Валентин Рыбин - Огненная арена
— Вот и хорошо, что бросит, — отозвался Нестеров. — Оттого, что его ищейки по квартирам с обысками пойдут— люди еще больше поверят в нашу силу. Да и момент сейчас такой, я бы сказал, наступательный. Ты же знаешь, не сегодня — завтра III съезд открывается, а программа его — на вооруженное восстание. Чего же таиться? Не за горами тот день, когда открыто выступим… — Он замолчал, посмотрев вдаль на дорогу, и прибавил — Братья Агапьевы подъехали. И Арам с ними. Сейчас узнаем, может сладилось?
Он не досказал — что именно «сладилось», но Вахнин понял: речь о Стабровском.
Асриянц был с группой гнчакистов. Подойдя к речке, они нагнулись, помочили руки, огляделись и спустились в селевую ложбину.
— Здравствуй, Ванечка, — сказал Арам и подал руку Нестерову. Затем кивнул Вахнину.
— Ну, что, Арам, чем порадуешь? — настороженно спросил Нестеров.
— Сложное дело, — отозвался Арам, садясь на край одеяла. — Вручил я Гайку шесть тысяч. Отправился он к ташкентскому следователю. Тот выслушал условие и отказал. Где, говорит, вы были раньше? Теперь, говорит, о противоправительственной деятельности Стабров-ского не только Асхабад, но и Ташкент знает. Оправдать его, говорит, ни за какие деньги невозможно. Короче говоря, следователь берется определить самую малую меру наказания. Говорит, дадут каждому не больше двух лет тюремного заключения. Ксану обещает освободить, есть такая возможность. Вот такие дела, Ванечка. Давай решай — как быть…
Нестеров подумал: сколько еще можно прибавить к шести тысячам? Из двадцати тысяч, которые они взяли в поезде, больше половины ушло на типографию и оружие. Вахнин выезжал в персидское селение и там купил больше двадцати винтовок, пистолеты, взрывчатку и патроны. Все это спрятали в надежном месте. Осталось в наличии около пяти тысяч: они хранились у Арама.
— А если и остальные отдать следователю, может решится? — спросил неуверенно Нестеров.
— Нет, не решится. Следователя тоже можно понять: он боится за свою шкуру. Если освободит, навлечет на себя подозрение.
— Иван прав, Арам, — сказал Вахнин. — Ты же знаешь: дело Стабровского тянет на сибирскую каторгу. Что такое два года в сравнении с десятилетней каторгой где-нибудь в Нарыне!
— Надо, все-таки, попытаться… Прибавим еще пять, — настоял на своем Нестеров. — Завтра же, Арам, дай священнику последние: пусть сходит к следователю…
— Ваня, суд же на днях, — возразил Арам. — Сами оттягиваем. Пятого мая суд. Понимаешь?
Пока вели разговор о Стабровском, подошли Шелапутов, Заплаткин и Гусев.
— А если припугнуть этого следователя, — предложил Шелапутов. — Послать ему записочку: «Или Людвиг — на свободе, или вы, господин следователь Зенковский, — на погосте!»
— Кончай, Вася! — строго одернул его Нестеров. — Такими штучками можно вовсе дело испортить… Ладно, кончили… Арам, попроси Гайка, пусть еще раз переговорит со следователем.
Со стороны дороги подошла большая группа деповцев. С ними Андрюша Батраков. Юноша тотчас снял туфли, рубашку, пощупал ногой воду в арыке и сказал озорно:
— Благодать! Искупаться бы!
Подъехала в тарантасе Красовская. Постояла возле дороги и пошла, нагибаясь и срывая яркие красные маки. В синем нарядном платье, в лакированных туфлях, со взбитой прической, она была очаровательна. Андрюша, увидев ее такой, усмехнулся:
— Тома, можно подумать, ты не на маевку, а на бал пожаловала!
— Я знаю, что ты умный, — отозвалась она. — На лучше помолчи…
Только один Нестеров знал: почему сегодня Тамара уделила столь много внимания своей внешности. Поздоровавшись с ней, сказал:
— Я велел Адольфу, чтобы пригласил сюда Каюмова… Тебе сказали?
— Да, я знаю, — смутилась она. — Спасибо вам, Иван Николаевич.
Сам Нестеров тоже испытывал неловкость перед джигитом. «Втянул я его вместе с каретой в водоворот опасностей, а потом сам же и обвинил в ненадежности!» — раздумывал он порой. Поначалу, так же, как н Красовская, хотел извиниться, перед Ратхом, взять все «грехи недоверия» на себя, но потом решил: «Испытаем-ка еще разок!» Нестеров через Романчи поручил Ратху распространить накануне 1 Мая сотню прокламаций. Клоун не выразил ни малейшего опасения за него, лишь пошутил: «Было у отца три сына: старший умный был детина… А тут наоборот. Младший умный был детина, средний был и так и сяк, а старший вовсе был дурак!»
Нестеров улыбнулся шутке и уточнил: «Тогда так, Адольф: если справится джигит с заданием — приведешь его на маевку!» Вот и ждал его сегодня с нетерпением.
Циркачи приехали на неоседланных лошадях.
— Доброго здоровьица! С праздником! — пророкотал басом Романчи.
— Здорово, здорово, коли не шутишь, — тут же отозвался Вахнин.
— Клоунский хлеб — острая шутка, — сказал Нестеров, пожимая Романчи руку и косясь на Ратха, который спускался по пологому откосу к ним. — Ну, как наш джигит?
— Надежный парнишка, я же говорил тебе, — заверил Романчи. — Ну-ка, Ратх, двигай сюда.
— Доброе утро, — улыбнулся Нестеров.
— Главное, сообразил-то как! — продолжал Романчи. — Я ему говорю: «Разбрось вокруг цирка», а он учудил. За полчаса до представления, пока мы гримировались, вышел тихонько на арену, потом — по рядам, и разложил все прокламации «согласно купленным билетам». Впустили публику, садятся люди и читают: «Завтра великий праздник пролетариата!»
— Ну что ж, молодец, джигит — тверже выговорил Нестеров и похлопал парня по плечу. — На Красовскую не серчай, она тут ни при чем. Во всем виноват я. Но и я себя не виню. Подпольное дело — дело особое. Тут промашки недопустимы, и ошибок не должно быть. Всякая, даже малая, ошибка оплачивается кровью. Стабровского предал гимназист Мартыненко, а ему доверились наши товарищи так же, как тебе. И если уж говорить начистоту, я и сейчас еще мало понимаю — какая нужда влечет тебя в наш пролетарский лагерь. Старший брат у тебя — офицер-жандарм! Революция для него, что кость в горле, а ты — за революцию…
— За революцию, — согласился Ратх. — Потому что в революции нет таких, как Мартыненко. Я люблю справедливых людей. Ишан и мой отец, когда налог собирают с дехкан, совесть совсем теряют. У отца камча в крови, сам видел. Старший брат говорит, если мы дадим соединиться дехканам с русскими босяками, то туркменская нация погибнет. Я давно вижу: он не прав!
— Ты что ли научил парня политике? — Нестеров взглянул на Романчи.
— Да брось ты, Иван, ей-богу! — обиделся тот. — Ты думаешь, если мусульманин, то ума у него меньше нашего? Поговори с ним — он тебе не такое скажет. Он же пять лет в гимназии учился. И Лермонтова, и Пушкина знает. И жалеет всё время, что туркмены читать-писать не умеют.
— То-то и оно, — удрученно проговорил Нестеров. — А то бы мы давно подбросили листовочек в их аулы.
— Слушай, Иван, ну кого еще ждем! — донесся голос Вахнина. — Кажется, все в сборе.
— Все, говоришь? — Нестеров обвел взглядом собравшихся. — Ну тогда начнем… А начать я хотел бы с того, что с каждым новым днем наши революционные ряды пополняются новыми боевыми товарищами… И великий праздник труда встречаем мы тесно сомкнутыми колоннами, с музыкой и развернутыми знаменами…
— Эка, куда хватил! — засмеялся Романчи.
— Да я что, только о себе, что ли? Чудак человек! Я же вообще, о Европе и так далее. Наши европейские братья-рабочие сегодня проходят по улицам городов и сел, наполняя ужасом и трепетом сердца эксплуататоров-кровопийц и грабителей!
Нестеров перевел дыхание, и только было начал следующую фразу, как сидевший выше других, на склоне, Андрюша Батраков крикнул испуганно:
— Иван Николаевич, казаки! Или жандармы… Посмотрите!
Сидевшие кучно перед Нестеровым рабочие мгновенно вскочили. Некоторые полезли вверх, на открытое место.
— Куда?! — остановил их Нестеров. — А ну, назад!
Рабочие остановились. Замерли, прислушиваясь: что там такое случилось.
— Сюда идут, — с прежним испугом проговорил Андрюша. — Наверное, кто-то опять выдал нас.
Нестеров вылез на пригорок: со стороны городской полуразваленной окраины двигалась солдатня — человек тридцать или сорок, а может, и побольше.
— Романчи, Ратх — к лошадям быстро! — распорядился Нестеров. — Вячеслав, достань карты, начинайте играть в очко… Деньги на кон! Водку тоже поставьте… Закуску!
— Ну, стервы! — выругался Шелапутов, глядя на приближающихся солдат. — И как им удается вынюхать?!
— Но маевка же сегодня! — возразил ему Вахнин. — Все казаки сейчас на ногах. А они-то знают, что социал-демократы обычно собираются в балках да оврагах. Я давно предлагаю перенести все сходки в пески, в сторону аула Анау.
Солдаты тем временем подошли ближе. Вот уже стало видно: идут без оружия. Шагающий впереди поднял в знак приветствия руку и прокричал:
