрались очень быстро. Медвежий ужас дышал в спину, холодил затылок.
Присели передохнуть у крайнего костра. Тут не было людей, — разбрелись по взрослым делам.
— Ну, что? Испугались медведя?
— Кабы медведь, кто б его боялся!
— А кто это?
Ярик кивнул в сторону озера, туда, где давным-давно, в прошлой жизни горела на воде ужасная Купала...
Осмотрели клад. Это были три большие золотые монеты. Совсем новенькие! Федор с восторгом смотрел на мальчишек, просто пил их радость.
— Вот, — сказал Ярик, — твоя доля.
Тяжелый кружок шлепнулся в руку, и Федор вспомнил забытое ощущение чуда, — когда ты стоишь в центре земли, и ладонь принимает вселенскую благодать.
— Ну, пойду, прогуляюсь, — сказал он дрожащим голосом. Очень ему не хотелось, чтобы воины Великого Солнца заметили следы слабости на его бледном лице.
Глава 20.
Восход Великого Солнца
Далеко уйти не удалось. У следующего костра сидела теплая компания бывших леших. Ребята уже плохо выговаривали слова народных песен, но гостя усадили в кружок, дружелюбие выразили жестами и стали чуть не насильно угощать москвича. Напиток, похожий на перебродивший квас, никакого облегчения не давал, и тоска Смирного не рассеивалась. Лучше вышло, когда кто-то бросил в костер пучок травы с желтыми цветочками. Трава съежилась, вспыхнула зеленым огнем и выпустила облако кислосладкого дыма. В сочетании с квасом этот дым произвел оглушительное действие! Качнулся купол неба, звездно-снежный дождь посыпался в озеро, и оно стало белым — в строгом соответствии с официальным названием. Путеводные звезды кладоискателей остались торчать одиноко и перестали заваливать заветную вертикаль к западу. Потом Гугля задрожала мелкой дрожью, а Матица тяжко рухнула в направлении Кириллова монастыря.
То ли в голове Федора, то ли в натуре послышалась приятная музыка, в основном — свирельная. Лало выводил нежную песнь, и далекие девичьи голоса отвечали ей, но не словами, а вздохами, стонами и прочими завлекательными звуками.
Ребята у костра оживились, встали, оправили подобие одежды и очень решительно, но очень неумело пошли на зов свирели. По мере продвижения к цели древние инстинкты брали свое и вытесняли из молодых, здоровых организмов адскую смесь. Остался только кураж, который нельзя погасить летним дождичком или прохладительными напитками.
Вышли на поляну.
«Хорошо, что пацаны остались на берегу», — подумал Федор.
Картина, представшая взору, была чудовищной. Примерно так интерпретировали библейские сцены Федины товарищи по православному несчастью. Это называлось, например, так: «За что же собственно Господь спалил огнем небесным города Содом и Гоморру?». «Что такое запретное увидели дочери Лота в горящих развратных городах, если Господу показалось недостаточным вырвать их бесстыжие глаза, а пришлось превращать непорочных дев в соляные столбы?». Были и другие вопросы-названия к страшным картинкам, но они тоже отличались двусмысленностью, неясностью и волокитной длиной. А здесь, на поляне у языческого села Иваново-Марьино волокитничать не приходилось. Кругом мелькали голые спины, в траве перекатывались скомканные пары, перекрестные стоны вышибали из головы последние крупицы осторожности. Пьяные парни прицелились нырнуть в непроглядную тьму за бледными тенями, но тени вылетели сами и закружили мужиков в белом танце. Скоро Федор остался в одиночестве и задумался: бежать или погодить?
