Розалинда Лейкер - Золотое дерево

— К сожалению, дорогая, я не могу сейчас бросить ферму, меня ждут неотложные дела, — и Эмиль улыбнулся ей своей ласковой улыбкой. — Но почему бы тебе действительно не пожить несколько дней в доме отца? Ты слишком много работала в последнее время и сильно устала. Поездка в Лион благотворно скажется на твоем самочувствии, тебе надо развлечься, — сказал он, а про себя подумал, что не отпустил бы жену с такой охотой в город, если бы не знал об отъезде Николя Дево в Париж.

— Походи по магазинам и вообще постарайся приятно провести время.

Через два дня Габриэль уехала в Лион. Дорога была трудной. Колеса экипажа поднимали клубы пыли. На улице стояла духота. Но благодаря сухой погоде Габриэль довольно быстро добралась до города. Экипаж въехал в Лион со стороны расположившегося по склонам холма квартала Фурвье, и Габриэль попросила кучера попридержать лошадей в том месте, откуда открывалась чудесная панорама города. Она вышла на минуту из экипажа и быстро взобралась на небольшой пригорок, чтобы полюбоваться этим великолепным видом. Перед ней в дрожащем мареве летнего зноя простирался Лион, его улицы сбегали по склонам противоположного холма и жались у его подножия. Рона и Сона прорезали его, словно синие атласные ленты, над розоватыми, бледно-охристыми и зеленовато-серыми крышами возвышались шпили готических храмов. Габриэль вдыхала полной грудью милый ей с детства воздух и, казалось, вбирала в себя все эти дорогие сердцу картины, знакомые звуки и запахи большого города. Как чудесно было вновь погрузиться в круговорот его жизни! Вернувшись к экипажу и усевшись на свое место, Габриэль велела кучеру больше нигде не останавливаться и прямиком ехать к дому отца.

Элен встретила ее на пороге, и подруги крепко обнялись. Хотя они расстались не так давно, Габриэль сразу заметила, как изменилась Элен за время их разлуки. Под глазами у нее залегли тени, а лицо выражало бесконечную усталость.

— Неужели на состояние твоего здоровья такое пагубное воздействие оказали хлопоты, связанные с уходом за моим мужем? — заволновалась Габриэль и, взяв свою невестку за плечи, пристально взглянула на нее.

Элен покачала головой.

— Нет, не в этом дело. Помощь тебе была не в тягость. Ты ведь так трогательно оберегала меня, и, честно говоря, время, проведенное в твоем доме, было для меня отдыхом.

— Значит, это отец так извел тебя своими капризами! Неужели он не понимает, что делает? Элен, которая никогда ни о ком не говорила дурно, пропустила эти слова Габриэль мимо ушей.

— Не надо так волноваться из-за меня! Меня просто немного лихорадит с тех пор, как я вернулась в город.

— Мы были бы счастливы, если бы ты пожила у нас еще какое-то время. Прошу тебя, приезжай, когда захочешь!

— Спасибо, — искренне поблагодарила ее Элен. После возвращения в дом свекра бывали такие моменты, когда ей хотелось бросить сварливого Доминика со всеми его прихотями и убежать в сельский дом Габриэль, где было спокойно и уютно. Но ей мешала сделать это жалость к старику, который страдал от физической немощи и полного одиночества. Время от времени у нее было такое чувство, будто ее разрывают на части заботы о двух младенцах — об одном, еще не родившемся, и о другом — престарелом, в равной степени требующем всего ее внимания и неразумном, как дитя. Одним словом, для нее настали трудные времена, и она была как никогда благодарна Габриэль за то, что та приехала.

— Отец хочет видеть тебя, как только ты будешь готова встретиться с ним.

Габриэль отвели ее прежнюю комнату и, войдя в нее, она огляделась вокруг, не испытывая в душе никаких особенных чувств, кроме облегчения по поводу того, что убежала из этих четырех стен, где в юности ее запирали на ключ и она чуть не умерла от истощения, объявив голодовку, и плакала ночи напролет, тоскуя в разлуке со своим возлюбленным.

Доминик Рош принял ее в своем кабинете. Он сидел за большим письменным столом, сделанным старым мастером-мебельщиком еще в семнадцатом веке и принадлежавшем предкам Доминика; этот стол по семейной традиции передавался по наследству старшему сыну в семье. Старик ежедневно работал в своем кабинете, здесь же происходили его стычки с Анри по различным вопросам, связанным с руководством фирмой.

— Ты еще не беременна, нет? — спросил он ее вместо приветствия и окинул тяжелым взглядом с головы до ног. Затем, когда Габриэль села, добавил:

— Я слышал, что Вальмон нынче на своей ферме получил как никогда много шелка.

— Да, это так.

— А ты уже знаешь о том, что Дево, по слухам, вновь собирается открыть в Лионе свою шелкоткацкую мастерскую?

— Я слышала об этом.

Отец откинулся на спинку кресла, и в его глазах зажегся огонек злорадного удовлетворения.

— Элен рассказала мне, как ты дала от ворот поворот этому Дево, наотрез отказавшись поставлять ему сырье, и он вынужден был уйти не солоно хлебавши. Расскажи-ка мне подробности всего этого дела.

У Габриэль не было ни малейшего желания обсуждать с отцом этот эпизод.

— Я поступила так, как считала нужным. Поскольку во время болезни Эмиля руководство хозяйством перешло в мои руки, я воспользовалась своей властью и распорядилась по-своему.

Доминик Рош задумчиво потер подбородок. Он разразился взрывом безудержного смеха, испугав Элен, когда та рассказывала ему о разъяренном Дево, которого его дочь выставила за порог ни с чем. Тогда он в первый раз подумал о том, что Габриэль унаследовала его черты характера; он не замечал этого в течение тех лет, когда жил с дочерью под одной крышей, видя в ней только своеволие и строптивость. Ее поведение по отношению к Дево с очевидностью свидетельствовало о том, что Габриэль — одна из Рошей, обладающая безжалостным жестким характером, который не уступает по своей силе характеру отца. Вообще-то она и прежде доказывала Доминику, что ее воля непреклонна — между отцом и дочерью разгорались жаркие конфликты, когда он пытался заставить ее выйти замуж против ее желания. Отец через своих шпионов знал, что Габриэль прекрасно справилась с обязанностями руководителя хозяйства, когда болезнь мужа вынудила ее взяться за их исполнение. Все это не изменило отношения отца к дочери, которая навсегда осталась для него виновницей гибели возлюбленной жены и постоянным напоминанием о понесенной утрате, — эта незаживающая рана будет жечь его душу до конца дней. Внезапно в груди старика вновь проснулось знакомое до боли чувство враждебности к дочери.

— Что привело тебя в Лион?

— Я хочу посмотреть новый ткацкий станок Жаккарда.

Он бросил на нее колючий взгляд.

— Зачем это тебе? У тебя же есть свой собственный станок. Какой толк смотреть на другие?

— Я собираюсь взглянуть на эту новинку не для своих собственных надобностей. Возможно, новый станок окажется небесполезным для шелкоткацкого производства Рошей. Как видишь, с тех пор как я покинула Лион, я вовсе не утратила интерес к делам фирмы. Я нахожусь в курсе всех событий в деловом мире, черпая информацию из газет, а также разговоров с Эмилем и его деловыми партнерами, — лицо Габриэль оживилось. — Может быть, Дом Рошей извлечет выгоду, перейдя на станки Жаккарда, если все, что о них говорят, окажется правдой. Более того, это позволит ткачам работать стоя, а не согнувшись в три погибели, отчего многие из них к преклонным летам наживают горб; замена станков сделает также ненужной работу малолетних детей, вынужденных целыми днями сидеть под станками на корточках и связывать оборванные нити.

Доминик Рош кивнул.

— Ты права, это само по себе снизит себестоимость выпускаемой ткани, — промолвил он, взглянув на сокращение детской рабочей силы совсем с другой стороны. — Хотя, конечно, немного. Но все небольшая экономия из этого получится. Я помню Жозефа Жаккарда. Он был в числе изменников в то время, когда войска осаждали Лион. Горько сознавать, что бывший радикал теперь свободно выставляет в городе на обозрение публики новый ткацкий станок, о котором многие деловые люди уже высказывались самым лестным образом.

— Может, он хочет загладить свою вину, внеся вклад в текстильную промышленность.

Доминик Рош насмешливо приподнял свои кустистые брови.

— Я слишком много пожил и повидал на этом свете, поэтому меня нельзя сбить с толку подобным наивным доводом. Жаккард хочет только одного — потуже набить свой кошелек. О замене ткацких станков в Доме Рошей не может быть и речи до тех пор, пока Анри не предоставит мне убедительный доклад об этом изобретении.

Габриэль почувствовала себя уязвленной последним замечанием отца, вновь столкнувшись с проявлением пренебрежения со стороны мужчин к своим деловым качествам.

— Анри — противник всяких новшеств, — воскликнула она в сердцах, — а этот усовершенствованный ткацкий станок сам по себе — кроме того, что облегчит работу ткачей, — позволит ускорить процесс производства!