Владимир Нефф - Императорские фиалки
Все же случалось, и далеко не редко, что лекторы изумляли аудиторию поразительными фактами, высказывали неожиданные, все объяснявшие мысли, открывая перед аудиторией неизвестные ей до того радужные перспективы и не замеченные ей взаимосвязи. Так, например, лекция по этике, которую прочел один строгий философ позитивистского толка, произвела на Гану, воспитанную, как нам известно, иезуитами, ошеломляющее впечатление.
— Золотым нравственным правилом, основным этическим законом, — сказал философ в начале лекции, — является изречение Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».
В этом для Ганы ничего удивительного не было, разве только что здесь, в Американском клубе, она услышала те же слова, что и в градецкой церковной школе, в иезуитском храме и дома. Но вслед за этим ей преподнесли нечто совсем иное, нечто невероятное.
— Полностью соглашаясь с этой заповедью, — продолжал философ, — мы не должны забывать, что, хотя ее приписывают Христу, на самом деле она появилась по меньшей мере за пятьсот лет до его рождения, и, значит, Христос, если считать его личностью исторической, не является ее автором. В седьмом веке до рождества Христова один из семи греческих мудрецов, Питтак Митиленский, сказал:
«Не делай ближнему своему того, что для себя злом считаешь». В таком же духе и такими же словами формулировали эту мысль в Греции за несколько столетий до рождества Христова Фалес, Исократ, Аристипп, Аристотель, Сократ и в Китае — Конфуций. Но не будем тратить время на вопрос об авторстве этого изречения, главное, что мы принимаем основное правило христианской морали. Однако мы не можем согласиться с тем, как христианская мораль трактует это правило, и с выводами, которые из него делает. Возьмем, например, такую фразу: «Если у тебя кто-нибудь отберет плащ, отдай ему и рубашку!» Такое поведение настолько не свойственно человеку, настолько противоречит его натуре, что следовать этому совету можно только ценой систематического самоуничтожения. Но если мы проявляем любовь к себе самому готовностью уничтожить самого себя, то не погрешим против основного закона христианской морали, и проявив любовь к ближнему, и стремясь уничтожить его. Следовательно, выводы, которые христианская мораль делает из своего основного закона, настолько бессмысленны, что ставят этот основной закон с ног на голову, короче, просто аннулируют его.
— Пренебрежение к самому себе, — продолжал философ, — тенденция к самоуничтожению привела в период христианского средневековья к омерзительному пренебрежению плотью; обовшивевший, немытый, нечесаный монах был идеалом христианина, а учение Христа о юдоли слез, где разыгрываются драмы наших жизней, являющихся лишь подготовкой к жизни вечной, неизбежно вызывало пренебрежение к природе, культуре, цивилизации, позитивной науке, ко всем радостям и наслаждениям бытия и, наконец, что вполне логично, к женщине, которая, согласно христианской морали, является сосудом нечистот, мерзким орудием дьявола, источником фальши, сладострастия и греха. «Хорошо человеку не касаться женщины», — говорит святой Павел. А в другом месте: «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении…» И дальше: «Да убоится жена мужа своего». И еще: «И не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление». И в другом месте: «Жена не властна над своим телом, но муж». Прошу присутствующих здесь уважаемых дам любезно принять к сведению, что отсталость, зависимость, низкая культура женщин, существующие по сей день, — все это результат морали, которая практически господствует в умах европейцев без малого два тысячелетия и сейчас, в век пара и магнетизма, считается — большей частью по неведению или просто механически, по инерции, — наилучшей, самой возвышенной, прекраснейшей моралью.
Философ говорил мягко, убедительно, выпячивая красивые губы и двигая слегка поседевшей бородкой, а его слушательницы замирали и ужасались, пораженные не менее, чем в тот раз, когда узнали, что человек до своего рождения должен пройти стадию рыбы или пресмыкающегося. Они ничего не знали о христианской морали, однако вера в ее совершенство была у них в крови, они никогда не слышали ни единого слова сомнения; и теперь сразу столько сомнений — и каких! До сих пор дамы были убеждены, что стремление к эмансипации абсолютно не противоречит христианской морали и что если бы Христос вернулся в мир сей, он с радостью заглянул бы к ним в Американский клуб, чтобы благословить их похвальное начинание; и вдруг они услышали, что именно христианская мораль приковала их к плите и корыту, закрыла им путь к просвещению! Дамы краснели, бледнели, ерзали на месте, а те, кто постарше, поглядывали на потолок, опасаясь, как бы он не обрушился им на головы в наказание за то, что они слушают кощунственные речи, даже не пытаясь заставить богохульника замолчать; но богохульник спокойно продолжал кощунствовать, утверждая, что не следует из-за всего этого огорчаться, ведь стремление женщин к эмансипации, которое наконец возникло и в нашей отсталой стране, — одно из доказательств того, что настал конец тысячелетним извращениям и что христианская мораль уже не действительна ни de jure, ни de facto[18] а существует только de nomine, только и исключительно номинально, да, да, только и исключительно номинально. Сейчас вопрос в том, какой новой, достойной современного человека и, главное, действенной моралью заменить эту отжившую и практически не действенную.
При этих словах философ залпом выпил стакан теплой воды, стоявший на столике, и, смочив горло, сообщил своим внимательным слушательницам, что со времен Христа, особенно в начале этого столетия, многие мыслители пытались утвердить совершенно новые нравственные принципы, не связанные с христианством; но сам он, лектор, не согласен ни с одним из них, и, если бы дамы заинтересовались, он мог бы шутя, словно кегли, опрокинуть эти ошибочные кустарные этические системы.
— Особенно раздражает меня небезызвестный Иммануил Кант, — возможно, кое-кто из дам уже слышал это пресловутое имя. Итак, этот философ незаслуженно прославился в свое время установлением нравственного закона, называемого категорическим императивом, который безоговорочно обязателен для всех людей, всех народов и всех времен, абсолютно независимо от реальной действительности, от всяких практических возможностей: поступай, мол, всегда так, чтобы принципы твоих деяний могли стать всеобщим законом. Так звучит в популярном изложении категорический императив Канта. Это заблуждение нет надобности опровергать; его опровергла современная антропология, показавшая, что многое из того, что мы считаем грехом, как, например, убийство, прелюбодеяние, грабеж, у других народов считаются доблестью, даже долгом; не менее отрицательно отнеслось к нравственному закону Канта и современное естествознание, доказавшее, что мир физический, материальный и мир нравственный, нематериальный, — одно и то же, и следовательно, не может быть нравственных принципов, независимых от материального мира. Мало того, современная позитивная наука не только сокрушает старые, пагубные нравственные законы, но и указывает нам путь к нравственности новой. Что же представляет из себя эта новая нравственность?
Поставив вопрос, философ выждал, пока в зале Американского клуба не воцарилась напряженная тишина; после чего произнес три слова, вновь вызвавшие в аудитории испуганный шум, протесты, возмущение.
— Человек — общественное животное, — провозгласил он решительно. — Это сказал в четвертом веке до рождества Христова Аристотель; для успокоения религиозных представительниц уважаемого дамского общества следует напомнить, что даже католическая теология высоко ценила этого философа и всегда ссылалась на его изречения. Итак, человек — общественное животное. Как животное — человек себялюбец, эгоист. Как существо общественное — человек альтруист, обладающий естественным тяготением, даже любовью к обществу себе подобных. Новая, естественная, научно обоснованная мораль должна быть создана на равновесии этих двух основных человеческих склонностей, которые мы можем без преувеличения назвать законами природы, в такой же мере действенными и обязательными, как закон тяготения или закон инерции. Будь альтруистом, приноси пользу человеческому обществу, ибо этим в конечном счете принесешь пользу себе; это справедливо, естественно и гуманно. Например, никакой нравственный закон, извлеченный из метафизического безвоздушного пространства, не убедит человека, что он не должен бить свою жену или изменять ей, а должен относиться к ней приветливо и с уважением. Его убедит только сознание, что ласковое отношение к жене благоприятно скажется на всей его семейной жизни, что оно прежде всего полезно ему самому, и это сознание станет реальной, прочной основой для его достойного, то есть нравственного, поведения. Аморальные поступки — это плохо понятый эгоизм. Не делай зла ближнему своему, ибо тогда тебе тоже будут делать зло, — так следует понимать основное нравственное правило христианства, которое, как было сказано вначале, мы в принципе принимаем, не соглашаясь, однако, с выводами, которые из него делают. Закончим свои рассуждения знаменитым изречением Сократа: «Добродетели можно научиться». Это изречение особенно актуально ныне, ибо в наше время и впрямь нельзя не учиться, нельзя обойтись без знаний, даже в области нравственности.
