Илья Бояшов - КОНУНГ
- То слышал я, Гендальф, еще от своей матери, что не случайно остаешься ты таким же юным и бодрым, как и в годы моего детства. И дело тут в тайне, только не Отмонд причастен к той тайне. А все оттого, что похаживаешь ты время от времени к женщине, имя которой Энгерд, и та женщина не простая смертная.
Гендальф вынужден был с тем согласиться и добавил, что упомянутая Энгерд знает много всего такого, о чем даже Отмонд не догадывается, а главное, знает она, как надолго сохранить молодость и гибкость. И еще он с удивлением воскликнул:
- Если ты беспокоишься о своей молодости, уверяю тебя, долго ты можешь еще даже не вспоминать о той Энгерд!
Рюрик сказал тогда:
- Поговаривают, что уже столько лет сохраняет эта бьеоркская ведьма силу и гибкость девушки оттого, что знается с эльфами и прочими духами. Знает она также некоторые заклятья на тот случай, если придется столкнуться с самими богами…
Гендальф кивнул:
- И то верно. Энгерд сама водит хороводы с духами в кустах возле хутора Гудмунда Рыжего, да вот только лесной нечисти не удается увести ее с собою, а все оттого, что ведомо ей заклятие от тех чар, которые околдовывают любого другого человека. Как нечисть ни старается, ничего ей не удается поделать с этой Энгерд, она же над нею только посмеивается!
Тогда Рюрик заявил, что ему во что бы то ни стало нужно видеть ту ведьму.
- Уж не за любовным ли заклятием в такое время собираешься ты к ней направиться? — проворчал Гендальф, которому эта затея очень не понравилась. — Или не хватает тебе молодой жены? Или чувствуешь приближение старости? Ты же хорошо знаешь — просто так с нею не водятся. Не буду даже рассказывать, чем я расплачиваюсь за ночи, проведенные с Энгерд, но вспомни Одина — ему ведь пришлось отдать один глаз. А за что? За мудрость, которая сделалась для него к тому же еще и головной болью! А ведь Один прекрасно мог без нее обходиться! Порой плата бывает невыносимой! И что еще можешь просить ты, имеющий стольких воинов и такую славу? Мне кажется, боги благоволят к тебе. От добра добра не ищут — это всем известно. Видно, слишком обласкан ты судьбой, если начинаешь задумываться о подобных вещах, сын Олафа. Уж не желаешь ли попробовать нектар Иггдрассиля? Не забывай — всему есть предел, и даже Хед[26] рано или поздно может испытать зависть к тому, кто слишком многого желает… Так не слишком многого ты захотел?
Рюрик ответил:
- Как бы там ни было, я отправлюсь к Энгерд?
Гендальф воскликнул:
- Тебе бы стоило обратить внимание на сына Хальфдана, пока не поздно, а не задумывать всякие глупости. Харальд не дремлет, пока ты посиживаешь на своем валуне!
Рюрик сказал скальду:
- Предупреди Энгерд — я приду к ней.
Жила Энгерд за хутором Гудмунда Рыжего, в местах, где прорастали мхи да кривые болотные сосны, и с той женщиной бьеоркскому ярлу пришлось немало повозиться, прежде чем он добился своего, а все из–за упрямства и изворотливости известной в тех краях ведьмы. И для начала встретила Энгерд гостя, прикинувшись старухой: горб сгибал ее до земли, с носа текло, и бородавками было усыпано ее лицо, шипела она, точно болотная змея, и брызгалась слюной — однако Рюрика это нисколько не смутило. Тогда Энгерд засмеялась, хлопнула в ладоши, и тотчас груди ее оказались грудями девственницы, и живот опал, и горб исчез. И длинные волосы заструились, а смех был молодым и озорным — в таком обличье кружила она голову не одному заблудившемуся в этих местах пастуху. Рюрик, схватив Энгерд за волосы и намотав их на свой кулак, сказал, зачем пришел, и тогда Энгерд взялась над ним издеваться:
- Не к Одину ли думаешь направиться в гости? Но разве нет для этого более короткого пути? Выйди один на один со всем харальдовым войском — и окажешься в Асгарде раньше, чем успеешь о том подумать.
Рюрик не отпускал ее волосы, пока ведьма наконец не согласилась ему помочь:
- В ночь полной луны буду я кружиться на полянах за хутором бирюка Гудмунда. Если не оробеешь — присоединяйся, да развесь уши и прислушайся, когда закричу. Запомнишь мое заклятие — твое счастье, но второй раз я не буду его для тебя повторять! И еще: ты должен полностью обнажиться, как и я, и позабыть про свой стыд!
- Готов я снять даже свою кожу ради того, чтобы снести голову проклятому Рунгу! — поклялся ярл. И с тем они поладили.
В ночь полной луны, когда кусты за полянами осветились ее светом, Энгерд обнажилась и вышла из своего жилища: сделалась она юной девушкой, ее груди были едва видными холмиками, а лоно совсем безволосое. Пошла она плясать и крикнула Рюрику, чтобы тот сбрасывал одежду и следовал за ней, а сама смеялась и приговаривала:
— И все–таки, что за блажь вколотил ты в свою голову и с кем вздумал связаться? Смотри не упусти то, что попираешь сейчас своими ногами. И вот еще что скажу — не стоит благородному водить дружбу со мной и Отмондом — ни к чему хорошему это тебя не приведет!
В то время духи накинулись на них со всех сторон — увидел Рюрик при свете луны, что эльфы и взаправду, как и рассказывают о них, невероятно хороши собой. Воздух наполнился их болтовней, подхватили они его и Энгерд, и хоровод начался. Энгерд крепко держала ярла за руку и шепнула, чтобы как ни хотелось ему, не выпускал он ее руки из своей. Нечисть вертелась и верещала все веселее и громче, у ярла голова пошла кругом, и был он нагим, словно новорожденный, но не чувствовал ни холода, ни стыда — проносились перед ним юнцы и девицы необыкновенной красоты, вот только уши у них были вытянуты, и губы бледны, и пахло от них болотной водой и тиной. И когда хоровод закружился совсем уж сильно и не почуял Рюрик земли под собой, прокричала Энгерд заветные слова, чтобы нечисть навсегда не увлекла их с собой в лес, — и все исчезло.
- Горе тебе, если не успел ты запомнить слова! — сказала Энгерд, поднимая ярла; стояло уже утро, очнулся он, как от долгого сна, и лежал нагим во мху, а солнце всходило над горой Бьеорк. Тотчас вспомнил Рюрик заклятье и хотел уже повторить, но ведьма закрыла его рот рукой:
- Не дело ты затеял! Вот что скажу — против всякой нечисти применяй то заклятье. Но не вздумай ухватиться хотя бы даже за кончик радуги Хеймдалля. А теперь ступай к жене и расскажи ей, как развлекался сегодняшней ночью.
И Энгерд захохотала.
Рюрик же не видел ничего перед собой, кроме вершины Бьеорк, и уж точно домой не собирался. Про себя твердил он услышанное заклятие; и одежда, и кольчуга, и меч его заранее были спрятаны неподалеку. Но и на этот раз добрался он лишь до половины горы.
К вечеру, погнав овечье стадо домой, обнаружил хромоногий Эйольв ярла, угрюмо сидящего на камне. На этот раз мальчишка не прятался, а, подойдя к благородному, вот что молвил:
- Не первый раз вижу здесь того, кто способен попирать ногами всю Норвегию. И сила его такова, что выдерживают плечи эту тяжеленную кольчугу. И рука не дрогнет с таким тяжелым мечом. Нужно от рождения обладать подобной силой. Мне же не поднять и сучка. Вот судьба!
И еще спросил Эйольв, набравшись храбрости:
- Отчего же тогда печалится тот, кому не сегодня–завтра может принадлежать весь Мидгард?
Остались его слова без ответа.
А зимой прибыли к Молчуну Кьятви Богач, Бранд Мучная Борода и Гисли Лежебока, очень озабоченные своей судьбой. Кьятви вот что сказал:
- Не этой, так другой весной к нам пожалует гость. А следом, если ты к нам и на этот раз не присоединишься, то приготовься и сам попотчевать старину Харальда. Но предупреждаем: он ненасытен и с ним немало едоков.
И еще они сказали:
- Ты — сын Олафа. Разве удача отца не переходит к сыну? Вставай над нами, и мы изберем тебя конунгом истинно свободных. Тогда все те, кто потерял свои земли, и те, кто еще владеет ими, примкнут к тебе.
Рюрик сказал:
- Я опутан по рукам и ногам Бьеорк–горой. Как я могу тогда быть вам надеждой?
Гости были давно наслышаны о странностях сына Олафа, но такое услышать просто не ожидали. Когда их потрясение прошло, Бранд воскликнул, едва сдерживая негодование:
- Слова твои в высшей степени неразумны! А если ты действительно считаешь себя сделанным из глины, сидишь на камне, отпускаешь ни с того ни с сего рабов и совершаешь тому подобные вещи, то ты недостоин даже называться благородным ярлом!
И тотчас гости отбыли из его дома. Больше всего они негодовали на то, что сын Олафа полностью бездействует в то время, когда столько известных викингов скопилось у него во фьорде. Между собой они называли Рюрика тупоголовым отпрыском умнейшего отца и еще многими оскорбительными словами, ибо почва уходила у них из–под ног. И также они сошлись во мнении, что Рюрик действительно повредился в рассудке, и решали теперь, что делать дальше и как бороться с Косматым. Забегая вперед, надо сказать, что ничего они так и не решили. Когда они уехали, Эфанда осторожно спросила мужа:
