Михаил Ишков - Валтасар
— Именно! — засмеялся слепец. — Ты умный парень, Даниил, тебя не зря приблизили к царской особе. Поэтому у тебя нет выбора. Ты или будешь помогать мне или я вызову ненависть царя на весь наш многострадальный народ, прижившийся, как ты сказал, в славном и щедром Вавилоне. Иври не привыкать!.. Был плен египетский, был ассирийский, глядишь, все закончится пленом вавилонским. Ты меня понял?
Даниил промолчал.
Тогда Седекия продолжил.
— Ты свалишь Набонида, приблизишь к царю людей, на которых я тебе укажу. Ты будешь делать все, чтобы укрепить его царственность. В этом случае всем будет хорошо. Мне в первую очередь!
Даниил не ответил, не мог ответить — скулы свело. Он во все глаза уставился на ухмыляющуюся, испещренную морщинами рожу прежнего царя, на его лысый, комками под желтоватой, шелущящейся кожей череп; на повязку, за которой таились бельма. В них, оказывается, таилось столько ума, коварства и змеиной хитрости. Он невольно зажмурился — благо, слепец не мог видеть этот неподобающий жест.
Сурово наказываешь ты, Господь!
Наконец царский советник выговорил.
— Я помогу тебе, Седекия, а ты поможешь мне. Поможешь нам. Поклянись именем Божьим, что никогда не переступишь черту, за которой навлечешь на иври немилость и гонения, никогда не подвергнешь их мучениям и пыткам.
Седекия некоторое время помалкивал, что-то смутно шевельнулось в его лице, словно рвалось наружу и этого «что-то» Даниил испугался до смерти. Наконец лицо Седекии обрело спокойствие. Он кивнул.
— Клянусь именем Господа, Создателя нашего.
Эта вслух произнесенная фраза вконец добила Даниила, вызвала оторопь. Седекия легко поклялся в том, чего никогда не исполнит! Перед советником царя вавилонского открылось — если окажется выгодным, слепец не задумываясь переступит через клятву. Что ж, сказал себе советник, Бог вновь наказывает нас жестоко, треплет сильно, как нагадивших котят. По вине и расплата.
Наступила тишина. Седекия млел, согреваемый солнечными лучами, чему-то улыбался — точнее, кривил губы. Даниил долго смотрел на него, прикидывал, что и как, потом обратил очи горе и вопросил Господа — благословишь? Отпустишь грехи ради сохранения Слова твоего, народа твоего?
Солнце щедро дарило тепло. Кварталы Вавилона, видимые с крыши, утопали в цветах. Конец весны — самое благодатное время в Месопотамии. На небе ни единой тучки, в полях крестьяне — подошло время сева. Он вздохнул, сказал себе: поверим небу, — и обратился к слепцу.
— Как, Седекия, — спросил Даниил, — ты мыслишь свалить Набонида? Он умен и коварен, как змей, а мать его, Адда-гуппи пользуется огромным влиянием среди тех, кто правит храмами. В его руках управлением государством, царская казна, он ведает сношениями с иностранными государствами. Я его знаю, он всегда держится в тени, а таких людей губить трудно. Может, лучше договориться с ним?
— С Набонидом? — засмеялся слепец. — Ты забываешь, что когда-то я владел Иудеей, и мне докладывали, что представляет собой Набонид. Да, он хитер, как змей и с ним можно было бы договориться, если бы… Даниил, неужели тебе неизвестно, что он ненавидит иври?
— Почему только нас, — перебил слепца Даниил. — Он испытывает неприязнь ко всем чужакам.
— Ко всем да не ко всем. Ко всем остальным нохри он равнодушен. Он смотрит на них как на объект ловли и охоты. Только к нам он испытывает искреннюю ненависть. Он полагает, что мы извратили имя Бога. Знаешь ли, как он тайно называет Вездесущего?
Советник отрицательно покачал головой.
— Он называет его Син-Луна, сказал слепец. — Он верит, что все вокруг: земля, небо, рай и ад созданы по воле ночного светила. Но не будем о сложном, закончим о святотатце. Набонид — наш главный враг, с ним невозможно договориться. Теперь расскажи мне, о чем сплетничают во дворце? Кто в силе у Амеля, кто в чести? Кто впал в немилость? Расскажи все без утайки…
Даниил добросовестно поведал слепцу о тайнах вавилонского двора, описал, кто есть кто в ближайшем окружении Амеля-Мардука и с какими трудностями сталкивается новый царь. Утаивать какие-то частности было бессмысленно, этот дьявол в обличии пророка все равно все выведает. Тогда случится неизбежное — оборвется жизнь Даниилова, и некому будет оберегать тошавим.[44] И кто окажется источником новых бедствий? Свой же царь! От семени Давидова! Чудны твои замыслы, Яхве!
Выслушав Даниила, Седекия спросил.
— Как я понял, главную опасность власти нашего повелителя представляет армия, которая по существу находится под контролем Нериглиссара?
— Ты правильно оцениваешь ситуацию, Седекия. Никто не может посягнуть на армию, даже правитель Вавилона.
— И вы, советники царя, бьетесь над разгадкой, как поступить, чтобы удовлетворить солдатчину и не дать Нериглиссару совершить победоносный поход? — Да, Седекия.
Слепец усмехнулся.
— Не хочешь называть меня господином, Даниил? Может, тебя удовлетворит обращение наби?
Даниил промолчал.
— Ладно, — потер руки Седекия. — Теперь расскажи о Валтасаре, сыне Навуходоносора?
— Мальчишке шесть лет, однако он не по годам буен и строптив. Почитает только мать Нитокрис, в ее присутствии делается тихим, как мышь.
— Я так понимаю, что, помимо нашего правителя, только Валтасар может реально претендовать на престол?
— Да, Седекия. У прежнего царя Навуходоносора было восемь сыновей и три дочери. Среди отпрысков мужского пола только наш повелитель Амель-Мардук и Валтасар имеют права на корону, так как они являются сыновьями царских дочерей. Мать нашего повелителя — дочь царя Дамаска Бенхадада, а Валтасара — дочь египетского фараона. Остальные сыновья от наложниц. Старшая дочь Навуходоносора Кашайя замужем за полководцем Нериглиссаром. Их старший сын, племянник нашего правителя, Лабаши-Мардук. Он старше Валтасара, ему шестнадцать лет. При стечении обстоятельств Лабаши как единокровный внук Навуходоносора вполне может претендовать на трон. Это образованный, неглупый но исключительно дерзкий мальчишка, сочиняющий гадкие стишки на всех, кто близок к трону. Особенно доставалось Набониду. Они друг друга терпеть не могут.
— По какой причине? — спросил слепец.
— Не знаю.
— Почему же наш правитель позволил Валтасару и Лабаши взрастать вдали от его очей?
— Потому что он не желает видеть египетскую блудницу Нитокрис. Как, впрочем, и Лабаши. Этот молокосос позволял себе в бытность Навуходоносора сочинять поганые стишки и на нашего повелителя.
— Это неразумно. Поскольку Создатель пока не наградил нашего повелителя наследником, Валтасар должен быть под постоянным царским приглядом.
Даниил показал язык бельмастой роже, однако логика в рассуждениях этого выжившего из ума негодяя была. Ты, оказывается, хитрец, усмехнулся советник, но и мы не из фиников появились на свет.
— Кроме того, — добавил Седекия, — необходимо полностью сменить охрану во дворце и принять все меры, чтобы обезопасить нашего царя. Ты будешь моими глазами, Даниил. Уши у меня пока свои, уши у меня очень чуткие.
* * *Сразу после разговора с Седекией Даниил поспешил на канал Хубур, где были размещены выселенные из Иудеи пленники. За эти десятилетия болотистая местность в междуречье Тигра и Евфрата обрела райские черты, насытилась благополучием и красотами. Куда ни глянь повсюду ровные ряды финиковых пальм, очерчивающих границы полей. Кое-где на возвышенностях густели зрелые и обильные яблоневым цветом сады.
Улицы в поселках обрели стройность, дома величественность. Все постройки были возведены из обожженного кирпича, изготовлением которого продолжали заниматься потомки переселенцев. Самому Даниилу здесь жить не пришлось. Его, как и многих других грамотных малолеток из иври сразу отдали в специальные школы, где мальчиков обучили клинописи, делопроизводству и многим другим наукам, необходимым писцам, после чего разбросали по канцеляриям.
Конечно, чужих детей не очень-то жаловали, за каждую провинность старший брат, то есть учитель в эддубе, безжалостно лупил палкой по спине, но то была участь всех школьников. Местным тоже доставалось, и вот теперь по дороге на Хубур, ему в голову пришел простенький вопрос, а желает ли он, Даниил, называемый по-местному Балату-шариуцур, возвратиться в землю обетованную, дарованную им Господом.
Это был трудный, неподъемный вопрос. Он, в общем-то, никогда не задумывался о том времени, когда распахнутся Небесные Врата и иври, вольные, отъевшиеся на местных хлебах, вновь отправятся в дикий край, где вновь примутся возводить Храм, резать друг друга, трястись от страха, ожидая очередного нашествия, плодиться и размножаться. Через века вновь среди них появится какой-нибудь Седекия, вновь исход, вновь долгое ожидание сбора, возвращение — и вновь служение Господу. Это был какой-то порочный круг. Нет, он не роптал — он служил своему народу, а это был нелегкий удел. Вспомнились трое друзей, отказавшиеся оскверняться пищей из мяса животных, приносимых в жертву идолам и сожженных в огненной печи. Вспомнился гнев Навуходоносора и милость его, когда Даниилу удалось разгадать сон, тревоживший царя. Вавилон катился к закату — это было ясно, стоило только взглянуть на наследников великого Кудурру. Все равно эти места были милы его сердцу. Бросить их, бежать от безумного, свихнувшегося на утерянной царственности и земных благах Седекии казалось не менее греховным поступком, чем и отказ от завета.
